Разговор с автором

– После настойки еще и коньяк? Как-то не очень звучит, – ответил я.

– А пиво не лучше. Понижение градуса будет.

– Так я просто и до этого пиво пил.

– И мы не коньяк, а водку, наверно, брать будем, да? – она обвела глазами Свету с Виталиком. Те кивнули.

– Давай с нами, Андрей, – поддержала ее Света. – А то реально, что как чужой среди своих.

– Ла-а-адно, – сдался я.

– Э-э-эй! Есть тут кто? – громко сказал Виталик, подойдя к пустой кассе.

Тут откуда-то из подсобки донесся смех ребенка. Громкий такой и немного злобный даже. Я аж вздрогнул. Пока мы говорили, оттуда, конечно, были звуки, но ребенок…

Тут эта самая очаровательная мордашка выбежала к кассе. Девчушка лет трех с черными кудрявыми волосами и большими-большими глазами. Она постояла, посмотрела на нас молча. И почти сразу же за ней из подсобки вышел продавец также, видимо, отец девочки.

– Шушанна, смеешься как дьявол, ей богу, – сказал он, оттаскивая ее в сторону подсобки. – Ну-ка, отойди от кассы. Дай взрослым поговорить. Здравствуйте, – обратился он уже к нам. – Извините за это…

– Да ничего… – ответил ему Виталик. – Это вы еще смех моей жены не слышали…

Мы с Барби переглянулись.

– Которой из жен? – выразительно громко спросила Света. – Первой бывшей или второй бывшей?

Виталик посмотрел на жену, увидел, что она кипит тихонько от злости, подошел и шутливо постарался приобнять.

– У меня только одна бывшая. А ты – настоящая и самая любимая.

– Дошутишся, – выворачиваясь из объятий, отвечала Света, – бывших жен станет две.

Взяли мы все-таки водку и в напряженной атмосфере дошли до дома. Виталик неуклюже пытался Свету успокоить, заметив, наконец, что она не в духе. Но его усилий явно было недостаточно. В доме мы включили музыку, пили, закусывали остывшим шашлыком, подпевали знакомые мотивы. Продолжалось это долго. За окном темнело. А в понедельник опять на работу. И опять все по новой. Что же делать? Единственное, что радует – это Алисин рассказ, который на этой проклятой работе остался. Не забыть бы его прочитать. Уж очень хочется. Очень интересно. А потом опять эти серые будни. Что самое ужасное, делать-то что-то хочется. И нужно. Мне вот сейчас сижу и хочется. Прямо настроение то. А попаду на работу, там эти глупые коллеги и высокомерные советчики из других салонов, клиентов ноль… Угнетающая атмосфера там. Поэтому, может, руки и не поднимаются. Да кого я обманываю? Я бы и сейчас ничего не сделал. Не делаю же… Просто сижу, пью. А мог бы… А надо…

Тут заиграли Ранетки. И заиграли прямо сильно громко. Выделяясь. До этого я даже не слышал музыку, она была как будто фоном. Но сейчас, хоть никто громкость и не прибавлял, крики молодых сумасшедших девчонок разорвали атмосферу в клочья. И заметил это не только я. Барби вскочила с дивана. Она подлетела к колонке и начала судорожно тыкать по кнопке увеличения громкости, сопровождая все это вилянием попой в такт и такими же пронзающе-громкими писками. Ушам стало совсем невыносимо. В моей пьяной голове проскочила молния. Эта молния рассекла череп, уткнувшись прямо в правый висок. В глазах помутнело, и я понял, что нужно срочно эвакуироваться из зоны звуковой пытки. Тем временем, уже хорошенькая Барби, опрокинув рюмку, буквально силой вытащила Виталика на середину комнаты и начала с ним там плясать. Наши со Светой взгляды встретились. Она закатила глаза, будто говоря: «Какой кошмар…», а я кивнул. После этого она качнула головой вбок, в сторону двери. Это движение означало: «Пошли выйдем». И мы пошли.

На крыльце Света молча ткнула в меня пачкой сигарет, потом сама подкурилась. Так в тишине мы стояли несколько минут.

– Что делать-то? – спросил я в пустоту, в чистое темно-синее небо, в котором уже не осталось следов заката, и виднелась луна.

– Ты о чем?

– О жизни этой дурацкой… – я глубоко вздохнул. – Не понимаю я, Свет, за что на меня так все валится. Жил себе нормально, никого не трогал. А вот периодически такие штуки случаются, что хоть вешайся…

– А тебе кто говорил, что жить в принципе легко? – усмехнувшись, ответила Света.

– Я, знаешь, все раньше как-то легко переносил. Видимо, было для кого лицо сохранять…

– Это ты про Анжелику что ли? – перебила она.

