Из ада в рай – Божий промысел. Книга 2

Наконец, я в Одессе, экзамены сдала успешно. Только сочинение по украинскому языку подвело, получила 3. Очевидно, подвёл мой почерк. Прошла по конкурсу. Очень жаль было, что не прошла по конкурсу соседка по комнате. Она несколько лет проработала фельдшером, интересная собеседница и интересный человек. Как говорится, не судьба. Если посмотреть и проанализировать, в мединститут всегда большой конкурс. Выбирайте! Как показывает жизнь, сколько абсолютно тупых, совершенно немыслящих студентов принимают в вузы! Диву даёшься! Некоторые заканчивают институт, не зная формулы крови, а сколько способных, талантливых людей оказываются за бортом.

Мы с Ириной первый раз приехали в Одессу в 1980 году на встречу с выпускниками и конечно сфотографировались возле статуи Пирогова напротив мединститута.

Я послала телеграмму маме, а сама с девчонками поехала на пляж на Лузановку. Это – особенный пляж в Одессе. Можно зайти далеко, песочек чистый, дно ровное, мелкое. И так как я не умею плавать, можно свободно имитировать, что ты плывёшь, что я с наслаждением и делала. Берег уже на приличном расстоянии, я – гордая, на одной ноге прыгаю, двумя руками гребу – словом, пловец. Вдруг яма. Я – с головой на дно. Никогда не забуду. Под водой я с боку вижу своё тело, и за какую-то минуту словно проходит вся жизнь. Приходит в голову страшная мысль: Вижу мама получила телеграмму: «Я поступила», и следующее сообщение «Утонула»… Делаю отчаянные движения руками, волна выбрасывает меня, я кричу:

– Помогите! Тону!

И опять ко дну. Какой-то мальчик плыл поблизости и вытянул меня. Откачали. Благодаря ему я до сих пор живу.

Приехала домой студенткой мединститута. Об этом сразу узнали, отношение мгновенно изменилось. Даже жена председателя райисполкома с дочерью пришла спросить, как поступить в мединститут, как будто я – член приёмной комиссии. Долгое время я не могла забыть то унижение, которое мне пришлось пережить, и мне хотелось скорее уехать в Одессу. Первый год я жила на квартире по улице Тираспольской у Наташи. Директор нашей школы Леонид Ефимович дал мне её адрес. У него умерла жена, и Наташа много лет воспитывала его дочь Леночку и сына Сашу. Она привыкла к ним и каждое лето с нетерпением ждала их в гости. Наташа, лет 50, была очень доброй женщиной. У неё были физические недостатки – врождённый вывих бедра и бельмо на глазу. Зарабатывала себе на жизнь тем, что кому-то уберёт в квартире, кому-то постирает. У неё была своя клиентура. Сэкономленные деньги посылала детям. Со временем и я стала помогать стирать и гладить, и она мне давала мою долю.

Училась я с большим интересом. Больше всего мы пропадали в анатомке. Думала, на всю жизнь запомню каждую косточку, каждое отверстие в черепе, ибо это – основной базис. Я была в 8 группе. У нас в основном были приезжие, только Ольга Нефедова и Алла Сарару – одесситки. Аллочка – очень красивая, всегда одета исключительно, со вкусом.  И неудивительно – ведь у неё мама – портниха, а отец – закройщик. Со временим Аллочка потянулась ко мне. Вместе делали лабораторки, вместе ходили в анатомку. Тогда была мода подписываться на различные издания, и она всегда приносила мне почитать мировую классику.

Кто-то предложил встречать Новый год вместе. Я сразу спросила у Наташи:

– Можно всей группой встречать Новый год у нас в квартире?

Никаких предупреждений «то-то не разбейте», или «ведите себя прилично» не было. Наташа сказала:

– Я пойду к знакомым, пожалуйста, веселитесь. Просто веселитесь.

И в этом поступке вся она.

Я наготовила на всю группу. Изрядно устала, потому что готовила почти всю ночь. Как водится, вначале дружненько под возглас «С Новым Годом!» выпили, закусили и потушили свет. Я пошла на кухню, прилегла на диванчике. Начались танцы. Скоро мои подружки и сокурсники полезли друг на друга. Я такого поворота никак не ожидала. Это ведь от неумения интересно развлекаться… Лежу на диванчике, и вдруг – странное дело – Коля Яценко укладывает мою подругу Люду Подосовскую на меня. Я встаю, включаю свет и всем объявляю: «До свидания!» На второй день противно было в глаза друг другу смотреть.

