Удаленная любовь

– Ладно, имеются у меня и другие аргументы. Вот, погляди. – Он достал из бардачка конверт. Протянул мне.

Там было несколько черно-белых фотографий. Все однотипные, на одну тему. Снимали, очевидно, со скрытой камеры, которая располагалась где-то под потолком в уютном гнездышке Антонины. На них были изображены мы с нею. Голые, в постели. Ее лицо было заблюрено, мое, напротив, хорошо узнаваемо. У любого зрителя при взгляде на изображения не могло остаться ни малейших сомнений, чем мы с ней занимаемся.

– Понравилось? – усмехнулся парень. – Да, это шантаж. Если не станешь нам с Антониной помогать – фотки эти широко разойдутся среди твоих друзей и знакомых, включая, разумеется, жену и дочку. Все соцсети и мессенджеры будут ими полны. Итак?

Я немедленно, даже чересчур поспешно проговорил:

– Да, согласен.

* * *

Спать с Антониной мне больше решительно не хотелось.

Но работать на них я стал.

На следующий день приехал оформлять очередной заказ в респектабельную шестикомнатную квартиру в дореволюционном жилом фонде в Спиридоньевском переулке – с гобеленами, дубовыми дверями и камином. Покойник, восьмидесяти девяти лет, мирно отошел к праотцам в своей постели. К моему приезду его увезли в морг, а вдова, дама лет шестидесяти, стала деловито обсуждать со мной детали похорон. Ей хотелось сделать все «дорого-бохато».

Я заметил, что оба телефона, и вдовы, и покойного, лежали вместе с пультами от техники – видимо, по старой привычке, чтобы не искать в приступе склероза, – в вазе муранского стекла. Когда женщина взяла оттуда свой аппарат, чтобы ответить на очередной звонок, и вышла с ним в другую комнату, я схватил второй и с помощью скрепки вытянул оттуда сим-карту. Потом бросил аппарат обратно в общую кучу техники.

Как договаривались с мужиком на «Гелендвагене», я позвонил Тоне и сухо сказал ей:

– У меня есть для тебя кое-что.

Мы встретились неподалеку, на Тверском бульваре у памятника Тимирязеву. Я передал ей симку, она мне – конверт, в котором оказались оговоренные тридцать сребреников.