– Теперь сюда. – Девушка потащила его к другой картине. На ней обнаженная фея парила над ночным городом, вероятно, даря людям прекрасные сны.
– Это Полинка. Она в две тысячи шестом году выбросилась с высотки на окраине города. Теперь понял?
– Ну…
– Хорошо… Картина, с которой мы начали. Где я нарисована. Она не показалась тебе странной?
– Да нет… – Федя растерянно улыбался.
– Такое чувство, что я на ней без ноги, верно? Но позировала я Роберту тоже в две тысячи третьем. Тогда у меня были обе ноги. Со мной это, – она кивнула на свою культю, – случилось только три месяца назад. С мотоцикла упала. А сейчас какой год? Две тысячи пятнадцатый. Значит, и со мной напророчил.
Федя пригляделся. Девушка и впрямь была старше той, что изображена на картине. Но в целом выглядела очень молодо, гораздо моложе своих лет.
– Вы почти не изменились! – Федя хотел сделать ей комплимент.
Но та услышала в его словах что-то другое:
– Дурак! – презрительно фыркнула она и поковыляла на костылях к выходу.
Федя не хотел ее оскорбить. Он просто не знал, что сказать, чтобы поднять ей настроение. Говорить о смертях, потерях и мрачных пророчествах он не умел.
Проводив взглядом одноногую незнакомку, Федя продолжил бродить по выставке.
В следующем зале висели картины, объединенные темой плотской любви. Впрочем, без порнографии. Просто теперь на картинах женщины были в объятиях мужчин. На одной парочка страстно целовалась на берегу реки, на другой юноша лежал на подушках рядом с девушкой, его глаза закрыты, но лицо светилось счастьем влюбленного, который только что получил то, о чем мечтал. У третьей картины Федор замер.
Сначала он не поверил своим глазам.
Подошел ближе, почти вплотную, и принялся детально рассматривать полотно. На нем был очень крупно изображен поцелуй. Точнее, высокий парень с длинными кудрявыми волосами, склонившись, страстно целовал невысокую девушку с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Оба были в профиль, оба были с закрытыми глазами.
Лицо девушки ни о чем не говорило Феде. А вот парень… Это же он! Он сам… Федя, собственной персоной. Он до последней черты узнаваем. Но изображен художником, судя по дате, больше десяти лет назад, когда уже жил в другом городе.
– Фантастика! – восхитился Федя.
Он еще немного поразглядывал собственный портрет. Кажется, этот художник, Роберт, и впрямь черпал вдохновение в каких-то параллельных мирах.
Федя перешел в следующий зал.
Здесь было очень мало места, и свет горел над одной-единственной картиной, которая венчала экспозицию: холст на подрамнике, без рамы, и заметно, что творение художника не закончено. Но также с первого взгляда любой зритель понимал – перед ним настоящий шедевр. На картине изображен старый дом из красного кирпича, в одном из окон видна полностью обнаженная девушка. Она держит в руках книжку, но смотрит прямо на зрителя.
На картине нет никакой эротики, только намеки. А взгляд девушки не порочный, а очень чистый и как будто удивленный.
Вся картина дышит неуловимым совершенством. В ней было нечто, что превращало ее в настоящее искусство, нечто, делавшее эту работу Роберта Иванова особенной. И, возможно, даже достойной соседства с мировыми шедеврами.
Вечером Федя решил сходить в бар на Каштановой улице.
Он не был большим любителем выпить, просто захотелось пива и шумной веселой компании. Но пиво оказалось безвкусным, а люди в заведении выглядели мрачно… не было желания с кем-то познакомиться или провести вечер. Федя оставил недопитый стакан и пошел прогуляться. Через пять минут, уже раздумывая, а не вызвать ли такси, вдруг замер, словно завороженный: между скучными старыми домами Каштановой он заметил его – дом с картины художника Роберта Иванова.
Федя подошел к зданию. Судя по тому, что на окнах жалюзи, здесь никто не живет. Это офис. Рядом со входом блеснула медью табличка: «Архитектурное бюро».
Федя понимал, что уже ночь и офис наверняка пуст, но все-таки дернул ручку двери. И… она открылась. Удивленный, он вошел внутрь.
И внезапно оказался в своей съемной московской квартире.
В коридоре было темно, из спальни доносились звуки включенного телевизора. Сколько раз он возвращался домой после девяти вечера и слышал эти звуки? Миллион. А однажды пришел, а в квартире тихо. Юлька, жена, собрала вещи и исчезла. Только записку оставила:
«Развод. Встретимся в ЗАГСе, дату сообщу. Заколебал».
Во время процедуры молчала как партизан, подписала бумаги и ушла.
Сейчас, на пороге квартиры, все произошедшее показалось каким-то страшным сном. Да не было же ничего! Он дома после тяжелого трудового дня. Голодный, но довольный, что так много успел.
Глаза Федора засветились радостью, он открыл дверь в спальню.
Юля в пижаме лежала на животе поперек кровати, смотрела какой-то сериал про любовь.
– Привет, заяц!
Жена повернулась к нему, смерила сердитым взглядом:
– Федя! Наш брак катится к черту! Когда ты уже перестанешь улыбаться?
Федя улыбнулся еще шире. Он решил, что это шутка или цитата из какого-то фильма.
– Федя… Скажи честно… Ты дебил?
Он присел рядом с ней, погладил по длинной стройной ноге:
– Давай, Юлька, рассказывай, что случилось? Не понимаю.
– Ты серьезно? – Юля убрала его руку, села на кровати и очень внимательно посмотрела мужу в глаза.
– Минимум два раза в неделю последние полгода я говорю тебе о том, что мы почти не видимся, потому что ты приходишь с работы слишком поздно.
– Ты же знаешь, почему я задерживаюсь.
– Ну да, начальник обещал квартальную премию увеличить в два раза, если сдадите проект… бла-бла-бла…
– Именно так. И мы это много раз обсуждали. – Федя потянулся поцеловать жену в щеку. Но она отстранила его:
– Я тебе изменила.
– Да ладно! – Федя снова не воспринял ее слова всерьез.
– Да, я тебе изменила, потому что устала тут одна дома ждать тебя.
Федя смотрел на Юлю растерянно, выражение радости застыло на его лице, словно нелепая маска.
– М-да… Я надеялась, что хоть эта новость сотрет с твоей самодовольной физиономии улыбку.