Девочка-лёд

Я вскидываю бровь, уже готовая к очередной гадости.

– Циркуль сказала, – поясняет он, осматривая меня с ног до головы. Будто кипятком обдавая.

Плевать…

Циркуль, чтоб вы понимали, – это наш учитель математики и по совместительству классный руководитель, Элеонора Андреевна Пельш. Она хромает, к сожалению, и, поворачиваясь, описывает ногой некий круг. Потому они и прозвали её циркулем. Считают, что это смешно…

– Мы тут с ребятами посовещались, – тянет он, отталкиваясь от парты. Забирает что-то у Абрамова и медленно направляется в мою сторону. – И решили поздравить тебя. От лица всего класса.

Ой подозрительно… Я прищуриваюсь.

Останавливается всего в шаге от меня, и до моих ноздрей долетает ненавязчивый, но при этом самый, что ни на есть мужской парфюм. Парфюм, стоимость которого почти наверняка превышает сумму средней ежемесячной заработной платы по стране. Протягивает руку, которую до этого держал за спиной и жестом фокусника демонстрирует мне букет из многочисленных купюр разного номинала: по пятьдесят, сто, пятьсот и тысяче. В середине даже есть щедрый круг из пятёрок. Это так унизительно!

Одноклассники издевательски присвистывают. Чувствую, как щёки стремительно покрываются багровыми пятнами. И да, не только мы вдвоём понимаем почему эти купюры оформлены в букет… Ведь с букета когда-то и началась наша с ним вражда.

– Бери, Лиса! – тычет букетом практически мне в лицо.

– Отстань!

– Да брось, Лисицына! Купишь себе новые кроссовки! – насмешливо произносит этот идиот. Ситуация его крайне забавляет, а меня раздражает до зубовного скрежета.

Несколько долгих, неприятных секунд, в течение которых я успеваю заметить ровный, золотистый загар на его коже, мы прожигаем друг друга взглядами, полными ненанвисти. Наверняка опять ездил заграницу. Куда там обычно отправляют своих отпрысков богатые родители? Бали? Сан-Тропе? Дубай? Я в своей жизни, пожалуй, только на карте смогу показать все эти места. И то только потому, что, в отличие от некоторых, на географии занимаюсь исключительно ею.

– Бери, говорю. Или здесь мало? – надменно интересуется он, насмешливо вскидывая бровь.

Отворачиваюсь, сжимаю челюсти. Переключаю внимание на интерактивную доску. Ощущаю неприятное жжение в глазах и стараюсь вспомнить теорему Виетта. Ненавистная алгебра, сравнить которую я могу с китайскими иероглифами, должна помочь мне отвлечься. Но не выходит… Никакой вот от неё пользы!

– Сколько надо, Лисицына? Я подкину ещё…

Пытаюсь взять себя в руки и успокоиться. Плакать при нём нельзя. Я никогда себе этого не позволяю, что бы ни происходило.

– Твоя мамашка с удовольствием взяла бы, – развязно произносит Абрамов во всеуслышание.

Я поворачиваю голову, вперившись в него яростным взглядом.

– И не только деньги, верно? – делает отвратительный жест языком.

– Бери давай, – ухмыляется гад, что стоит напротив. – Всё продаётся и покупается, а такие как ты, тем более…

Чаша моего терпения переполняется. В мозгу замыкает. Под общий хохот присутствующих я вскакиваю со своего места и выдёргиваю «подарок» из рук Беркутова. Со всей дури начинаю лупить идиота бумажным творением извращенного флориста. По башке, лицу, широким плечам.

Цветные, шелестящие купюры, в подлинности которых я нисколечко не сомневаюсь, разлетаются в стороны и осыпаются бумажным дождём на пол. Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто-то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясёт от нахлынувшего бешенства. Внутри, ритмично пульсируя, клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком и нет ногтей. Сейчас очень пригодились бы такие, как у Грановской: длинные, острые, сделанные заботливым мастером салона.

– Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! – зло обещаю, тяжело дыша.

– Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, – склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы его услышала только я.

– Какое омерзение! – морщу нос.

Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжёт лицо, и чёрная ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.

– Что. Здесь. Происхооодит? – в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. – Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!

Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Для кандидата в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки, что укус комара слону, но всё же…

– Вы с ума сошли? – в ужасе причитает Элеонора Андреевна, вставая между нами.

Моя грудь тяжело вздымается, волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание, а Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, ни черта не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать меня в грязь. Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила-таки пару царапин на его наглой морде.

– Лисицына, сию минуту убери ээээто!

Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чёртовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.

– Сейчас же убери, Лисицына!

– Беркутов пусть убирает! – хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущённого классного руководителя.

Урод моральный.

Бегу к лестнице, спускаюсь на первый этаж. Нижняя губа предательски дрожит. Закусываю её до боли и чувствую на языке солёный привкус. Даже и не заметила, когда по щекам побежали настырные слёзы – проявление моей слабости перед Ним.

Нарочно. Он это всё нарочно! Из-за того букета!

Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.

Ненавижу! Ненавижу его!

Бросаю рюкзак, купленный на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Ещё один. И ещё. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд. Зеркальная поверхность демонстрирует мне заплаканную девчонку с раскрасневшимся лицом.

– Привет, одиннадцатый класс, – невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдаётся от стен, выложенных дорогим кафелем.

Качаю головой. Расплетаю причудливо сплетённые косы, мало напоминающие ту красоту, которую я видела утром. Достаю расчёску и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.

В висках грохочет вскипевшая кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На место ему приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков, с опостылевшим Беркутовым во главе.

Так и сижу всё оставшееся время. Успокаиваюсь и за десять минут до конца первого урока отправляюсь в спортзал. Потому что по расписанию любимая физкультура. Переодеваюсь и сразу иду на стадион, не дожидаясь пока в раздевалке появятся учащиеся 11 «а» и 11 «б». Сажусь прямо на зелёный газон и запрокидываю голову. Пальцы касаются мягкого травяного покрытия.

Фальшивая. Как впрочем и всё в этом месте…

Утреннее солнышко на миг выглядывает из-за облака и ласково припекает кожу. Небо, однако, хмурится с каждой минутой всё сильнее. Тяжёлые, свинцовые тучи стремительно сползаются, сталкиваясь друг с другом. Испортилась погода. Под стать моему упавшему в ноль настроению. И ведь весь день с самого начала наперекосяк!

Иногда я задаю себе риторический и, безусловно, философский вопрос: что в этой жизни я сделала не так? Почему в ней одна сплошная чёрная полоса? И наступит ли когда-нибудь белая?

Звенит звонок, и на стадионе один за одним появляются громко переговаривающиеся учащиеся обоих классов. Бросают в мою сторону  насмешливые взгляды и шепчутся. Делятся, наверное, впечатлениями от шоу.

Держись, Лисицына! Ты же боец? Боец! Ещё какой! Бывало в разы хуже. Думай о хорошем! Девять месяцев школы – а дальше ты свободна. Работа на полный день, отдельная квартира… Жаль, что нельзя всё это устроить прямо сейчас.

Поднимаюсь на ноги. Замечаю, что почти все сегодня в форме. А как иначе? Пётр Алексеевич никому спуску не даёт и в аномальные женские дни, проходящие дважды, а то и трижды в месяц, тоже не верит.