Расслоение

– Двадцать шесть, – хотя Настя наделась услышать более нескромный вопрос. – А тебе?

– Тридцать… но я хотел сказать, что выглядишь ты не старше двадцати.

Иногда она видела его у больничной аллеи, пробирающегося через ледяные лужи. Когда ей разрешили гулять на улице, ее сопровождал Михаил. Идеален союз пациентки и врача, особенно, если под опеку берут женщину.

Чрез несколько недель он понял, что Настю пора выписывать.

– Сказать, что ты полностью здорова, мог бы только лютый невежда… в общем, я долечу тебя дома.

– Миш, у меня же нет дома.

– Это не значит, что его нет у меня. Не пентхаус конечно, но жизнь есть и на моей земле.

Взамен верной куртки Михаил принес своей пациентке новое пальто, которое с трудом сходилось на ее обладательнице.

– Когда я представлял твой размер, я оставил на тебе кожу, но забыл, что пальто на голое тело не носят – объяснил врач.

Они закрыли за собой скрипучую железную дверь. По сравнению с крупной квартирой настиной семьи, ветхая однушка выглядела разлагающимся трупом мышонка. Но девушка этого не заметила ни сегодня, ни завтра, никогда.

– Никаких болезней, передающихся воздушно-капельным путем, у тебя нет, так что можешь спокойно меня целовать.

Только

Ночью в окно пятого этажа кто-то постучал. Настя прислонилась лбом к ледяному стеклу. Внизу было тихо и пустынно. Вдалеке мрачно сутулилась многоэтажка. В маленьком желтом квадрате она увидела сестру. Настя ударила ладонью по стеклу – сестра выключила свет и скрылась. В окно опять постучались: девушка почувствовала вибрацию стекла. Она подняла голову и увидела чьи-то большие голые ступни. Они спускались. Настя отпрянула. На веревке болтался окоченелый толстяк. Тот самый, что занял ее квартиру. Гулкий ветер качал его безжизненное тело, поворачивая то сизой спиной, то перекошенным лицом. Веревка раскачивалась из стороны в сторону. Это забавило труп, и он улыбнулся. Засмеялся, заорал, заговорил. Настя закричала, но горло сковал страх. Лысый решил поменять направление движения и стал отталкиваться от окна, чтобы со всей силы в него врезаться. Окно треснуло. Настя носилась по темной комнате в поисках двери, но ее не было. И пусть труп не разобьет окно и не ворвется, но видеть эти качели было невыносимо.

– Настюша, это сон.

– Спасибо! Спасибо, – это говорило ее сердце. Оно выпрыгивало к своему спасителю.

– Ты кричала во сне.

– Я последнее время зачастила с этим делом.

– Да, мне Виталик говорил, что на тебя соседи по палате жаловались. Почему ты не рассказываешь, что с тобой случилось?

Настя расплакалась. Дыхания не хватало и приходилось отчаянно глотать воздух.

– Я не смогу сейчас говорить, – вдох прервал. – Я не смогу быстро, – еще пару вдохов, – а тебе завтра на работу.

– Ничего, завтра во вторую смену.

Когда поток слез выключили, Настя все рассказала. Она говорила, но боялась, что единственный родной в этом городе человек вернет ее в больницу не для простуженных. Молчать было невозможно: каждое несказанное слово червило под кожей, каждая заточенная слеза заливалась обратно в голову.

– Почему так получилось?

– Я не знаю. Так не бывает… хотя сейчас я знаю, что в этом мире может быть все, что угодно.

– Ничего не поменялось?

– Все осталось на своих местах: лавка у дома, ларек на соседней улице, дорога на работу, мост через реку. Только люди не те. Как будто слой с людьми перенесли в другой мир. Всех забрали, а я выпала.

– Почему ты никому не говорила?

– Меня бы упекли в психушку. Может быть, я больна, но лечиться в мире, где меня никто не помнит, бессмысленно. Ты мне веришь?

– Это хоть как-то объясняет, что тебя запомнили только те, кто виделся с тобой каждый день, – спутник настиной планеты нахмурился, – завтра покажешь мне этого толстяка.

Мокрое солнце

Дождливым утром двое стремительно раскачивали планету под ногами. Лужи подпрыгивали, но тут же вспоминали, что их тянет к центру земли. Настя указала на окна, которые три десятка дней назад принадлежали ей. Миша предложил подождать его на лавке у подъезда. Вернулся он скоро, но перед ним из дверей вылетел толстяк с мальчиком в одной руке.

– Да, неприятный тип… еще чуть-чуть, и мы не застали бы их.

– Ты что-нибудь узнал?

– Нет, зато я теперь знаю, где твой дом.

Кто-то захотел услышать голос Насти по телефону. Этот номер был записан в памяти на имя женщины из рекрутингового агентства. Настя звонила ей в первый день новой жизни, стараясь найти хоть кого-то, кто мог ее помнить.

– Вы звонили мне?

– Да. Это Светлана? – не верила она звонку. – Я Анастасия Малинина.

– Очень смутно. Вы по поводу нашего сайта.

– Нет… да… но уже не нужно. Извините, я сейчас не могу говорить. – Настя сбросила звонок. Пальцы не слушались и попадали мимо кнопок. С трудом она нашла номер мамы и позвонила, но он еще не существовал. Папе операторы тоже пока не придумали комбинации цифр. Перезвонив всем из телефонной книжки, она поняла, что ее начинают вспоминать. Самые далекие: несостоявшиеся коллеги, партнеры с прошлых работ, разносчики пиццы. Но главные люди оставались несуществующими.

Солнце

Каждый вечер они прогуливались к окнам ее семьи, надеясь хотя бы в этот раз увидеть приятную женщину с яблочным слоеным пирогом или мужчину с гирей, или маленькую девочку со смешными хвостиками. Но этого конечно не случалось. Жизнь била без молотка по изломанным пальцам.

Каждый новый поход дарил ей старые воспоминания. Разговоры о любимых приближали ее к мечте.

– Ты знаешь, я иногда чувствую раны на сердце. В них течет лимфа.

– Это не раны, родная, это мозоли. Скоро кожа огрубеет, и перестанет пропускать боль.

Февраль складывал свои полномочия, но весна, наступившая вначале января, никак не хотела становиться бабочкой. Упорный ноль перешел из сердец на термометры и уже не собирался находить новый кров.

Настин смех заполнил ветхую квартиру. Темный коридор доносил серебристое эхо женского голоса. По подоконникам шлепал холодный дождь, а под теплым пледом змеей плелись длинные чистые волосы. Они всё придумали: паспорт восстановят под его фамилией, и Настя станет работать медсестрой в его кабинете. Он был уверен в том, что его спутница всему быстро научится.

– А кем ты работала в той жизни?

– Начальником отдела кадров.

– А ты бы смогла работать медсестрой?

– Я смогла бы работать кем угодно, лишь бы были задачи. А ты?