– И вот Костику будет семь, и надо решать: либо он остаётся с родителями, либо мы его заберём и отдадим в школу здесь… Ваш опыт, Анатолий Сергеевич, Вера Александровна?..
– Наша первый класс на целине закончила, – сказал дедушка. – Мы, конечно, боялись, что не нагонит. Школа сильная. Будьте готовы, что если сейчас оставите там, а потом всё-таки решите забрать, заниматься с ним придётся очень упорно. К тому же надо на его здоровье смотреть – мы вот свою вывезли и обнаружили у неё сильное искривление позвоночника. Конечно, потаскай на себе младенца, когда ты сама первоклашка… Пришлось четыре года возить Марту в Евпаторию. Но ничего, справились.
– А с тоской по родителям как справлялись? – Спросил Павел Николаевич.
– Да как-то не пришлось, – созналась бабушка.
– Неужели?
– Вавка ведь сама от неё отказалась, попросила забрать – не справляюсь, мол, дурной ребёнок получился, плохим человеком растёт. А Марта… Марту надо знать – скажи ей раз, что она плохая, потом не помиришься.
– Это ваша-то плохая?! – Поразилась Мирра Михайловна. Бабушка вздохнула:
– У Вавы свои критерии. К тому же пунктик у неё – заставить Марту вернуться на целину… Ведь несчастье, которое с Мартой случилось летом, вышло из-за того, что Вава её захотела отправить в Шадринский пед. Она ещё тогда об этом говорила, когда отдавала Марту, но мы и всерьёз не восприняли: ну какой пед, ну какой Шадринск?.. А она девять лет ни словом этот Шадринск не вспоминала, а этим летом приехала и на полном серьёзе велела Марте собирать вещи… Мы, конечно, возмутились. Тогда она пошла в Мартину школу и нашла её классную руководительницу… – Бабушкин голос дрогнул. – Очень сложного, надо сказать, человека…
– В общем, с тоской по родителям мы не справлялись, – перебил её дедушка. – Не довелось. И я даже не могу на Марту за это сердиться. Знаете, я сам окончательно понял, какой человек моя дочь, когда осознал, что в слове «микроинфаркт» она слышит только «микро»…
– А отец Мартин? – Спросил Павел Николаевич.
– А отец-то у неё, кстати, ничего, – сказала бабушка. – Простой очень и Вавку любит, в этом вся беда… Марта лет в двенадцать начала с ним переписываться, сама. Пишет не очень часто, но стабильно. Говорит, что он нормальный мужик и не виноват. Но на Шадринском педе он тоже настаивает. Он просто искренне не понимает, что здесь у Марты больше возможностей устроить жизнь, как ей захочется. Он думает, что в Москве просто больше людей живёт, вот и всё…
– Это вам ещё повезло, – невесело рассмеялся Павел Николаевич. – У нас невестка вообще считает, что Москва людей портит. Из-за чего и боимся.
– Но у нас всё-таки сын с правильным компасом, – подхватила Мирра Михайловна. – Романтика романтикой, а он понимает, что хорошее образование важней туманов и запахов тайги. И что ребёнку надо что-то показать, помимо той тайги.
Коля, сын Тишковых, был геолог. Про его жену я почти ничего не знала, лишь краем уха слышала, что это его бывшая однокурсница.
– Да. Дети… Вавочка маленькая была – мы и предположить не могли, что так выйдет… Мне казалось, девочку воспитать – нет ничего проще: наряжай, заплетай косички, учи манерам, в театр её води каждый месяц, и всё само воспитается… А она выросла и дверью хлопнула.
– В женщине, Вера, всегда побеждает женщина. Кого полюбит, за тем и пойдёт, – печально сказал дедушка. – Ты вот полюбила аспиранта, а она механизатора.
– Не должно так быть! Своя должна быть голова на плечах. Вот за Марту я спокойна… И вроде делала я с ней всё то же, что и с Вавой, а совсем другая девочка получилась. И мальчика хорошего выбрала. Его под жизнь, а не жизнь под него… А знаете, что я вспомнила? Есть такие сказки, где феи крадут ребёнка, а на его место подкидывают своего. У меня с Вавой всю дорогу было чувство, что мне её подкинули. А с Мартой… будто моя настоящая дочка нашлась.
Я начала судорожно сглатывать, чтобы не заплакать. У меня было точно такое же чувство – словно меня ведьма украла и на целину унесла, а через восемь лет нашлась моя настоящая мать.
– Между прочим, Вера Александровна, у Марты очень хорошая новая жилетка. Где купили ткань, если не секрет?
