Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая

– Из понимания языка складывается и понимание мышления других, – подхватил Иссилан, казалось, прочитав его мысль. – Их представления о мире, таинства верований, особенности культуры, отношение к себе и остальным… Так многое скрыто в гранях родных слов народа…

Они шли по тропам среди вековых деревьев, под арками переплетённых ветвей, и всё казалось юноше чудом. Иссилан Саэлвэ знал о рэмеи так много! Цитировал древние тексты на хорошем рэмейском, поддерживал и развивал мысли Келаэлира, задавал тонкие вопросы, сдержанно восхищался глубиной его познаний и понимания. Такого удовольствия от высоких учёных споров юноша не получал, пожалуй, никогда. Беседа абсолютно очаровала его, и он почти забыл о своей первой робости, обретя благодарного слушателя и мудрого собеседника.

Под конец Келаэлир окончательно уверился в том, что для этого высокорождённого он и правда может представлять собой некую ценность и пользу. Личное знакомство с Иссиланом Саэлвэ внезапно открыло ему, что соблюдать эту вассальную клятву будет не только честью, но и радостью. Не восхищаться Высоким Лордом было просто невозможно! Как удивительно этому высокорождённому удавалось одновременно и держать подобающую дистанцию, и обращаться к самому сердцу собеседника! Только теперь он понял, почему лорд Каэлисс беззаветно предан Саэлвэ. Келаэлир был абсолютно счастлив и мысленно благодарил Богов, что его путь повернулся именно так, пусть и после тяжёлых событий.

Но даже при общей полноте счастья и осознания своего нового места в Данваэнноне юноша был не готов к тому, как завершится этот разговор. Высокий Лорд вдруг остановился, подошёл к ближайшему дереву и положил ладонь на замшелую потрескавшуюся кору, погладил шершавый ствол.

– Подобно древам, прекрасные сыны и дочери нашего народа набирают свою силу медленно, постепенно насыщаясь соками мудрости и красоты мира. Но потом в величии своём они поднимаются над всем лесом… – тихо проговорил Иссилан, обращаясь скорее к самому себе.

Келаэлир терпеливо ждал, пока взгляд древних кобальтовых глаз не обратился к нему.

– Неспокойные времена грядут, – сказал Высокий Лорд. – Нам нужен посол, которому мы сможем доверять – посол в Таур-Дуат, понимающий и принимающий равно обе наши богатые и полные противоречий культуры. В тебе я вижу этот потенциал, юный Келаэлир Линнтэ. В следующий раз, когда я призову тебя, будь готов, ибо я направлю тебя в земли народа рэмеи с особым заданием, которое, возможно, поменяет ход истории для обоих наших народов.

Не находя слов, не веря себе, юноша упал на одно колено и склонил голову.

– До того же мига храни детали нашего разговора в тайне, в том числе и от родных, Келаэлир Линнтэ, – мягко велел Иссилан. – Таков приказ твоего Высокого Лорда.

– Клянусь своей честью, мой лорд, и милостью ко мне Каэрну Охотника, – пылко ответил Келаэлир, не в силах скрыть переполнявшие его эмоции. – Я исполню всё, как Вы повелите.

* * *

Расчёт Таа не оправдался – пленник оказался более терпелив, чем он ожидал. Или же сознание мятежного жреца пошатнулось настолько, что теперь он не вполне различал, что было реальностью. А возможно, Итари Таэху опередила Таа и уже рассказала Перкау, что старик Минкерру оставил мятежников в живых, просто лишил жреческого сана и поселил в храме, приставив к привычным им простым работам. Столичные бальзамировщики относились к пришлым настороженно и не принимали их как своих братьев и сестёр по культу. Все прекрасно помнили, по чьей вине жречество Ануи едва не лишилось милости Владыки.

