Марфа

Видела я или померещилось в пути, только упали лучи солнечные на старый храм так, что все засияло, будто и впрямь отразилось от золота.

– Будет у вас колокольня, будут купола. Мы поедем сейчас, но еще вернемся, батюшка.

– Приходите на службу завтра! К девяти!

Кланяюсь.

Дорога до города ровная, дыры все залатаны. Вокруг синева и кромка белопенная, облака вдоль горизонта одно перед другим красуются. Открываю окно, ветер гладит лицо, горят от солнца сухие щеки.

Иду по улочке старого русского города, с другом старинным говорю мысленно. Много лет назад я его навещала в ином, европейском краю. Он мне показывал город, столицу богатой страны, хвалился, что там живет.

– Смотри, – сказал тогда, – банкоматы на каждом углу. А в России это все невозможно. Разобьют сразу же.

Маленький городок, двухэтажные домики вдоль улиц. Первые этажи в камне, повыше срубы. Окна – где как, то резные, а то новые. Заборы в траве, из-за изгородей цветы. Горожане идут медленно, ведут детей.

Подхожу, вон он тут – банкомат. Стоит домик под деревом, укрыт тенью, от двери справа ниша. Нужны деньги? Подходи и бери.

– Не прав ты был, – говорю старому другу. – Видишь, возможно и у нас ваше все. Будешь ли ты с нами радоваться?

И сразу обратно, к храму. Леса на просвет – все березовые. Поля под овсом, ему еще расти. И рожь поднялась. Стада.

Смотрю, не могу наглядеться.

Вспоминаю. Лет пятнадцать назад и в городке стояли мертвые храмы. Обезглавленные, разрушенные, а иные без стен. Посреди улицы стена – в память, что раньше иначе было.

Теперь купола один к одному. Над разливом реки у старой плотины весь берег в живых церквях. Машины ползут едва, а церкви любуются своей землей, хоровод под небом ведут, поют колокольнями, дышат.

Женщина повязывает платок, крестится, девочку берет за руку, входит в храм, а мы проезжаем мимо. Хочу сойти, потрогать стены руками, но это в другой день, когда надолго приедем в город.

Выехали из городка, машина набрала скорость. Не я у руля, поэтому мое небо, а не рытвины пути, которых залатать еще не успели.

Только что было тихо, и вдруг ветер проснулся. И сразу погнал облака. Они вспушились и понеслись вприпрыжку, как белые кролики.

Дальше – узкая лесная дорога. Мне кажется, я слышу голос каждого дерева у обочины. На заднем сиденье машины сижу, закрыв глаза. И, словно не закрывала, вижу эти леса, реки, облака волшебные.

– Говорят, опять леса горят, я слышал, пожары огромны.

– Скоро вернутся лесники, спросят у лесов, как их спасти.

– Успеют?

Сломанная сосна склонила крону так, чтобы не перегородить дороги. Видно, молния ударила недавно, потому что еще зелена крона. Сосна раскидистая, чуть выступила вперед, оставив свой лес сзади, и вот подхватить оказалось некому.

– Успели спасти храмы, и леса успеют.

– Смотри, а вот же он, батюшка перед храмом. И с ним мальчишки, женщины.

Муж не выходит из машины, я одна вышла. А они уже машут руками:

– Вернулись?

Иеромонах идет со мной в храм, пропускает первой. Вхожу, крестясь, отдаю, что принесла.

– Напишите своих, оставьте записки, – говорит он и берет из моих рук, откладывает в сторонку.

– У меня много. Детей, внуков, крестников, близких – важных.

– Пишите всех, – говорит. – А друзья есть? – И сам отвечает: – Есть, как не быть. Пишите всех друзей. Да усопших, усопших своих не забудьте.

Пишу, присев к низкому столику.

– А у нас в храме пчелы живут! – с радостью делится.

– Появились в округе пасеки?

– Одна далеко, а эти, видно, отбились, да в нишу, в стену – жить. Вот, стоит храм, и пчелы свои внутри.

Глаза прикрыла на миг и вдруг увидела, будто река передо мной, а на другом берегу Старец. Стоит, кивает медленно. Чуть улыбается.

– Благодать, батюшка.

– И то. Написали всех?

Написала всех, чьи имена вспомнила. Каждому будто в глаза заглянула, а потом только имя вывела.

Киваю.

– А наверху над крестом напишите – от кого.

– Как? – не понимаю. С таким не встречалась.

– Так и пишите: «от» и имя.

Добавляю в каждом листке, протягиваю. Он записки мои берет, перед грудью держит. Молодой, строгий. Ясный.

– О вас, обо всех, кто здесь, – и чуть вверх руку с листками, – молиться буду, пока я жив.

Сейчас и не вспомню, когда на моих глазах в последний раз выступали слезы.

Слышу пчелу. И вроде хочу отмахнуть, а знаю, нельзя. Стою смирно, жду, пока глаза высохнут. Пчела ползет по голой руке. Любуюсь молодым лицом иеромонаха, как своей личной гордостью. Глядит серьезно, вглядывается. Спокойно стоит.

Пчела снялась, а я кланяюсь, уходя. Он мне вслед:

– Приходите на службу завтра. И помните: на каждой литургии в алтаре обо всех вас мои молитвы. Пожизненно!

Себя выношу, земли не чуя. Снова Старца за рекой вижу.

К ночи покой, мы одни. Разъехались дети. Воздух густой, хоть трогай руками. Все облака растворились в безветрии, звезды выходят.