После обеда все разошлись по своим делам. Аника заняла кабинет герцога, чтобы написать письма. Его светлость должен был принять каких-то людей, и посоветовал Ольве, чтобы та случайно не столкнулась с ними, провести время до вечера в своей комнате и хорошенько отдохнуть, так как на следующий день им с царицей предстояло отправиться в дальнюю и долгую дорогу.
Девушка поднималась к себе в комнату в глубокой задумчивости. За обедом она узнала много, но не достаточно. В голове никак не могли ужиться мысли и чувства – слишком противоречивые и неопределённые. В своих представлениях Ольва привыкла делить людей на две категории: «плохих» и «хороших». С первыми в своей прошлой жизни она всячески старалась избегать встреч, а так как к таковым она относила абсолютное большинство, и исключить их полностью из жизни не было никакой возможности, то главной стратегией её поведения до сих пор оставалось сведение общения с ними до минимума. Она терпеть не могла своих одноклассников, соседей, продавцов в магазинах, бабулек, с завидным постоянством сидящих на лавочках вдоль подъездов, большую часть родственников, практически всех учителей и просто прохожих на улице… Все эти люди провинились лишь в одном – они были «как все». Иначе как о «серой массе», Ольва о них не думала. «Хороших» было мало: всех их девушка могла пересчитать по пальцам. Отличались они тем, что более или менее соответствовали представлениям Ольвы об идеальном человеке, а именно: красота физическая непременно должна была сочетаться в них с отличным воспитанием, художественным вкусом, талантами, умом, образованием и прочими достоинствами, обычно характеризующими положительных героев в литературе неглубоких жанров. Как правило, близко таких людей Ольва не знала, она могла лишь со стороны судить, что вот эта личность должно быть обладает всеми нужными качествами, потому что она «сделала то-то», «посмотрела так-то», «сказала следующее»…
В новом мире ей это пока не удавалось. И герцог, и Аника производили впечатление людей умных. Кэн был безупречно красив, царица обладала отменным вкусом в одежде и грациозностью. Оба представлялись Ольве людьми незаурядными, но, тем не менее, она никак не могла вынести своё суждение о них. Её смущали их взаимоотношения, и она никак не могла определить их отношение к ней. В результате, девушке оставалось лишь надеяться, что в ближайшем будущем всё как-нибудь прояснится, она сумеет выработать определённое мнение о каждом и, соответственно, решить, искать их дружбы или нет. В любом случае, в настоящий момент ей было ясно лишь одно – пока ей следует стараться держаться рядом с Аникой.
Скучающей в одиночестве Ольве оставалось лишь скинуть неудобное платье, юркнуть в мягкую уютную постель и в мыслях, полных тревоги и надежд, уснуть.
Проснувшись на закате, девушка увидела, что в спальне произошли перемены. Недалеко от ярко пылающего камина стояло что-то отдалённо напоминающее ванну: с высокой спинкой и зачем-то опущенной в воду периной. Рядом стояла большая ёмкость с горячей водой и горничная, которая держала в руках кувшин.
– Не угодно ли госпоже графине принять ванну? – после поклона безмятежно спросила она, стоя прямо, как хорошо вымуштрованный часовой.
Ольва утвердительно кивнула в ответ, хотя было совершенно ясно, что вопрос задан просто из вежливости, так как для процедуры всё было готово. Графиня ещё при примерке поняла, что стесняться слуг здесь не принято. Вздохнув, Ольва скинула сорочку, мысленно уговаривая себя, что в этом нет ничего особенного и, покраснев, как можно быстрее юркнула в ванну. Вода закрыла её лишь до груди, но, всё же, девушка уже не чувствовала себя столь обнажённой. Горничная старательно полила кусок фланели пахнущей цветами мыльной жидкостью. Ольва закрыла глаза, чтобы прочувствовать всю нежность и уют тёплой воды в хорошо прогретой комнате. Перина оказалось очень удобной. Девушка почувствовала прикосновение к шее: это служанка тихонько начала проводить по ней мочалкой. Слегка вздрогнув от первого прикосновения, Ольва снова опустила веки, позволив той продолжать, ибо женщина делала это столь бережно, что графиня опять почувствовала себя хрупкой экзотической вещицей, обращаться с которой необходимо трепетно и аккуратно. На сей раз, ей это понравилось. Ольва совершенно расслабилась, забыв все тревоги прошедшего дня. Головная боль ушла, и думать, вообще, не хотелось.
Вымыв госпожу с головы до пят, служанка помогла графине выбраться из ванны на пушистый ковер, длинные ворсинки которого ласково обхватили обнажённые мокрые ступни. Промокнув тело одним полотенцем и умело завернув длинные волосы девушки в другое, горничная мягко растерла её кожу каким-то душистым маслом и помогла надеть длинную батистовую рубашку. Потом, усадив в кресло, расчесала и просушила волосы, привела в порядок ногти. Ольва наслаждалась. Она чувствовала разливающуюся по её телу негу, и перед её мысленным взором цвёл залитый солнцем сад, сияло яркое спокойное небо, переливались хрусталь и позолота, блестели карие глаза герцога, виделся изящный силуэт Аники… Картинки были так ярки и прекрасны, что сидя в удобном мягком кресле, Ольва неожиданно ощутила счастье.
***
– Ты звала меня? – герцог вошёл в свой кабинет, где за его письменным столом расположилась Аника.
– Да. Ты закончил свои дела?
– И твои тоже. Кроме гонцов, я отправил людей проверить, нет ли завалов в горах.
– В горах?
– Я советую ехать горной дорогой, она вся под моим контролем. Леса, при всём моём уважении к графу, опасны неприятными встречами.