Таа продолжал умело исподволь подогревать это общее тайное недовольство. Во-первых, мятежники – пусть даже официально вину за всех взял их бывший Верховный Жрец – вызывали у него искреннюю неприязнь. Во-вторых, держать их в почти полной изоляции было выгодно, и это можно было со временем применить с пользой. Община пойдёт ему навстречу в обмен на покровительство, когда Таа угодно будет это покровительство проявить. Они могли подсказать ему что-то полезное касательно человеческой девицы, поднявшей царевича из мёртвых и обладавшей редкими знаниями. Возможно, их даже можно было против девицы использовать, когда Таа до неё доберётся… Всему своё время.

С Перкау было сложнее. Таа не мог защитить мятежного жреца от Великого Управителя и тем более от самого Владыки – и жрец это знал. Поэтому единственной разменной монетой в их уговоре была община. Пожалуй, стоило бы осторожно намекнуть ему ещё раз… но у Таа было мало времени для намёков. Пока что Великий Управитель оставался полностью поглощён государственными делами – с тех пор, как Император отбыл в паломничество. От царицы Таа тоже не получал никаких дополнительных распоряжений – она сейчас, по сути, заменяла Владыку. Хатепер Эмхет не появлялся в столичном храме, хотя мог прийти в любой миг. Таа должен был успеть раньше, пока о Перкау временно забыли. Ждать больше было нельзя.

Почти обо всём происходящем в храме будущий преемник Первого из бальзамировщиков знал. Знал он и когда отлучалась Итари, а потому мог устроить всё так, чтобы она немного задержалась. По всему пока выходило, что сам Перкау не рассказал целительнице о визите Таа, а это уже внушало надежду. Да и кто бы поверил ему, случись что?..

Бальзамировщик не мог не вспоминать о той просьбе царицы – раздобыть кровь мятежника – потому как понимал, кому и для каких целей эта кровь была нужна. Жрецу Сатеха он не доверял ни капли, хоть формально они оба и были на одной стороне, являясь одними из ближайших сторонников Амахисат. Нет, причиной вспышки безумия пленника была не только нестерпимая боль от пыток, заставившая потаённую Силу Перкау выплеснуться. Это стало результатом ритуала Колдуна. То, что жрец Сатеха мог влиять на бывшего Верховного Жреца даже здесь, в стенах храма, вызывало у Таа не меньше опасений, чем сам факт принадлежности Перкау к культу Владыки Каэмит. И как бы пленник ни был драгоценен Дому Владык, преемник Минкерру не мог игнорировать опасность, стоявшую за мятежником. Да и тайн скопилось слишком уж много.

Таа знал, что он сильнее Перкау. Однажды ему предстояло надеть пектораль Первого из бальзамировщиков – какие бы надежды ни возлагала часть жрецов на Кахэрку. Провинциальному мятежному жрецу не по силам тягаться с ним. Отступник был непредсказуем и опасен, как загнанный зверь, но он не мог навредить Таа – разве что косвенно, теми проклятыми тайнами, которые так упрямо хранил. И даже Колдун не поможет ему, потому что Таа был готов ко всему.

Бальзамировщик не хотел пользоваться своей властью в открытую, не хотел обнаруживать себя раньше времени, но его влияния должно было хватить, чтобы объяснить даже самому Великому Управителю, почему необходимо было вмешаться. Ожог Сатеховым Пламенем на запястье старшего царевича был весомым доводом уже сам по себе.

Свернув в коридор в нижних помещениях храма, Таа поправил привычную маску непроницаемого спокойствия, сквозь которую редко проглядывали какие-либо эмоции. Воины, охранявшие пленника, почтительно отсалютовали ему. На этот раз вопросов они не задавали.

– Без моего приказа никого не впускать, – велел он.

– А госпожа Таэху? – осведомился один из стражей.

– Если она вернётся раньше – её тоже, – невозмутимо ответил жрец. – Нашему храму грозит опасность. Я сам объяснюсь с мудрой Таэху.

С этими словами он вошёл в комнату, и стражи закрыли за ним дверь.

В небольшой комнатке, в которой из мебели был только простой маленький алтарь Ануи, при свете двух светильников пленник молился. Старик Минкерру не запретил ему совершать каждодневные обряды, а зря. Таа претило думать, что лишённый титула жрец продолжает мнить себя жрецом. Это бросало тень на служение других – тех, кто действительно оставался верен Стражу Порога.