Я кивнул, продолжая смотреть в небо.

– А сейчас так все бесит. Аж тошнит. И прямо даже руки не поднимаются что-то делать. Сил нет.

– Депрессия это называется, – заключила Света. – Знакомая штука.

– Столько всего… Подумать страшно. Это я тут ною от лишней пары дней переработок и грядущего сокращения. А люди есть, которые не пьют днями и неделями не едят. А сколько умирают? Ежечасно, ежеминутно.

– Понесло тебя, смотрю, – пробормотала Света и посмотрела на меня серьезно. – Ты о таких вещах думать перестань. Как опытный человек говорю, только хуже будет.

– Надо что-то с работой этой делать. Причем нам обоим надо. Скоро игнорировать это станет невозможно просто. А сил нет, понимаешь? Я вон шарфик этот поганый сколько уже купить не могу?.. Понимаю, что лень – плохо. Но каждый раз… – я втянул в себя шею, показывая, как мне от этого проклятого ветра холодно.

– Так, я не поняла! – резко и громко прервала меня Света. – Сказала, не думай! И без тебя, пьяный обормот, проблем хватает.

– Не пьяный, – попытался возразить я, но почувствовал, как язык немного заплетается.

– Слушай. Баба тебе нужна нормальная, чтоб мозги на место встали. Бегал ты там за своей писательницей и что? Как успехи? Не такая тебе нужна… – она замолкла, но потом сразу же продолжила: – Возьми себя уже в руки, наконец. Решим с работой. Но не сейчас. На пьяную лавочку такие вещи не решают. А сейчас успокойся и перестань уже тоску нагонять. У самой скоро второй нервный срыв на неделе будет.

– Свет…

– У меня вон декрета никак не выходит, ипотека за дом непогашенная. По ней знаешь, проценты какие? – перебила она. – А ноешь почему-то ты…

Тут дверь резко дернулась и громко при этом простонала. Из-за нее появилось лицо Виталика, сильно пьяного и так же сильно веселого.

– О! Вот вы где! Там это…

Света смотрела на него круглыми глазами, ровно как и я.

– Что это? – переспросила Света.

– Песня наша, – завершил Виталик.

Он высунулся сильнее, – по плечи – протянул руку Свете, уже постукивая зубами от прохладного ветра. Она немного промедлила, но руку все же дала. И мы зашли в дом. Там громко, почти оглушающе играла «Это все» у ДДТ. Барби встретила нас радостными криками, ни одного из которых я толком не разобрал. Виталик вытащил обессиленную Свету на центр комнаты, обнял ее крепко, видимо, чтоб не убежала или, чтоб не упала спьяну… И они там так и застыли, потом начали немного покачиваться из стороны в сторону. Барби села отдышаться на другую от меня часть дивана, включила на телефоне фонарик и одиноким фанатом, сама себя развлекая, тоже качала им из стороны в сторону в такт музыке. А я на все это смотрел. Сначала стоял, потом руками нашел диван, ввалился в него. И вдруг стало так спокойно и даже немного грустно. Время по-хорошему замедлилось. Я вспомнил, как в этой же комнате так же качался с Анжеликой. Потом посмотрел на Барби. Она тоже о чем-то своем грустила. Я очень хотел спросить сегодня Свету, почему она все еще с ним, раз так несчастна. Ведь она говорила, что выхода нет, что проблемы не решаются. Я прямо видел, как сильно она страдает и ничего не может с этим сделать. Но сейчас, конкретно в эту минуту, мне уже не хотелось спрашивать. Я смотрел на них, а они друг на друга. Какая ужасная штука – любовь…

Когда завывания ДДТ закончились, начались совершенно другие завывания, уже более энергичные. Что было дальше, я помню смутно. После медляка мы с Барби опрокинули по рюмке «За любовь». Потом все танцевали, орали песни громче, чем их орали в колонках, периодически со Светой ходили курить и спорили о всяких глупых вещах. Долго-долго все это происходило. Так долго, что я даже не помню, как заснул. Помню только, что Барби у меня что-то насильно выпытывала. Доказывала, объясняла так, что пришлось со всем соглашаться, чтоб поскорее от нее отделаться. После этого я по стенкам дошел до дивана в комнате, которая предназначалась мне – хвала небесам, он был на первом этаже – и плюхнулся на него со всей дури. Лежа прямо на этом диване, кое-как стащил с себя штаны, потом рубашку, утрамбовал головой подушку, накинул одеяло. И в глазах потемнело.

