Остров Укенор

– Ведь погиб человек. Это не так просто забыть. Нет, я, конечно, вас не виню в этой трагической случайности. Но всё равно. Общее впечатление. Это служитель Защитника, его звали Инвар Ге. У него осталась только сестра. Я уже принёс ей свои соболезнования. Обряд Восхождения завтра в полдень в Соборе.

Унимо закрыл глаза. Веки вспыхнули разноцветной паутиной. Думать о том, что имел в виду Первый советник, было невыносимо. «Подумаю об этом весной, когда будет много света и тепла», – пообещал себе Унимо.

Наконец Мэлл смилостивился и ушёл. В осенние сумерки, что спустились с крыш по водосточным трубам и теперь заглядывали в окна.

Унимо не открывал глаза. Реальнейшее лежало огромной живой картой, пульсировало, переливалось. Словно вид сверху на город зрением ночной птицы. Таких карт, конечно, не бывает в реальном.

Форин как-то говорил, что реальнейшее представляется ему детской комнатой без окон и дверей. Нимо тогда решил, что это мрачноватая шутка. Но теперь он знал, что Мастер Реальнейшего складывает пространство, как умеет – лишь бы оно поместилось в карман и не потерялось. И тут все средства хороши.

Одно неловкое движение – и карта порвалась в самом центре. Там, где красно-зелёными огоньками был отмечен Тар-Кахол.

Мастер Реальнейшего распахнул глаза. Не спать.

Тьер перестал дрожать. Снова притворялся послушным, прятался за тепло и тишину булочной.

– Пойдём, – сказал Унимо, надевая плащ.

Как будто в реальнейшем он мог замёрзнуть. Но он предпочитал подчиняться там, где нет смысла спорить. Там, где холод и грусть ничуть не хуже тепла и веселья. Закон экономии сил.

– Куда? – испуганно спросил Тьер. Чудовище смотрело совсем по-детски.

– На улицу, – усмехнулся Мастер Реальнейшего.

Тьер чуть было не сказал «не хочу». Но вовремя сообразил, как жалко в реальнейшем звучит «не хочу» того, чьи желания ничего не стоят.

Накрапывал дождь. Мостовые Тар-Кахола блестели, почерневшие деревья наперебой рассказывали новости запоздалым прохожим. Люди, завёрнутые в плащи, казались огромными листьями, сорванными с веток. В воздухе чувствовалось приближение Дня осенних привидений.

Унимо любил гулять в непогоду. Любил серое небо, дождь, ворчливый ветер и глянцевые, как маленькие пирожные, политые сахарным сиропом, камни под ногами. Он шёл очень медленно. Тьер не смел возражать, но ему прогулка давалась с трудом.

Ум-Тенебри стал рассказывать историю улицы Холма. Тьер не слушал. Ему было холодно, страшно и хотелось домой.

Между тем, история была занимательная: раньше, до строительства стены, когда эта часть города была ещё пригородом, здесь действительно возвышался Красивый холм. Место, с которого можно было увидеть весь Тар-Кахол. Давным-давно на этот холм напоследок приводили преступников, приговорённых к изгнанию, и оставляли любоваться городом, который они предали своим преступлением. И некоторые, согласно преданиям, так и оставались на холме умирать. Они не хотели покидать город, но никто из жителей не должен был подниматься и помогать им. По другим версиям этой легенды, которые нравились Унимо гораздо больше, они просто исчезали, как утренний туман, унесённые призраками Тар-Кахола.

Тьер не слушал. А ему было бы полезно это знать. Не так уж часто Мастер Реальнейшего что-то рассказывает. Унимо остановился и отправил Тьеру готовый образ знания: с лицами людей на вершине Красивого холма, с видом Тар-Кахола – почти как с башни Собора, – с ощущением спрессованного времени и горечи вечного изгнания. Тьер вздрогнул и с укором взглянул на Мастера Реальнейшего. Унимо пожал плечами: надо было слушать, слова милосердны и осторожны, мгновенное знание – мучительно. «И просили люди Защитника о великом знании Всего, но Защитник только рассказывал им истории о мире, каждый день – новую».

По мере того как они приближались к Трактирной стороне, навстречу попадалось всё больше людей: те, кто пробирался домой, перемещаясь не вполне прямо. Между камнями мостовой лежала солома, а переулки напоминали сельские дороги. Осень здесь пахла подогретым дешёвым вином.

Трактир «Новый мир» был средним по всем параметрам: средние цены, среднее качество, средние – между приветливыми и презрительными – улыбки хозяина.

Конечно, никто не стал спрашивать Унимо, куда он направляется, и они с Тьером благополучно поднялись на второй этаж, где Мастер Реальнейшего постучал в одну из одинаковых дверей. Послышался звук отодвигаемой мебели, и только потом дверь открылась, открывая взглядам человека со спутанными седыми волосами в чёрном халате, который мог оказаться также и мантией.

– Приветствую, Мастер Познания, – произнёс Мастер Реальнейшего.

Никто не любит гостей в реальнейшем. Ещё бы: каждый, кто может здесь найти дорогу к твоему дому, знает о тебе больше, чем написано в «Королевской правде»,

– Давно хотел познакомиться с вами, – Мастер Познания неловко составил на пол пустые бутылки со стульев, предлагая гостям садиться.

Унимо устроился на стуле, Тьер остался стоять у двери.

– Айл-Форин рассказывал мне о вас, профессор Иллиари – сказал Мастер Реальнейшего.

– Сам Смотритель, – усмехнулся Мастер Познания, – вот это да. Только я уже давно не профессор. Да и вообще, видите ли, – тут он обвёл руками комнату, засмеявшись каким-то своим мыслям, – не очень преуспеваю. Кто стал бы искать Мастера Познания здесь, а не, скажем, в кабинетах Университета, в библиотеке или лабораториях…

– Я, – сказал Унимо.

