– Живи, раз приехала, – сказала ей и ушла в комнату.
Вечером прибежали младшие сестры. Они до ночи шептались и ели чернику. Митенька заснул на печке под боком у Леньки.
* * *
Как ни сомневалась Манька, стоит ли идти к мужу, наутро все же решилась. Завидев ее на пороге, Кустиха запричитала и кинулась обнимать. Не ожидая такого приема, Манечка растерялась.
Старуха завыла:
– Петрушенька наш по-о-омер!
– Как помер?
– Плакал он за тобой, тоскова-а-ал! Собака во дворе два месяца выла. Влезет на сарай и воет на небо. Я еще тогда соседке сказала, не к добру это – будет покойник. Да разве ж могла подумать, что это окажется сынок мой, Петрушенька. Морозы стояли сильные, а он в штанах и рубашке в лес пошел, на пень завалился, да там и замерз. Нашел его председатель. Привез, бросил во двор и говорит: хорони. А как хоронить? Земля мерзлая, мужика у меня нет… – Кустиха сидела на лавке и, раскачиваясь из стороны в сторону, плакала.
Манечка села подле нее. Сказала:
– Сынок у меня народился.
– Не Петрушенькин он.
– Не его.
– Так что ж мне… Чужой твой сынок.
Манька вытерла слезы.
– Петрушеньку не вернуть.
– Не вернуть, – вздохнула старуха.
– Как же так, в лес ушел не одевшись?
– Стосковался, жить не схотел, – Кустиха оглядела невестку: – Ты-то как? Надолго в деревню?
– Скоро уеду. Маманя сердится, стыдно, говорит, людей.
– Как не стыдно. – Беззлобно подтвердила старуха. – Вон, подружка твоя, Верка, за председателя нашего вышла. Жена его, Нюрка Милкова, на Обмолотках преставилась. Так он вскорости на Верке Ехременковой женился.
– Где ж теперь она живет?
– У Савицкого. Сыночка ему родила. Ты зайди, она будет рада…
И Манька отправилась к Верке, только Митеньку на тот раз в избе не оставила, а с собой повела. Зашла в дом, глянула в кухню, там – Верка.
– Мамань, хлебушком печеным как вкусно пахнет, – тихо сказал Митенька.
Верка обернулась и бросилась к Маньке.
– Маня! Вернулась, – она посмотрела на Митеньку. – Сынок твой?
Мальчик стянул с головки платок и спросил:
– А нам тетенька хлебушка даст?
Манечка посмотрела на сына и, когда перевела взгляд на подругу, не узнала ее. Откуда только злоба появилась у той в глазах.
В кухню забежал мальчик помладше Митеньки. Такой же светловолосый, крепенький, словно грибочек. Прижался к матери, обнял ее за ноги и уставился на гостей.
Верка неотрывно смотрела на Митеньку, а Манечка – на ее сына… Мальчишки стали играть, но Верка своего загнала:
– Семка, быстро иди в комнату!
Мите дала горбушку. Он вцепился в нее ручками, влез на лавку и стал грызть.
В избу забежал Ленька:
– Мань, к тебе приехал мужик на коне.
Манька с Митей ушли, а Верка вышла за ворота и долго глядела им вслед.
Во дворе у матери стоял Пронин конь. Сам Проня сидел в доме, мать угощала его вареной картошкой и расспрашивала про Муртук. Проня обстоятельно рассказывал, как работают, про ссыльных, про бараки, про то, какое возят кино.
– И денежки платят? – спросила мать.
– Платят, – сказал он, обмакнув картошину в соль.
Мать стукнула рукой по столу.
– А у нас – трудодни!
– Тоже хорошо, – степенно заметил Проня. – Зерно дают или муку?
Она махнула рукой.
– Живем на картохе. В том году не родилась, осень и зиму пробедовали.
Манька раздела сына, вышла в сени и вскоре вернулась, протянула матери тридцать рублей.
– Вот, маманя, может, чего купишь.
Мать взяла деньги и быстро спрятала на груди. Взглянула на дочь:
– За стол садись, картошки поешь.
Та села, но есть не стала.
– Кустиха сказала, что Петруша в лесу замерз.