– Что ж, чем меньше населённых пунктов на пути, тем лучше – тем внезапней будет моё появление в Королевске. Важно успеть не дать Блэсту подготовиться.
Герцог слегка усмехнулся:
– Для него это будет неприятный сюрприз.
– Ты тоже думаешь, что он спелся с Аймой?
– Это очевидно.
– К сожалению, и я, и Свэг, эту очевидность не заметили… Спасибо, что ты сказал!
– На здоровье. Кстати, что ты хочешь на ужин?
– Всё равно. И… если можно, подай графине еду в её комнату. Скажи, что я устала и не буду ужинать, или ещё что-нибудь… Придумай. При всём добром отношении, мне пока тяжело её видеть.
– Ничего не надо придумывать, я велел приготовить ей ванну. После неё ужин в постель будет совершенно естественным.
– Спасибо тебе! – Аника благодарно протянула руку Кэну. Тот в ответ слегка сжал ей пальцы.
– Не за что! Ты знаешь, я безумно испугался сегодня. Представил, что остался здесь без тебя… Это страшно.
Аника подняла на Кэна глаза. В них герцог прочёл вопрос.
– Мне ведь не с кем даже будет поговорить так, чтобы меня поняли. Мы же тут оторвыши, интеллектуальные изгои. Кому и как я смогу излить душу, если захочу, а тебя не будет? Поэтому, если не сможешь победить – беги, спасайся! Обещай мне, что не взойдешь на эшафот, что не будешь рисковать!
Аника опустила взгляд и с грустной улыбкой отрицательно покачала головой.
– Я не могу обещать, но я постараюсь. Мне теперь себя не жалко. Я измучилась, надежда умерла. Долг свой перед людьми и богами я исполню, насколько это будет в моих силах. А ты давно уже справляешься и без меня, и найдёшь себе другого собеседника, если захочешь. Какие интеллектуальные преимущества? В чём они? Наша особенность лишь в том, что Властитель позволил воплотить нам детские наивные мечты – одной дал власть, другому – богатство, но что из того? Разве это прибавило нам интеллекта? Да и счастья дало немного…
– Я не про то… – возразил герцог, удобно развалившись в кресле напротив собеседницы. – Дело не в силе нашего разума или научных знаний, а в том, что мы ведаем, куда лежит путь. Мы несём в себе опыт человечества, историю, которая здесь ещё не случилась. Ты развиваешь и строишь то, в чём другие сомневаются, или что, вообще, не замечают. Они ищут, бросают на полпути, возвращаются, идут не туда, плутают, ходят кругами, ты же бежишь по прямой. Благодаря этому, ты так быстро возвела такое государство, что все лишь ахнули!
Аника задумчиво слушала Кэна, усмехнувшись на последних словах.
– Вот и проверим в Королевске: ахнули ли? Или никому это не интересно.
– Знаешь, я не удивлюсь, если они не оценят твоих успехов, – кивнул Кэн. – Поэтому я и говорю – нас не поймут, и ни с кем ты не сможешь быть откровенной, как только с равным. Так останься! Не губи себя. Хотя бы ради меня. И не мучь себя больше – чудес не бывает.
– И это говоришь ты? Мне? Чудес не бывает?
Кэн мотнул головой:
– То, что с нами произошло, разве чудо? Деньги, корона – разве это так уж невозможно? Всё это вполне материально. Чудо – это из другой области. Что-то высшее, что-то из сферы духа… Как вдохнуть в камень жизнь… А наше чудо слишком напоминает эксперимент. Неизвестно – чей, неизвестно для чего, но вполне реальный. Как если бы ты взяла в лесу ёжика и перенесла бы его жить в дом и смотрела – как ему?
Царица тихонько, с сомнением, засмеялась.
– Ты упустил одну деталь, Кэн: ёжик никого об этом не просил, и даже если мечтал, я не смогла бы прочесть его мысли, как Властитель читает наши.
– Разве это что-то меняет?
– Только одно: нам некого винить.
Ирония, то и дело мелькавшая до этого во взгляде герцога, пропала. Нахмурившись, он сдвинул красивые брови и задумался. На некоторое время настала тишина. Аника встала из-за стола и подошла поближе к разогретому камину, обхватив замерзшие полуоголённые плечи руками.
– Ловко! – ухмыльнувшись, внезапно громко сказал мужчина, словно ответил своим мыслям.
Женщина вздрогнула и повернулась к нему.
– Ты всё ещё полагаешь, что с тобой сыграли злую шутку? А я – так нет…
– А что? Что? – воскликнул тот.
– Не знаю. Мне уже не под силу – думать, – откликнулась Аника, и слеза тихо покатилась по её щеке: – Я столько размышляла эти годы, что сломала о данный вопрос свой ум. Мы не узнаем, мы не в состоянии. Как мы можем понять, что и зачем Он делает, если даже не знаем, кто Он? А мы?… Мы даже толком не знаем, кто мы, и что с нами происходит… Моя надежда умерла не оттого, что я не верю в чудеса, просто истёк её срок годности. У всего есть срок – у человека, у государства, у целого мира, что уж говорить о надежде? Что было, то прошло. Назад пути нет. Ничего не изменится. Мы можем лишь достойно завершить свой путь и постараться облегчить его другим.
Слеза на щеке царицы высохла, она вернулась на покинутое кресло, её плечи распрямились. Кэн задумчиво смотрел на неё.
– Ты это сможешь, – уверенно сказал он. – Только не торопись. Не торопись завершать: ты ещё очень долго сможешь облегчать жизнь другим. Мне, например.
Слегка улыбнувшись, Аника взглянула на собеседника.
– Ты всегда был эгоистом.