Двое для трагедии. Том 1

– Да, это крайне опрометчивое событие, но я все равно останусь здесь еще на год, – заявил я. – Не хочу бросать университет: мне остался всего один курс.

– Для тебя так важно получить очередной диплом? – удивился отец.

– Я никогда не бросаю начатое дело, – упрямо сказал я. – Я уеду, когда закончу университет. Уеду в Россию, в Москву, как и хотел.

– Россия… Может, действительно переехать туда? – спросил отец скорее себе, чем мне. – Ведь мы ни разу там не были, и эта страна стала бы для нас хорошим убежищем лет на двадцать.

– А что, хорошая идея, – сказал я, радуясь тому, что они будут далеко от меня и Вайпер. – Новая страна, новые нравы, новая кровь.

– Надо поговорить об этом с твоей матерью. Думаю, Маркус тоже не захочет переезжать. К тому же замок станет его и Маришки. Впрочем, решим все на следующей семейной встрече. – Отец поднялся с кресла и направился к двери. – Доброй ночи!

Отец покинул комнату, а я пересел в свое кресло и погрузился в раздумья.

Почему у него возникли подозрения? Неужели я делаю что-то не так? Мы разговаривали о Вайпер почти полгода назад, а отец до сих пор носил в себе мысли о ней. Это было очень неприятным сюрпризом.

Когда отец сказал, что, возможно, он и мать переедут в Россию, я был изумлен этой удачей, но и виду не подал. Да, пусть они уезжают в Россию, а я останусь в Праге еще на три года, а потом увезу Вайпер в далекую страну, где никто не найдет нас. А пока, придется терпеливо все скрывать, лгать и лицемерить, что было для меня безумно отвратительным. Точнее, для нас обоих. Скрываться, как преступники, чтобы мои родители ничего не узнали о нас – это ли не смешно? Но я знал: родителям моя любовь к смертной покажется сумасшествием, и они захотят излечить меня от него. Любыми способами.

Я не думал о себе, я даже не задумывался о том, что будет со мной, если мою тайну раскроют, – я думал о Вайпер, только о том, что будет с ней.

«Все будет хорошо. Родители переедут в другую страну, и мы сможем вздохнуть свободно» – успокоил себя я.

Глава 26

Пришло страшное для студентов время, название которому «Экзамены», но для меня и Седрика оно оказалось даже милым: для меня – потому что я хорошо знала все предметы, для Седрика – потому что он и так знал абсолютно все. Мы оба сдали на отлично все предметы и отметили это радостное событие в маленьком уютном кафе за городом. Мой отъезд наступил следующим же днем.

Мне было тяжело оставлять Прагу, а еще тяжелее – Седрика. Он обещал приезжать ко мне, но я понимала, что ему будет сложно выполнять свое обещание. К тому же, в августе, когда будет грандиозно-страшная свадьба его брата, он не сможет приезжать ко мне вообще, ведь в это время я буду в Бразилии, а он должен будет присутствовать на кровавом торжестве.

Мы не боялись того, что наша любовь может остынуть, если мы будем видеть друг друга не так часто, как нам хотелось бы – мы даже договорились не звонить друг другу, или звонить только в самом крайнем случае: Седрик боялся, что со мной может что-то случиться, и, в случае опасности или угрозы со стороны вампиров, обещал сразу позвонить и предупредить о том, что нам с родителями нужно будет уехать. Кроме этого, недавно он подарил мне новый телефон самой новой модели, к которому я до сих пор не привыкла. Меры предосторожности были продуманы Седриком до мелочей, и он сказал, что сможет приезжать ко мне только каждый третий день – день его охоты.

Настал злополучный и тягостный день моего отъезда. Седрик довез меня до автовокзала, положил в багажник автобуса мои многочисленные сумки и отодвинул стекло над моим сидением, чтобы мне не было жарко. К нашему счастью, автобус стоял на стоянке, в тени, и Седрик смог проводить меня, иначе – нет, так как стояла безоблачная солнечная погода. Перед посадкой пассажиров, любимый проверил, удобно ли мое сидение, нет ли там обнаженной пружины, в общем, вел себя как наседка с яйцом.

Убедившись в том, что все в порядке, мы вышли из автобуса и встали в тени, чтобы насладиться последними минутами перед нашим прощанием.

Седрик взял мои ладони в свои и сжал их.

Я чувствовала глубокую грусть и не могла сказать ни слова.

Мы оба молчали.

Вдруг мой автобус тронулся с места, и я уже хотела, было, бежать за ним вдогонку, но, оказалось, он никуда не уезжал, а просто поменял место стоянки и встал прямо под лучами солнца. Началась посадка пассажиров.

– Мне пора, – тихо сказала я, глядя на Седрика.

– Если я не приеду, не беспокойся – значит, меня остановили дела. И помни все наши предосторожности. Хорошо? – тихо сказал он.

– Хорошо… Я буду скучать по тебе, но если у тебя будут даже малейшие проблемы – не приезжай, – сказала я, с нежностью обнимая его.