Со своей группой я встречала какой-то праздник ещё один раз. На этот раз вполне прилично. У Наташи я прожила первый курс и половину второго. Второй курс начался с приключения. Иду так неспеша, вразвалочку, ворон ловлю. Фу ты, батюшки, смотрю – на часах главного корпуса без двух минут 9. Я припустилась и упала, сильно подвернула ногу. Голеностопный сустав моментально разнесло. Какой-то парень отнёс меня в хирургию. Наступить на ногу было совершенно невозможно. Пришла сестричка, наложила тугую повязку и зачем-то сделала пробною дозу противостолбнячной сыворотки, хотя повреждений тканей не было… и исчезла, сказала через час повторит. Час жду, второй – никто не подходит. Проходил Виталий, земляк из Златополя, студент старшего курса, спрашивает:

– Анна, ты что здесь делаешь?

– Да вот, спешила на лекцию. А теперь с распухшей ногой и двигаться не могу. Не знаю, как домой добраться.

– Давай, я тебе помогу.

Опираясь на твёрдое мужское плечо, я выбралась на улицу. Виталий взял такси, привёз меня домой на Тираспольскую и с чувством выполненного долга спокойно ушёл. Он и не подозревал, что через несколько минут разыграется интересный в медицинской практике случай. Вдруг мне стало невыносимо плохо. Я увидела себя в зеркале фиолетово-красной. С трудом выползла на крылечко. Меня увидела соседка и вызвала скорую помощь. Оказывается, у меня была анафилактическая реакция на противостолбнячную сыворотку. Мне ввели только пробную дозу. А если бы всю, вряд ли бы я сейчас писала эту историю. Три дня я пролежала в реанимации и три – в общей палате.

Выписали, и через неделю мы поехали в колхоз. Меня решили определить на «лёгкий труд» на кухню. В помощники прикрепляли кого-нибудь из парней, чтобы воды наносил да казаны поставил. Казаны были огромные. Ведь готовила на две группы – 40 человек… Мальчики свою работу сделают – воды наносят, и все дела. Без содрогания не могу вспоминать. Готовить приходилось на соломе в больших казанах борщ и второе. Солома пых и всё. Ох и намучилась я! В 2 часа ночи встаю, картошки начищу, всё приготовлю к завтраку. Все приходили свеженькие, жизнерадостные – сели, поели и пошли. А у меня – обед. Не успела отвести – тут и ужин. Нога распухла, нет никакого терпения. Неделю до конца я всё-таки не дотянула. Сказала: «Я вообще есть не буду, только освободите меня». Больше «на лёгкий труд» повара я не соблазнялась. Тогда стали оставлять на кухне по две девчонки и работника в придачу. Через день смена менялась. И эта практика закрепилась на все годы.

Когда мы вернулись, мне в награду за доблестный труд дали общежитие. Старое общежитие находилось напротив главного корпуса. Меня поселили в комнату на 8 человек. Возле каждой койки – тумбочка и больше ничего. На комнату было 2 стула. Так что обычно мы учили и ели всё на кровати. Особого описания заслуживает общая кухня. В основном все готовили сами. В столовой – дорого, невкусно и всегда огромные очереди. Каждый имел свой примус или керогаз. Покупали керосин. До сих пор не представляю, как мы не наделали там пожара. Там же на кухне – два бачка для мусора. По очереди дежурили и выносили мусор, когда приезжала машина и раздавался звонок. Такая система уборки мусора во всём городе. Там нет во дворах бачков для мусора. Всё хранится в доме. Если несколько дней не приезжают, можно себе представить, что творится на кухне. Но как-то свыклись. Я даже умудрялась варить очень вкусное варенье из айвы.

В нашей комнате жили в основном девочки из бедных семей. Пытались заработать деньги, сдавая кровь. Я тоже один раз попыталась, но ничего не вышло. После забора крови мне стало плохо, мне влили обратно и сказали больше не приходить. Мы жили со строгой экономией – 50 копеек в день и не больше. Всё было просчитано до мелочей.