– Я пришёл говорить с тобой, и у нас не так много времени, – холодно произнёс Таа.

Перкау ответил не сразу – прошептал последние слова ритуальных формул и только потом поднял взгляд на вошедшего, чуть переместился, садясь на циновки. По крайней мере, сегодня он двигался, пусть и не слишком уверенно, тогда как в прошлый визит жреца даже не поднялся. Впрочем, в искусстве Итари сомневаться не приходилось.

Взгляд мятежника был вполне ясным, осмысленным. Даже не верилось, что этот рэмеи рехнулся в руках дознавателей и явил Сатехово Пламя.

И всё та же упрямая воля, тот же покой осознания своей участи. Перкау не боялся Таа – просто не видел в нём опасности.

– Ты подумал о том, что я сказал тебе?

– Разумеется, – мятежник склонил голову. – У меня много времени на размышления.

– И что ты скажешь мне?

– Я не стал звать тебя и тревожить именно потому, что сказать мне нечего, – сдержанно ответил пленник.

Таа скрестил руки на груди, окидывая его взглядом, созерцая внутренним взором потоки энергий, под которыми Перкау таил и иную часть своей сути. Таил уже не столь умело, как прежде…

– Я знаю, что ты есть, – тихо, но твёрдо проговорил бальзамировщик. – Тебе не скрыть этого от меня под маской благообразности, под плетением молитв Ануи. Для каких бы своих целей ты ни вернул наследника, я не позволю этому сбыться. И твоей общине я не позволю стать спасителями в глазах народа. Запомни это.

Перкау вздохнул, и Таа вспомнил его слова: «Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…»

– Веришь ты мне, мудрый, или нет, но я никогда не противостоял культу Стража Порога, – мягко произнёс он. – И никогда не был врагом другим жрецам. А враг… он совсем близко.

Таа внутренне напрягся. Мятежник знал, а это было совсем уж некстати.

Заставив свой голос звучать теплее, он сказал почти доверительно:

– Так помоги нам, своему культу. Помоги мне не видеть врагов в тех, кто тебе дорог, и я смогу защитить их так, как не могу защитить тебя, даже если бы хотел.

Кому, как не Таа, было знать: бальзамировщики не были лишены чувств, что бы там ни говорили в народе. Отношение к ним других рэмеи, странная смесь глубокого почтения, некоторого страха, а кое-где и отвращения, заставляло жрецов Стража Порога больше ценить теплоту, близость. Общины жрецов были своего рода семьёй. Общины бальзамировщиков были семьёй даже в большей степени, ведь от остального мира их отделяла тонкая грань, постоянное напоминание об умирании, переходе в вечность и о страшных, пусть и необходимых обрядах, проводимых в их храмах.

И потому даже сейчас, когда Перкау был спокоен и отрешён, ему не было безразлично.

– Если даже я скажу тебе – ты всё равно не поверишь, – покачал головой мятежник. – Слишком невероятно. И слишком страшно, чтобы поверить.

Таа похолодел. Нужно предупредить царицу! А этого рэмеи ни в коем случае нельзя оставлять в живых… Или… Или же помочь Колдуну довести до конца его изначальный план.

– Ты не оставляешь мне выбора. Твоя наставница, Лират, мертва. Что делать с твоей общиной, пока не решено.

– Мертва?.. – тихо переспросил Перкау.

Таа почувствовал отголосок удовольствия, нащупав верное направление. У него достанет власти надломить эту волю.

Отступник жаждал узнать, обрела ли Лират покой и память. Таа не собирался дарить ему успокоение.

– Осталась в запечатанном храме, – сухо ответил жрец, говоря правду, но не более того.

Что-то странное отразилось в глазах мятежника, но Таа не успел прочесть – Перкау опустил взгляд и тяжело вздохнул. Его шёпот бальзамировщик не различил, но заметил, как дрогнула рука мятежника, когда тот провёл ладонью по лицу.

Мгновения тянулись удручающе медленно. Таа был терпелив, но почти физически чувствовал поступь приближавшейся Таэху, её намерение. А мятежник молчал и не поднимал голову.