Берег Живых. Выбор богов. Книга первая

Амахисат поднялась ему навстречу и взяла его руки в свои, ласково сжала, с сожалением отмечая про себя, что силы в этих сухих крепких ладонях становится всё меньше с каждым годом. Она сама подвела отца к креслу и помогла сесть, чуть помедлила, позволив себе ещё на несколько мгновений удержать его руки, потом села напротив. Наедине она могла позволить себе проявление чувств, но всё же не слишком. Старик не любил напоминаний о своём угасании.

– А тебя, я вижу, Боги по-прежнему благословляют здоровьем и силой, и ясностью разума, – с улыбкой отметила она. – Я рада, что ты всё ещё не ушёл на покой.

– Хотя, возможно, пора бы, – Раур тихо рассмеялся, качая головой с совсем уже поредевшими седыми волосами, которые сейчас не скрывал богато украшенный, по столичной моде, парик. – Твоя сестра и её супруг давно уже намекают, что я не успею насладиться прохладой тенистых садов да сладостью вина в дальнем поместье.

– Им не сравниться с тобой, – спокойно возразила Амахисат. – Хотя, возможно, покой тебе и правда нужен… но лишь тогда, когда решишь сам.

– Моя царица верит в меня – это отрадно, – улыбка вельможи была искренней, но взгляд в следующий миг стал холоднее. – Впрочем, учитывая всё… покой все мы узрим ещё очень нескоро.

– Дома всё хорошо? – с участием спросила она, хотя догадывалась, что говорил он вовсе не о делах во вверенных роду Шепсаит владениях.

– Без изменений, и слава Богам, что пока даровали нашей семье благоденствие.

– Расскажешь мне о том, что не указано в сухих отчётах?

Раур поделился последними новостями из дома, которые, конечно же, не были совсем уж неизвестны царице. Амахисат слушала терпеливо и даже с удовольствием – ей редко когда удавалось поговорить с отцом вот так, просто, вдали от чужих глаз. Пусть она уже десятки раз слышала одно и то же – о сестре и племянниках, о слугах в поместье, о тучных стадах и богатых урожаях и прочих хорошо знакомых и вместе с тем уже таких далёких вещах.

Но отец ведь пришёл говорить с ней не о жизни в доме, который она давно покинула. Взгляд вельможи потемнел, и голос потерял благодушие.

– Расскажи мне лучше, что с царевичем, – проговорил он.

– А я-то надеялась, что усмирила слухи, – невесело усмехнулась царица.

– Безусловно. И тем страшнее смутное неведение.

– Будь спокоен, отец: Ренэф жив и здоров. Ожидаю, что уже через пару декад он вернётся в столицу. Чем скорее, тем лучше!

– Бесспорно, – Раур сцепил пальцы, внимательно глядя на дочь. – Но я бы хотел знать больше. Развей мои тревоги.

– Я хочу успокоить твоё сердце, но и сама пока знаю не всего.

– А что знаешь, тем поделиться со мной не готова, – старик грустно улыбнулся. – Но я ведь не растерял остроту разума настолько, чтобы не понимать: причина нашего последнего празднества кроется, в том числе, и в произошедшем в Лебайе.

Амахисат помрачнела и прищурилась, внимательно глядя на отца.

– Да, ты всё прекрасно понимаешь. Зачем ты искал встречи со мной сегодня? Помимо того, что нам всегда отрадно видеть друг друга.

Раур ответил не сразу – вздохнул, собираясь с мыслями. Но царица знала такой его взгляд: он был настроен решительно и не отступил бы, даже если бы ему было очень тяжело совершить следующий шаг.

– Ты знаешь, что значишь для меня… что значит для меня сын твой и Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, – проговорил вельможа негромко. – Ты знаешь, что и я, и твой род всегда были на твоей стороне.

– Я знаю, отец, – мягко ответила царица и обняла ладонями его сухие сцепленные пальцы – в знак благодарности и чтобы дать понять, что здесь, во дворце, лучше было не обсуждать всё. Впрочем, он ведь понимал и так.

Раур снова вздохнул и закончил тихо и твёрдо:

– Многое, многое мы прошли вместе… многое совершили… Род Шепсаит остаётся твоей надёжной опорой. Но мы не будем противостоять Хатеперу Эмхет, как никогда не противостояли Владыке Секенэфу. Мы… отступаем.

Амахисат нашла в себе силы сдержанно кивнуть, ничем не выдать сковавшие её чувства. Она ожидала этого… она догадывалась, что хотел сказать Раур, когда просил об этой встрече… И всё же услышать свои догадки облечёнными в слова оказалось больно и холодно.

Выпустив его руки из своих, царица медленно встала, обошла стол, проходя к окну.

– Прошу лишь, не забудь, что и Ренэф – часть рода, который ты защищаешь, – тихо проговорила она, не оборачиваясь.

– Не забываю ни на миг, – его голос дрогнул.

Сердце царицы сжалось. Решительно она шагнула к отцу, опустилась у его ног, накрыла его руки своими ладонями, заглядывая в глаза, затянувшиеся блестящей пеленой. Раур молчал, но сколько всего было в этом его взгляде!