На втором курсе я пристрастилась ходить в оперный театр и в филармонию. А пробудил у нас интерес к классической музыке профессор патанатомии Успенский Леонид Витальевич. Ленинградец, очень широко образованный человек и большой энтузиаст, он вёл музыкальный лекторий для студентов с рисунками и проигрывателем. Он нам показывал и рассказывал о различных инструментах, о полифонии, мы слушали Баха, Бетховена. Каждую копейку берегли, чтобы пойти в оперный или в филармонию. Благо, билеты на галёрку были дешёвые – 40 копеек. Одесский оперный театр – красивейший в мире, занимает второе место после Венского. Внутри – словно сказка. Именно с галёрки открывается великолепная панорама, можно за всеми наблюдать, а самой находиться в тени. Какие балеты я там смотрела, Ооо! Не забуду, пока живу «Пер Гюнт» Э. Грига, «Шурале» Яруллина и т.д. Вот видите, забыла, какое лекарство от гипертонии вводили в вену, от которого почувствовала себя в невесомости. А какие спектакли смотрела в студенческие годы – помню. Никогда не забуду колоратурное сопрано Таи Мороз, её исполнение Виолетты в «Травиате», Маргариты в «Фаусте», Джильды в «Риголетто». Я эти спектакли смотрела по много раз и всегда плакала. Помню и зарубежных артистов – румынскую певицу Лили Чинку в роли Джильды, потрясающее исполнение Кармен болгарской певицей Еленой Черняй.

Конечно, когда мы были в Одессе, я повела Ирину в оперный театр. Главное – возбудить интерес, а потом уже пойдёт всё остальное.

Увлечение классической музыкой, очевидно, сыграло свою роль в особой чувствительности моей натуры. Ходили мы в обычной одежде, в том же, в чём и на занятия. У меня был драповый сарафан в клеточку и свитерок. Приоделась я только тогда, когда жизнь научила меня шить самой, чему посвящён мой рассказ «Как я научилась шить».

Одесские истории

Аллочка

Чем запомнились на всю жизнь студенческие годы в Одессе? Конечно, оперный театр, верные друзья и искромётный, уникальный одесский юмор. Из друзей я могу выделить Володю Решетняка, который стал талантливым нейрохирургом. Мы общались с ним до известных событий 2 мая 2014г. в Одессе. К сожалению, после этого связь по скайпу прервалась. Но у меня осталась кассета с его замечательными песнями, и значит наша дружба длиной в полвека будет до конца моих дней. Здесь традиция – отпевают прах в церкви и в конце включают любимую песню. Я закажу одну из песен Володи. От Аллочки Сарару у меня остался портрет. Смотрю на него, и она встаёт передо мной как живая со своей завораживающей красотой. Её большие бархатные чёрные глаза с длинными пушистыми ресницами с улыбкой смотрят на меня. Боже мой, сколько лет прошло! Это было в 1962 году. Я и сейчас представляю, как она, словно не касаясь ступенек мраморной лестницы в главном корпусе, вприпрыжку сбегает вниз как на крыльях. Я всегда старалась спускаться по этой лестнице осторожно и то как-то упала и покатилась вниз. У Аллочки была удивительно лёгкая парящая походка, как у балерины, а сложена как греческая богиня – всё прекрасно и гармонично.

Куда смотрят мальчики? Правду надо сказать, в расцвете девичьей красоты она вела себя как озорной весёлый подросток без тени кокетства. Своя среди всех. Одевалась она с большим вкусом. Не удивительно, ведь её отец и мама были известными закройщиками. И вот, несмотря на такой контраст, что-то её притянуло ко мне. Она подошла ко мне в анатомке. Мы вместе грызли фундамент науки: названия и формы костей, их отростки, отверстия и т.д. увлечённо, не обращая внимания на весьма неприятный запах формалина. Аллочка как истинная одесситка всегда в запасе имела свежий анекдот. Я пыталась запомнить, вскоре поняла: чтобы так по-одесски шутить, для этого нужно родиться в Одессе. Одесса – удивительный город. Другого такого в мире нет. Там шутят с таким серьёзным лицом, что Вы не сразу поймёте, что с Вами таки только что пошутили. Чтобы понять этот язык, нужно иметь чувство юмора, но, чтобы разговаривать на нём, надо родиться в Одессе. Аллочка владела одесским юмором виртуозно.

– Что вы знаете? Петя стал держать бардак.

– Перестаньте сказать, я точно знаю, что он пошёл не бандерщиком, а директором библиотеки.

– Разве я говорю «Нет»? Так во-первых, на дому написано, что библиотека публичная, а во- вторых, как не может быть бардак там, где есть Петя ?

Это – типично одесский анекдот и требует одесской интонации. Ещё немного одесской лексики.