– Не переживай. – Седрик не выпускал меня из своих объятий, и мы стояли так, обнявшись, пока не услышали крик водителя.

– Девушка, мы отправляемся! – крикнул он.

– Я люблю тебя, – прошептала я Седрику, поцеловала его и пошла к автобусу, не оборачиваясь.

Заняв свое место у окна, я посмотрела на Седрика: он стоял в тени и смотрел на меня.

Автобус тронулся, сделал резкий поворот и выехал на трассу.

– Счастливица! Таких красавцев я еще не видела! – добродушно сказала мне моя пожилая соседка.

Я счастливо улыбнулась.

Дорога пролетела необычайно быстро, и, не успев опомниться, я попала в объятия родителей, которые встретили меня прямо у выхода из автобуса.

Отец затащил мои сумки в багажник своего автомобиля, и мы поехали в наш маленький дом. Я смотрела на пролетающие за окном улицы, и будто впервые видела их: все это стало мне чуждо – Брно, покой, эти улицы и даже родители. Я так привыкла к своей маленькой квартире, к широким пражским улицам, прекрасным зданиям и площадям, что теперь с удивлением поняла, что дорога, по которой мы сейчас ехали на нашу улицу, была не в лучшем состоянии, что было редкостью в Праге. Зимой я не замечала этого, ведь все мои мысли занимал Седрик.

Мама сидела рядом с отцом, на переднем сидении, и рассказывала мне последние новости с работы. Но я не слушала ее: я находилась в странном состоянии и не понимала, как смогу прожить здесь два месяца, как смогу привыкнуть к новому порядку, пейзажу и даже воздуху. Воздух в Брно всегда был тяжелым и грязным, и иногда даже можно было увидеть смог, накрывающий город.

Подъехав к нашему дому, отец припарковал автомобиль во дворе. Я покинула салон, и меня тут же ударил в нос аромат бузины, росшей около нашего дома. Этот запах был мне невыносим: летом бузина пышно цвела, усыпанная белыми цветами. Я давно уговаривала отца спилить это несносное для меня дерево, но он упрямо отказывался, говоря, что эта бузина – старожил нашего дома и улицы вообще. Пока отец выгружал сумки, я молча смотрела на родительский дом, и он казался мне не уютным гнездом, а тюрьмой. Пробежав взглядом по переднему фасада, я увидела в своем окне новые занавески темно-синего цвета, а на большой придомовой клумбе появились нарциссы и ромашки.

– Мам, а где твои розы? – спросила я, подходя к цветам: раньше летом на этой клумбе цвели белые и красные розы.

– О, это все проклятый жук! Я недоглядела, и он съел все мои розы! Пришлось выкапывать их и полностью менять землю. Но я посадила ромашки и немного нарцисс. Ты ведь любишь ромашки? Я знаю, что это – твои любимые цветы. С ними стало веселее, не находишь?

– Да, веселее, – рассеянно ответила я. – А можно я срежу себе одну ромашку? Я поставлю ее у себя в комнате.

– Да хоть охапку!

– Спасибо, но мне нужна только одна. – Я аккуратно срезала большой белый цветок садовыми ножницами, лежавшими прямо на клумбе.

Зайдя в дом, я прошла на кухню, достала из серванта красивую стеклянную вазу, налила в нее воды и поставила в нее ромашку. Затем я поднялась на второй этаж, и моя комната показалась мне чужой. Меня охватило чувство, что будто я приехала не на два месяца а на один день, чтобы переночевать и вновь уехать в свою славную уютную квартирку в Праге. Но именно здесь я должна была провести два месяца, и этот факт наводил на меня тоску.

Я поставила вазу с ромашкой на пианино – оно блестело, конечно, благодаря маминым усилиям: она проводила в моей комнате влажную уборку даже, когда я жила в Праге.

Через несколько минут в комнату вошла мама. Она была в прекрасном настроении и подпевала себе под нос старые чешские романсы.

– Новые занавески? – заметила я, подходя к окну.

– Да, я поменяла их – старые уже отслужили свое. Надеюсь, тебе нравится синий цвет? – спросила мама.

– Да, это один из моих любимых цветов, – ответила я.

«Бедная мама! Она так старается, чтобы мне все понравилось, а я совсем не чувствую радости или благодарности! Я неблагодарная дочь!» – печально подумала я и вдруг увидела, как мама расстегнула мои сумки и стала раскладывать по местам мои вещи.

– Мама, перестань, я сама все разложу! – со смехом сказала я, отнимая у нее книги.

– Но ты совсем устала, – твердо сказала мама. – Ты бы лучше пошла, покушала, или прилегла бы в нашей спальне. Ты ведь пять часов ехала в автобусе!

– Четыре с половиной, – ласковым тоном уточнила я. – Не волнуйся, я не голодна и не хочу спать! Я хочу разложить вещи! Правда, мам, не делай все за меня, – у меня тоже есть руки!