– Твой внук восславит оба своих рода – я обещаю, отец, – горячо прошептала Амахисат. – Не оставь его… Что до меня… Если дойдёт до того – забудь обо мне.

Он понял всё то, что стояло за её словами – это отразилось вспышкой ужаса в его глазах.

– Не проси, – ответил он чуть слышно, и скупые слёзы всё же пролились, очерчивая его лицо, ставшее вдруг очень измождённым, выдавая уязвимость всех прожитых лет. – Не проси, моя отрада… моя гордость…

– И всё же прошу, – царица крепко сжала его руки. – Вы были со мной во всём, и ты больше прочих… Но если случится такое – останься с Ренэфом. Я не поставлю под удар ни его, ни вас. Обещай мне, Раур, глава рода вельможного рода Шепсаит, ради всех нас.

Старик закрыл глаза, целуя её руки с пронзительной нежностью. Невыносимо было видеть его таким, но она делала то, что должна.

– Обещаю, моя прекрасная царица…

Глава 4

Воды Великой Реки искрились, отражая звёздное покрывало Аусетаар, продолжая небесный поток и сливаясь с ним. Тонкая серебряная лодочка луны уже поднялась над горизонтом, и чем дольше он смотрел на неё, тем больше она казалась. Заросли бумажного тростника колыхались, перешёптываясь, от лёгкого ветерка, и вода чуть слышно плескалась о берег.

По пояс в воде, раскинув руки, стояла женщина. Вода пропитала её белоснежные одежды, уже не скрывавшие красоту и притягательность мягких совершенных линий. Когда она чуть повела головой, качнулась волна её длинных смоляных волос, звякнули друг о друга золотые бусинки, украшавшие концы мелких кос.

Он ощутил, как сладостно заныло тело, стремящееся к ней, как ускорился ритм крови. Сердце его давно уже было в её руках, надёжно сжатое меж тонких пальцев…

Она полуобернулась. Блеснули в фиолетовом с серебром полумраке её золотые глаза. Чуть улыбнувшись, она поманила его к себе, в воду. И он шагнул без тени сомнения, чувствуя, что прохлада речных волн не в силах была унять жар его крови. Обнять, слиться с ней… Тонкий влажный лён хрупкой преградой лёг между ними, разгорячая его ещё больше.

Обняв царевну, он коснулся губами её волос, пахнущих до боли по-родному – эту смесь благовоний, аромат, присущий только ей, он узнал бы везде. Она прильнула к его груди, нежно, едва ощутимо скользя ладонями по плотно сжатому кольцу его рук. Их хвосты переплелись под водой, дразня, играя. Мгновения переливались хрупкой россыпью в томительном предвкушении, и не было сейчас никого счастливее, чем он…

Пока он не осознал вдруг, что руки, обнимавшие самую прекрасную женщину на земле, были не его руками.

Царевна подняла голову, оборачиваясь, ловя его взгляд, и беззвучно что-то прошептала, глядя на него с той же бесконечной нежностью, погладила по щеке.

Догадка обожгла его. Его рука метнулась к лицу, нащупывая вязь застарелых шрамов слева…

С глухим стоном Павах вынырнул из тягучего сна. Сердце клокотало биением где-то у горла, и тело предавало его томительным тяжёлым возбуждением.

– Анирет… – хрипло выдохнул он, сжимаясь и обнимая себя за плечи, чувствуя не себя, а её в своих руках – чувствуя так, как ему не дано было держать её.

Губы беззвучно шептали слова, которые он никогда так и не посмел сказать. Не хотелось отпускать чувство сна, прекрасного и пугающего. Её родной запах, алебастр её кожи, сладость предвкушения её ошеломляющей близости… Давно, очень давно он не позволял себе мечтать. Но другое воспоминание отрезвляло. Почему во сне он был стражем Таэху, покинувшим Обитель вместе с царевной ещё в третьем месяце сезона Всходов?..

«Так давно… Так несоизмеримо давно ты ещё готова была искать моей защиты…»

Глаза под плотно сомкнутыми веками оставались обжигающе сухими. Он желал и вместе с тем боялся, что морок отступит, оставляя после себя гнетущую пустоту, которую нечем было заполнить. Чувство вины пытало его так долго, что он почти привык к нему, но теперь словно наполнилось новыми красками.

Но почему, почему Таэху?.. Или такова воля Богини – пытать его ещё и этим?.. Анирет была так далеко, недосягаемо далеко от него. И страж Таэху был рядом с ней – был так, как сам Павах уже не мог… Сон перевернул его чувства, подменив невозможное стремление жаждой обладать и невыносимой, мучительной ревностью. Павах даже не думал, что может испытывать такое. Чувства к царевне всегда были иными – тёплыми, священными, мягко освещавшими его жизнь. Сейчас же он как будто обезумел, терзая себя образами несбыточного, перемежавшимися неподобающими картинами с участием Анирет и её стража.