– Ну да, верно, верно, Мастер Реальнейшего, вы знаете всё. Но, согласитесь, это забавно. Забавно.

Профессор – бывший профессор – Иллиари сидел, опустив голову. Унимо слышал, как ему хочется рассказать историю. Свою историю. Рассказанную, наверняка, полной луне, осеннему ветру и не одной сотне полупустых бутылок вина. «Я хочу выслушать его», – подумал Унимо.

– Знаете, меня выгнали. Исключили за нарушение этих… правил этики, да. И я с радостью ушёл от них – от всех этих людей, которые вместо «хочу» говорят «хотел бы», которые всегда «полагают», с таким, знаете, видом перезрелого винограда, который вот-вот лопнет. Сначала, когда у меня ещё оставалось родительское наследство, я снял дом с подземной лабораторией. И это было счастливое время. Я почти не выходил на поверхность. Раз в несколько дней, за едой. А потом пришёл он. О, с людьми я мог справиться, во мне было много силы. Когда я проводил эксперимент, мне казалось, что сама Окло-Ко не сможет остановить меня. Но он, конечно, другое дело. Он одним своим взглядом превращает мысли живого человека в камень. Дракон Естественного Порядка Вещей – видели вы его когда-нибудь? Нет? Ну да, наверное, не было случая, и хорошо. Форин видел. Как-то он спасал такого же незадачливого, как я. Да. Так вот, дракон сказал мне, чтобы я перестал этим заниматься. А я, мне казалось, был уже близок к разгадке самой главной тайны. И не мог остановиться. Он обратил меня в камень. И оставил лежать у дороги. Пока кто-то не пройдёт мимо, не возьмёт в руки, не посмотрит с интересом, – Иллиари засмеялся. – Мыслящий камень. Осознающий себя в пыли у дороги. Стал частью этого мира, но это как-то не принесло мне радости. Сколько прошло времени, не знаю. Но однажды деревенский мальчик подобрал меня и сунул в карман, чтобы при случае запустить в кого-нибудь. И я был спасён. Но в следующий раз дракон обещал отправить меня на дно моря. А там никто не ходит, и вероятность, что кто-то подберёт и взглянет с интересом – я даже рассчитал, пока сидел здесь, привыкая дышать, – ужасающе мала. Много миллионов лет можно там пролежать. А я не хочу, не хочу…

Бывший профессор замотал головой.

– Вы занимались изучением бессмертия? – спросил Унимо, незаметно отгоняя его кошмары: длинные, извивающиеся как угри, мысли о жизни камней.

– Да, – кивнул Иллиари. – И пределов времени. Дракон тогда ещё сказал, что камень – это твёрдое время. Посоветовал мне изучать камни. Методом самонаблюдения. И засмеялся. О, слышали бы вы этот смех – пронизывающий, жуткий, как предсмертный вой угодившего в капкан снежного волка. Поэт, который сказал, что природа милосердна, ничего не знал ни о природе, ни о милосердии. Я умолял его. Но ему было всё равно. Просить перьев у птиц – и то было бы легче. Он заставил меня признать, что бессмертия не существует. Я сказал это.

Внизу, в общем зале трактира началось веселье: голоса звучали всё громче, музыка – такая, которая заставляет пьяных людей бездумно притопывать, – отрабатывала свои гроши. Унимо подумал, как тяжело здесь, верно, размышлять о бессмертии.

Унимо даже не взглянул в сторону Иллиари, проявляя столь ценимое тем милосердие, но тот всё равно вскинулся, защищаясь:

– Да, а что оставалось делать? Что?

Мастер Реальнейшего улыбнулся:

– И тем не менее бессмертие существует.

Иллиари вскочил и угрожающе придвинулся к Унимо.

– Вздумали дразнить меня? Вам, конечно, всё позволено, вы можете, но я и так унижен, раздавлен, и даже Форин…

– Вот этот человек, что пришёл со мной – бессмертен, – перебил бывшего профессора Ум-Тенебри.

Иллиари застыл на месте. На его пыльном лице мелькнули все стадии долгого научного поиска: от недоверия до лихорадочного охотничьего азарта. Он не сказал «не может быть»: всё-таки он был настоящим Мастером Познания. Он спросил:

– А вы проверяли все способы?

Мастер Реальнейшего растерялся.

– Какие способы? О, конечно, нет.

– Неужели вам не интересно? – лихорадочно оживился Иллиари. Он почему-то совсем не обращал внимания на Тьера, впиваясь взглядом в Мастера Реальнейшего. – Узнать, как всё устроено? Как именно это проклятие в реальнейшем действует в реальном? Мы с вами могли бы…

– Нет, – наконец пришёл в себя Унимо. Он не ожидал такого напора от этого похожего на пустой стакан человека. И сердился на то, что не был готов. Забыл, что мастер – это всегда мастер, даже если его голова заставлена бутылками из-под вина, а взгляд похож на осеннюю муху, с тупым упорством бьющуюся в стекло.

– Мы могли бы узнать то, что никто не знает! Вместе мы могли бы обмануть самого Дракона Естественного Порядка Вещей! – продолжал наступать Иллиари. Он совершенно преобразился, и в его движениях, в его словах проявилось что-то паучье.

Тьер шагнул к двери. Он хотел броситься прочь и бежать без остановки от этого безумца, который до дрожи в руках хочет заполучить его, обычного, ничем не примечательного живого человека, для своих экспериментов. Этот безумец убьёт его. А потом ещё раз. И ещё. Исключительно в научных целях.