– Ведите себя спокойней, не стоит так громко нервничать.  «Алёша, ша! Возьми полтора ниже».

– Они уже довели людей до потери мозгов! У бювета (одесское выражение) очередь длиннее, чем раньше за водкой! Куда мы катимся?

– Ша, граждане, если не хотите в спец курорт! А что такое набрать в рот воды вам хотя бы известно?

Разно-полярные заряды притягиваются.  Так и мы, абсолютно разные, но чем дальше, тем крепче становилась наша дружба. Мы вместе делали все лабораторки на кафедрах физиологии, патфизиологии, биохимии и т.д. Аллочка давала мне всю подписную литературу. Благодаря ей я прочитала много Фейхтвангера, Бальзака, Томаса Манна и т.д. Все новенькие книги сама прочитает и даёт мне в общежитие. Это ведь небезопасно. Но этот жест свидетельствовал – для друга ничего не жалко. Не знаю, что я вызывала у неё, она у меня вызывала восхищение и красотой, и её энергией, лёгкостью, грациозностью. В первом семестре третьего курса после каникул Аллочка на воскресенье пригласила меня к себе домой. Она жила недалеко от Ланжерона – знаменитого одесского пляжа. Мы спустились с ней с пригорка на лодочную станцию. Здесь она провела всё лето. У неё был ровный шоколадного цвета загар и вид настоящей королевы пляжа. На лодочной станции я расположилась в тенёчке под деревом с книжечкой в качестве сторожа наших пожитков. А Аллочка вместе с несколькими ребятами выбрала себе байдарку. И вот они уже далеко в море. Я чувствую себя обделённой – рождённый ползать летать не может. Мне оставалось наслаждаться запахом моря, плеском волн и вглядываться вдаль, стараясь не потерять из виду байдарку с Аллочкой.

После Нового года я всё чаще замечала мимолетную грусть, тревогу на побледневшем личике Аллочки. Несколько раз она приглашала меня к себе домой. Говорила, что мама уехала в Измаил. Я не расспрашивала. Квартира у них двухкомнатная, каждая комната по 10 кв.м., словом, хрущёвка. Обставлена со вкусом. У нас никогда не было типичных девичьих разговоров о мальчиках. Но мы имели общие темы, хотя бы потому, что читали одни и те же книги. Суть своих проблем Алла не раскрывала. Я чувствовала, что в ней кипело раздражение ко всему и всем. Раньше я за ней такого не замечала. Теперь она мне рассказывала в основном политические анекдоты, где главным образом высмеивались КПСС и Хрущёв. И часто это было на лекциях и практических занятиях по философии. Лекции профессора по философии были выше нашего понимания. Хотя, по правде говоря, когда в Алма-Ате читала философию Долина Григорьевна Суворина, увязывая философию с медициной, мне было очень интересно. Но в институте я предпочитала слушать Аллочку. Говорила она мне серьёзным тоном, но порой нельзя было удержаться от смеха. Пример:

«Во время политинформации Рабинович задаёт вопрос докладчику:

– Мы все прекрасно понимаем, что давно опережаем Америку и другие капиталистические страны по уровню жизни. Вот Вы сказали, что мы производим мяса больше всех других стран. И это правильно. Так у меня вопрос, куда оно девается?

– Товарищ Рабинович, я подготовлю на следующий раз все интересующие Вас цифры.

На следующий раз политинформатор, завершив групповой секс (политинформация – единственный из всех видов секса в СССР), спрашивает:

– У кого есть вопросы, товарищи?

Один в зале тянет руку. Политинформатор спрашивает его:

– Вы, товарищ, хотите спросить, куда делось мясо?

– Нет, я хочу спросить, куда делся Рабинович.

Конечно, наш лектор по философии обратил на нас внимание и пообещал на следующий год нам всё припомнить на экзамене. Я получила по полной, осталась без стипендии. Аллочка избежала этого наказания по очень грустной причине.

Весенняя сессия на третьем курсе – одна из сложных в медицине. И всё же, по непонятным причинам в тот год нас послали на прополку свеклы. Ни до, ни после такого просто не было. Мы ездили в колхоз только осенью. Но полоть, так полоть, а обед – это закон. Как-то в обед подъезжает на красивой лошади молодой джигит и, осмотрев всех, обращается к Аллочке:

– Красавица, дай воды напиться.

– Разреши прокатиться на лошади.

– А не забоишься?