– Это, Мирра Михайловна, у Листовских надо спрашивать…
Разговор плавно сошёл на покупки. Я лежала и слушала, ловя каждое слово, но ничего интересного больше не услышала. Вскоре Тишковы засобирались домой, я услышала звук отодвигаемых стульев, шаги в прихожей…
Я тихо встала и распахнула шторы. В лицо мне ударил свет дворового фонаря.
Я легла и позволила фонарному лучу бродить по моим векам.
К моему огромному облегчению, ни на той неделе, ни на следующей, ни даже на послеследующей Иванцовых никто не тревожил. Сентябрь закончился, всё шло своим чередом. Первую половину недели я ездила в библиотеку, вторую – сидела дома за книжками, по выходным ходила в кино с Жориком, Настей и Димкой. Иногда мы собирались у Димки дома, один раз ездили в Кратово. Сходили с бабушкой и дедушкой в Малый на «Лес».
Моя «Катя», заново прошитая и проклеенная, подчищенная, подкрашенная, вернулась на библиотечную полку. Лариса при коллегах очень сдержанно меня похвалила, а потом наедине сказала, что скоро я возненавижу свою работу. Я не стала уточнять, что уже её ненавижу.
В сентябре я ездила по средам на работу к обеду, но с октября решила начать отрабатывать свои законные четыре часа в первой половине дня. Вечера стали совсем тёмные, и я подумала: чем меньше вечеров я проведу в районе библиотеки, тем лучше.
Списывать сегодня было нечего, и меня усадили оформлять новые журналы. Я взяла свежий номер «Юности», открыла на случайной странице – и ахнула.
И побежала в закуток коридора, где был у нас один из телефонов.
Я знала, что Жорику только к полудню на работу – и что он должен услышать меня сию минуту!
– Алё! – Ответил он сонным голосом.
– Жорик, у меня тут история!
– Что случилось?
– Почему сразу что-то случилось? Просто история, в журнале! Про твоего кумира и твою профессию! Слушай: «Как Райкин был официантом»!
Я взахлёб начала читать. Конечно, Райкин был официантом не по-настоящему, просто подшутил над постояльцами гостиницы, но история вышла знатная, особенно когда один из постояльцев поразился сходству и дал ему щедрые чаевые, чтобы он купил билет на спектакль со своим же собственным участием… Жорик хохотал в трубку, я изо всех сил старалась дочитать, но ближе к концу тоже стала срываться на смех.
– Жорка! Вот будет тебе лет сорок, и ты тоже… У тебя теперь и навыки есть!
– А знаешь, я тебе тоже кой-чего смешное принесу почитать. Такая книжка, я просто валялся! Там, значит, приехала шайка в Москву, типа фокусники…
– Да я не люблю плутовские романы, ты же знаешь, – принялась мягко отнекиваться я.
– Ну ты послушай! Заняли они квартиру одного чувака, то есть двух чуваков, но один из них погиб…
– Фу! – Я поёжилась. – Надеюсь, их там посадили в конце?
– Не, их вся милиция искала, но не нашла. Но там даже не это самое смешное…
– Жора, мне такое не смешно. Честно. Всё, пока, мне работать надо.
Я положила трубку, развернулась – и увидела Клавдию Петровну. Она перегородила собой проход коридора, не пропуская ко мне сердитую Ларису.
– Извините, – я попыталась состроить милую мордашку. Клавдия Петровна подняла уголки губ – сложно было назвать это улыбкой, но её лицо на миг перестало быть постным и скорбным.
– Да ничего, – сказала она очень твёрдым голосом. – Молодым простительно.
– Мы тут не читаем, мы работаем с печатной продукцией! – Напомнила Лариса. Клавдия Петровна выразительно посмотрела на неё и повторила ещё твёрже:
– Молодым – иногда – простительно. Но теперь – возвращайтесь обе, пожалуйста, к работе!
Я вернулась к журналам, радуясь, что к Ларисе меня сегодня больше не направят. Время потекло, шуршание листов успокаивало… До обеда, только до обеда, потом домой…
– А я говорила! – Раздался надо мной торжествующий голос Ларисы, и на мой стол шлёпнулась разодранная в клочья «Катя в игрушечном городе».
– Давай, давай, с лимончиком… – Клавдия Петровна придвинула ко мне чашку. – Потом умоешься и поедешь домой.
Я ревела так, что у меня началась икота. Теперь я пила тёплый чай крошечными быстрыми глоточками, словно бусины на нитке глотала. Клавдия Петровна закрыла дверь кабинета, чтобы никто из коллег, особенно Лариса, не лез с ценным мнением о случившемся.