Утром я проснулся, разумеется, от того, что болит голова. Никаких признаков жизни в доме я не услышал, стояла гробовая тишина. Я потянулся к телефону и увидел на экране девять двадцать шесть утра. Прекрасно! Так и знал, что не надо было эту настойку пить. И водку после нее тоже. Еще и, как назло, вчерашний пьяный я не позаботился обо мне сегодняшнем. Даже стакана с водой у кровати не поставил. Застелив более-менее прилично кровать и одевшись, я, мучаясь от жажды и головной боли, направился в зал искать таблетки. На цыпочках, чтоб, не дай бог, никого не разбудить я вышел из комнаты. Когда прикрыл за собой дверь, она предательски скрипнула на весь дом. И я даже почувствовал, как скрип проходит через картонные стены и проникает на второй этаж, прямо в уши Светы и ее мужа. Дальше я, стараясь не дышать, прошел по коридору и очутился в зале. Мне очень хотелось как можно скорее и тише набрать воды, проглотить ибупрофен и вернуться в свою комнату, чтоб дальше лежать и мучиться, но… В зале на диване, даже не разложенном и ничем не застеленном, лежала Барби. Почему-то она была накрыла тоненьким и маленьким пледом, который еще вчера служил прослойкой между самим диваном и нашими попами. Из-под этого пледа с одной стороны у Барби торчали ступни, а с другой голова, шея и… Грудь в лифчике! То есть она не просто рухнула без сознания на этот диван вчера, а целенаправленно разделась, сняла с дивана плед и вот так уснула. Ее вещи мои глаза обнаружили позже, они лежали кучкой прямо на полу рядом с ней. Всю эту картину я запечатлел в своей памяти, после чего начались мои попытки тихо налить воду и найти таблетки. Если с водой дела обстояли как-то проще, – я просто медленно поворачивал краник и держал кружку под углом как ее обычно держат, когда наливают пиво, только не для того, чтоб вода не пенилась, а чтоб не булькала громко – то отыскать таблетки в огромном количестве ящичков, полочек и шкафчиков казалось просто непосильной задачей. Я медленно-медленно открывал и осматривал одну пустоту кухонного гарнитура за другой, периодически поглядывая на Барби, проверял, спит ли она все еще. Один раз она резко повернулась на другой бок и что-то невнятно пробормотала. У меня аж сердце в пятки ушло. Я замер, сжав ручку от ящика, пока не понял, что Барби все же не проснулась. После чего мои поиски продолжились. Открыв следующий ящик, я и там не обнаружил лекарств, зато обнаружил нечто другое, почти такое же приятное, как лекарства. Конфеты. Вернее, даже не конфеты, а вот эти… Как их? Батончики шоколадные такие. «Твикс», «Марс» и тому подобные. Много-много. И мне почему-то так сильно их захотелось. Постоял я, посмотрел на эти батончики. А они же в обертке. Обертка будет громко шелестеть. Ну, попускал слюни и закрыл дверцу шкафчика. Как все проснутся, поем.

А за следующей открытой мною дверцей наконец-то оказались желанные таблетки. Они лежали все в тканевой аптечке кучей, даже не упаковками, а просто вот этими голыми пластинами без надписей. Так с первого раза и не поймешь, какие где таблетки, и есть ли тут вообще искомый ибупрофен. Я достал эту аптечку из ящика на столешницу и начал в ней рыться аккуратно, кончиками пальцев, чтоб не создавать лишнего шума. Выкладывал по одной пластине на стол, осматривал, читал с обратной стороны надпись и искал дальше. Так продолжалось примерно до середины аптечки. А там уж наконец-то достались нужные таблетки. Теперь дело еще сложнее. Выдавить из упаковки. Все это время Барби лежала тихо, но, когда я застыл с упаковкой ибупрофена в руках думая, как лучше поступить, она начала сопеть. «Ну нафиг. В комнате открою», – подумал я и так же на цыпочках отправился туда, откуда пришел.

В комнате, оказывается, было ну очень душно. Первым делом я открыл окно, вдохнул свежий загородный воздух и даже почувствовал на секунду, что мне хорошо. Но, лишь на секунду. Дальше режущая боль опять пронзила виски, и я сел на кровать, уже наплевав на шум, выдавил таблетку и проглотил ее, запив водой. Теперь надо ждать.

Через час мы уже все сидели в зале. Света разогревала на сковороде вчерашний шашлык, кипел чайник. Барби и Виталик валялись уже одетые по разные стороны дивана с очень страдающими лицами. Их ибупрофен еще не успел подействовать.

– Ну что, Андрей. Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, – автоматически ответил я, почему-то подумав, что Света спрашивает про мою больную голову, но потом понял, что про голову я ей не говорил. – А ты о чем?

– Ты вчера какие-то депрессивные речи задвигал. Про жизнь, про работу… Не помнишь?