Девочка-лёд

– В зал, Лисицына! – командует тренер, помогая пострадавшему Даньке подняться на ноги.

– Данька, – касаюсь его лица пальцами. – Ты как?

– Нормально, – отвечает, небрежно стирая кровь рукавом толстовки.

Уже в спортзале Пётр Алексеевич начинает разбор полётов. Строит класс шеренгой, заново разжёвывая правила поведения в школе. Затем после воспитательной беседы гонит взбудораженную толпу на разминку, отдавая во власть Пилюгина.

– А вы, трое, придёте после занятий отрабатывать своё наказание! – говорит он нам сердито.

– У меня другие планы, – громко заявляет Беркут, стаскивая с себя мокрую и грязную футболку.

– Я сказал, Беркутов! В три тридцать. Здесь! – безапелляционным тоном командует Пётр Алексеевич.

– Я не приду, у меня тренировка, – бросает в ответ Роман, вытирая всё той же футболкой свои тёмные волосы.

Девчонки, пробегающие мимо, шепчутся и то и дело пялятся на его оголённый, атлетично сложенный торс. А я не смотрю. Оно мне не надо абсолютно…

– В таком случае, я буду вынужден сообщить Борису Олеговичу о том, что ты снова распускаешь руки вне зала!

– Стучите, мне фиолетово, – грубит мальчишка и, закинув дорогую майку в мусорное ведро, направляется к скамейке.

Садится, вытягивает вперёд длинные ноги и откидывает голову на стену.

– Вылетишь перед соревнованиями как пробка, Беркутов! Сам знаешь!

Тот скалится и всё больше раздражаясь, закрывает глаза. Невыносимый до ужаса! Грубиян и хамло. Вот кто он.

Данька шмыгает носом, убирая от лица бинт.

– Кто первый начал, Князев?

Друг молчит. Как всегда.

– Беркутов? – обращается к нему тренер. – Ты?

– Да, – отвечает с вызовом.

А этот, как всегда, согласен взять всё на себя. На самом деле, говоря по честному, они оба хороши. Задирают друг друга регулярно и поочерёдно. Даже не верится, что когда-то были лучшими друзьями.

– От тебя, Лисицына вообще не ожидал! – качает головой тренер, и это простое порицание заставляет меня виновато опустить голову. – Грановская, я не понял, ты там язык разминаешь или голеностоп?

Тренер отвлекается, дабы приструнить выпускников, весьма неохотно выполняющих опостылевшие за одиннадцать лет физические упражнения.

– Дура бешеная, – слышу я в этот момент в свой адрес от Беркутова. И щека начинает адски гореть от его колючего взгляда.

– Рот закрой! – гневается Князев и порывается подойти к нему снова. – Не дыши даже в её сторону, понял?

– Дань, пожалуйста, не надо, Дань, – жалобно прошу я, перехватывая его руку.

– Далась мне твоя убогая, – уничижительно фыркает Беркут, и грудь помимо воли сдавливает от того, насколько брезгливо звучит его голос. Может, потому что именно так конкретно Он не называл меня никогда…

Пытаюсь убедить себя в том, что это просто слова. Набор букв, брошенный для того, чтобы в очередной раз зацепить и задеть меня и Князева.

– Дань, че такое?

Рядом с нами вырастает высокая фигура Пашки Аверина. Он растерянно смотрит на разбитое Данькино лицо, на меня, промокшую насквозь и на самодовольную морду ухмыляющегося врага, в расслабленной позе развалившегося на скамейке.

– Этот урод опять…

– Аверин, иди сюда, – манит пальцем и задирает Роман теперь и Пашку. – Тебя для пропорции я тоже готов разукрасить.

– Ну-ка замолчали! – гремит не хуже грома голос Петра Алексеевича. – Упали, отжались оба. Аверин, штраф за опоздание!

– Так это, Циркуль, – осекается под взглядом физкультурника, – то есть Элеонора Андревна попросила помочь, так я и это…

– Ты у меня сейчас сам циркулем на шпагат сядешь! Быстро на разминку! А ты, Лисицына пойди переоденься. У Пилюгина чересчур обильное слюноотделение. Того и гляди приступ начнётся.

Я, краснея до самой макушки, удаляюсь в раздевалку. И последнее, что успеваю заметить, Даню и Романа, опустившихся на пол.

*********

Второе сентября кажется поистине бесконечным. Русский язык, химия, литература… И на каждом из уроков Беркутов считает своим долгом так или иначе меня затронуть. На алгебре и вовсе издевается с каким-то нескрываемым, нездоровым удовольствием. Полагаю, потому что отлично осведомлён о том, что этот отвратительный предмет, увы, моё самое слабое место. Ахиллесова пята, если хотите.

Я стою у доски и пытаюсь сконцентрироваться на задании, вперившись взглядом в учебник.

– Лисииицына, – обращается ко мне Элеонора Андреевна, – ещё раз прочитай условия задачи.

– Ей это не поможет, – язвительно прилетает от Грановской в ответ.

Вот уж кто бы рот не открывал! Таблицу умножения до сих пор не знает!

– Читаем, Алёна!

– Винни-Пух и Пятачок пришли в ресторан Совы и заказали две большие банки мёда на двоих, – тяжело вздохнув, под сдавленный смех одноклассников начинаю читаю я. –  Винни съедает такую банку мёда за четыре часа, а его друг Пятачок съедает половину такой же банки мёда за восемь часов. За сколько минут они съедят банку меда вместе?

– Типовая задача экзамена, – кивает Элеонора, поправляя очки. – Ну-с…

– Под чем был тот, кто составлял эту задачу? – просыпается Пилюгин.

– Примем всю банку мёда за икс килограмм, – пишу я. – Составим таблицу: объём еды, время, производительность.

Абрамов усмехается. Уж не знаю, что его рассмешило.

– В минуты переведи всё тупица, – доносится с последней парты Его голос.

– Ромааан! – возмущается учительница.

– Что? – отвечает недовольно. – Пусть научится читать условия задачи.