И снег будет падать на крышу

– И я их чистила, чинила, клеила, а потом плакала… – Клавдия Петровна смотрела на меня, подперев рукой щеку. – Потом поняла, что это неизбежно, и надо смотреть на вещи проще. Мне доводилось приглашать сюда детских писателей, и некоторых из них я прямо спрашивала: обидно, если дети портят ваши книги? Никто не сказал, что обидно. Один, не буду называть фамилию, признался даже, что сам в детстве книги портил.

Я смогла наконец оторваться от чашки, почувствовав, что икота отступила.

– И на Лариску не обращай внимания, – Клавдия Петровна понизила голос. – Она работник хороший, но вредная, есть такое. Жизнь обозлила. Ну всё, можешь собираться. Я тебя отпускаю.

Под неприязненным взглядом Ларисы я вышла из кабинета и сняла с вешалки пальто. Молча надела его и пошла на остановку.

И стоило мне выйти за порог, как я поняла, что мои неприятности на сегодня даже ещё не начинались.

– Здорово, центровая! – Серёга на этот раз был в куртке и в свитере с высоким объёмным горлом. Я смерила его оценивающим взглядом:

– Здорово, коль не шутишь. Ты откуда?

– Да я здесь, может, живу! А ни в какой не в Марьиной Роще.

– И далеко ты едешь?

– К вам еду. Билеты купить в театр.

– В театр? – Я постаралась эффектно приподнять бровь. Серёга нахмурился:

– Обижаешь! У нас, вообще-то, самодеятельность. Может, даже театр-студия получится.

– Развелось артистов! – Рассмеялась я. – Мой жених, между прочим, тоже собирается в артисты. Только более традиционным путём, через ГИТИС.

– Ну я не артист. Я по реквизиту, по декорациям. Вот, хожу иногда, смотрю, что умные люди делают. Может, у себя воспроизведём.

– Мартеновский цех воспроизведи. Слабо?

– Ну ты хватила! Ефремов ради него наизнанку вывернулся!

Подошёл троллейбус. Мы зашли и расположились в самом хвосте.

– А чо, жених талантливый? – Спросил Серёга, понизив голос.

– Лучше всех. Как Чаплин и Райкин вместе взятые.

– И когда свадьба?

– Какая тебе разница – тебя всё равно не позовём!

– Ой, больно надо! – Серёга расправил плечи и отвернулся. Я сжала обеими руками ручку сумки и подумала, что ненавижу таких людей, с которыми нужно как с собаками – всё время одёргивать.

Мы молча проехали две остановки.

– Центровая, а жаль, что у тебя жених есть. Может, мне ему морду набить?

– Ещё чего!

– Не, а если я тебя в кино позвать хочу? Чо мне делать?

– Ну, для начала меня спросить, пойду я или нет.

– И чо, пойдёшь?

– Нет, конечно. У меня жених есть.

– А если я ему морду набью?

– Тем более не пойду. Зачем мне куда-то ходить с человеком, который набил морду моему жениху?

Серёга рассмеялся. У него были большие, сахарного цвета зубы, и меж передними – щербинка.

– Ну ты это, если с женихом поссоришься – сообщи, – сказал он, отсмеявшись, и подмигнул мне.

– Золотую свадьбу отпразднуем. Тебе назло.

До МХАТа оставалась ещё одна остановка, но я вышла. И пошла в магазин – подождать, когда вернётся из института Настя: по средам у неё было три пары.

В первый миг мне почудилось, что Настя пьяна. Но всё оказалось хуже.

– Можешь меня поздравить! – Она смотрела на меня счастливыми шальными глазами. – В субботу мы с Эдиком идём в парк Горького!

– С Эдиком?! – Я вдруг поняла, что последний месяц почти не интересовалась Настиными делами, только о своих трещала без умолку. Да, говорила она про какого-то Эдика, но кто бы мог подумать…

– Ну, со старостой нашей группы! – Принялась растолковывать Настя. – Ты бы его видела! Высокий! Красивый! С усиками! Жгучий-жгучий брюнет!

– А Димка?

– Ну… Димка и есть Димка. Не занудствуй, пожалуйста! На Димке свет клином не сошёлся.

Мне стало ясно, что жаловаться на Серёгу сегодня бессмысленно.

– Ну удачи, – грустно сказала я и пошла домой.

У Тишковых горел свет, шло какое-то веселье. За жёлтыми шторами двигались тени, кто-то смеялся – кажется, женщина, но басовитая. Я прислушалась: не несутся ли из окна звуки гитары? Но нет, играла флейта – значит, Мирра Михайловна лично развлекала гостей.

Я зашла в подъезд, поднялась на площадку меж этажами и, прежде чем идти к себе на второй, не удержалась и выглянула в окно.

И увидела того, кого искала.

Мы разминулись на одну только жалкую минутку. Бегом влетел он во двор, лёгкий, невесомый, почти бестелесный, и мне хватило секунды, чтобы разглядеть то, чего не разглядела раньше. У него были слегка разболтанные суставы, делавшие его походку немного неустойчивой, а его тёмно-седые волосы были острижены ровно-ровно – хвост получился как у пони в цирке.

Он нёс Тишковым торт, и его маленькая рука с тёмными вздувшимися венами бережно сжимала тонкую ленточку.

Мне хотелось выбежать во двор и заговорить с ним, но я понимала, что у меня нет ни времени, ни повода.

«У тебя есть Жорик, – сказала я себе. – Ты же только что сердилась на Настю, а сама?»