Последнее лето

Я закрыла глаза и развела руки в стороны. Парень чуть потянул меня вперед. И я почувствовала, как поток сопротивляется моему падению. Постепенно я все больше опиралась на ветер, и парень отпустил мою руку. Скрип фонарей и маяка, звук ветра и бьющейся о берег воды вдруг выстроились в мелодию, с четким рисунком и ритмом. Это была песня о времени, о людях, тех, кто приходил и уходил, и о море и горах, которые оставались, о вечности, которая здесь жила, и немного обо мне, потому что, оказавшись здесь, я стала частью этой местной вечности.

Постепенно ветер начал чуть-чуть стихать. Почувствовав это, я качнулась назад, и, поняв, что твердо стою на земле, открыла глаза.

– Ты слышала Песню – сказал парень. Он опять сидел на раздолбанном заборе и улыбался.

– Песню?

– Ну да. Песню Баар. У тебя было такое лицо, как будто ты ее слышала. А знаешь, тебе повезло. Не все могут слышать Песню и летать с первого раза.

Я села рядом с ним, и закурила.

– «Клеопатру» куришь? Ну ты даешь! Мы это называем Kill you patra. Патра – это «быстро» по-нашему – усмехнулся парень. На вид ему было лет пятнадцать, он был высокий и смуглый. Он очень сносно говорил по-английски. Я протянула ему сигарету. Он отрицательно мотнул головой в ответ.

Я затянулась «Клеопатрой». Мы молчали. Баар пел.

– Ты давно здесь? – спросил парень.

– Часа три.

– И где ты живешь?

– Пока нигде.

– Я Самир.

Я назвала свое имя.

– Мне пора идти – отец меня на рынок послал, а я тут с тобой залип. Сейчас уже постояльцы проснутся, а завтрака нет…

– У вас отель что ли?

– Да какой нафиг отель, ты вокруг-то посмотри. Гест-хаус для серферов. Доллар ночь, два – если с завтраком. Хочешь, пошли со мной, посмотришь – Самир скептически окинул меня взглядом – Жить у нас не предлагаю, ты не серфер и вообще девочка. А у нас душ на улице. Но хоть папа при тебе не будет сильно ворчать.

Город

15

Мы пошли пыльными улицами вглубь городка. По дороге я заметила несколько заброшенных домов и магазин с выбитыми стеклами и ржавой вывеской.

– Самир, а почему их бросили?

Самир остановился посреди улицы, попросил сигарету и задумчиво закурил.

– Здесь когда-то была война, лет двадцать назад. В смысле, в стране была, здесь нет. Здесь вообще ничего не было. Ни электричества, ни домов, ничего. Жили несколько семей рыбаков в шалашах на берегу. Они ни с кем не воевали, и даже толком не знали, что люди там, в большом мире, не поделили между собой. А потом сюда стали приходить люди, уставшие от войны. Они здесь все сами сделали, своими руками. И долго жили сами по себе, без правительства, без полиции. Правительство было так занято своими делами, убийствами и разрушением, что и не заметило появления Д****да. Его, говорят, долго и на картах-то не было. И дороги сюда не было тоже. Все, что нужно, делали сами, или возили морем и верблюжьими тропами через горы. Здесь было еще несколько свободных городов, про которые никто не знал. Говорят, в горах до сих пор есть один или два… Папа говорит, тогда было хорошее время. Лучшее. Люди, уставшие от войны, всегда говорили тихо и не запирали своих домов. Даже на детей не кричали. И никогда не говорили про войну.

Самир стоял, прислонившись спиной к серому бетону стены, и задумчиво смотрел на море, видневшееся сквозь пролом.

– А что было потом? Что-то плохое?

– Да… Война кончилась, и кто-то рассказал правительству про Д***д. Сюда прислали чиновников. Они приехали из разоренной страны и увидели наш город. Они захотели, чтобы Д****д стал похож на города, откуда они приехали. Города ненависти. На их дурацкие города – других-то они никогда не видели…

Самир достал из пачки вторую сигарету и стал чиркать старой зажигалкой, отворачиваясь от ветра. Она долго не срабатывала.

– Ну и чего дальше-то?

– Подожди… – и мне пришлось ждать вечность, пока Самир зажжет свою сигарету. Видимо, во время курения ему было проще сосредоточиться на английском.

– Чиновники попытались ввести здесь свои правила. Но это были глупые правила, они делали жизнь только сложнее и хуже. Поэтому им никто не следовал. Потом случилась какая-то плохая история – главному чиновнику приглянулась одна девушка здесь. Он стал ее домогаться. Я не знаю точно, что произошло, но это была плохая история… Этот чиновник куда-то делся. Говорили, пошел ночью пьяный купаться, и утонул. Тело не нашли – Баар забрал. Через неделю сюда приехали военные. Жителей Д****да кто-то предупредил, и они ушли из города, бросив все. Некоторые вернулись потом, и нашли руины – солдаты все разнесли и разграбили, даже фонари вон сломали. Д***д нанесли на карту, сюда провели дорогу и прислали полицейского комиссара. Те, кто еще хотел здесь жить, встали на учет в полицию. И снова построили свои дома и вырастили деревья. Опять сами. Заборы вон, видишь какие поставили – раньше не было такого. Ну, как папа говорит.

– А папа твой – он из тех, из первых? Кто устал от войны?

– Э, нет – Самир усмехнулся – Папа был первым полицейским комиссаром, которого прислали сюда смотреть за городом. Он что-то там нагрубил своему начальнику, или ослушался приказа, и его сюда как бы сослали из столицы, с глаз долой. Его страшно здесь не любили вначале. А потом он подружился с одной семьей. Они приняли его, как сына – папа тогда молодой очень был. Он полюбил их дочь, маму мою, и женился на ней. После этого его хотели отозвать в столицу. А он не стал возвращаться, взял и уволился со службы. Вот так.

Я тоже закурила. Баар тяжело дышал за оградой, как будто, слушая эту историю, пережил все заново.

– Пойдем уже, а?

– Пойдем. Слушай, а у вас в кемпе много туристов?

– Здесь вообще нет туристов – с некоторым раздражением пояснил мне в очередной раз Самир – Только серферы и еще люди, уставшие от войны. Только те, кто знает про это место от других, которые знают про это место.

– А разве война здесь еще идет?

– Война во всем мире идет. В основном в головах. Это самая страшная война. Ну, так папа говорит – Самир протяжно сплюнул на дорогу – Мне эти, с войной в башке, не нравятся. Да и ты держись от них лучше подальше. Хотя среди них много иностранцев. Может, есть и твои… Но пока в себя не придут, от них надо держаться подальше нормальному человеку.

– Почему?

– Потому что чужое несчастье – как болезнь, им легко заразиться.

Мы завернули за очередной пыльный угол и вдруг оказались у ворот кемпа. Над ними красовалась поблекшая вывеска: «The Flying Kangoroo».

– Летающий кенгуру? – усмехнулась я.

– Да, так меня мама называет… Называла… раньше. Не важно. Эй пап! Пап, салям!

За воротами располагался большой зеленый двор. Посреди двора стояла беседка. Ее тростниковая крыша напоминала растрепанную волосатую голову. В беседке, в плетеном кресле сидел красивый высокий старик. А рядом, в гамаке, болтался беззаботного вида парень в полицейской форме. На столике между ними был небольшой изящный кальян и две стеклянные кружки с чаем. В неподвижном воздухе стоял сладковатый запах дыма.

Красивый старик сдвинул брови и с достоинством кивнул мне. Парень в форме смутился, поспешно вылез из гамака и сделал грозное лицо. Лицо, правда, вышло скорее обиженным, а сцена – уж очень смешной, я с трудом удержалась.

– Это господин Хассан, наш новый комиссар. Здесь их каждые два года меняют, только имена успевай запоминать… – вполголоса сказал мне Самир. – Пошли, я на кухню, покажу тебе все по дороге.

16

В моей комнате в «Летающем Кенгуру» были кровать, вешалка и все. Комната, чтобы не засиживаться в комнате. Дом, чтобы не оставаться дома. Я кинула рюкзак в угол и прилегла на пять минут.

Проснулась я часа через три. На улице было уже темно. По всему двору светились цветные огоньки. Это были светильники странной формы, напоминавшие кривоватые груши. Стеклянная основа была обклеена осколками плитки и керамики разных цветов.

– Эти лампы один бедуин делал. Старенький совсем и странный – Самир откуда-то возник и заметил мой интерес – То неделями пропадал где-то, то вдруг появлялся, целыми днями бродил по набережной и говорил всем Welcome! Он подбирал на стройках и на пляже всякий плиточный и стеклянный мусор, складывал в свой мешок, говорил, что у красивых осколков обязательно должна быть новая жизнь, надо просто придумать, как собрать их вместе правильно. Он много странного говорил, его считали… Ну, типа божьим человеком. Кормили, дарили одежду, деньги… Он в ответ улыбался и бормотал что-то, или просто говорил Welcome!