ЮНОНА и АВОСЬ, или Развод длиною в четверть века

Вначале россиянин очень верил авторитету польских товарищей в части, касающейся грамматики и лексики польского языка. Потом жизнь его научила, что не все польские товарищи так же грамотны в своём родном языке, как он – в русском. Например, в далёком 1995 году «партнёр» и «компаньон» Марек, история которого подробно описана в книге «Пан или пропаН» с убеждённостью профессора-лингвиста (хотя по выученной специальности был хирургом) убеждал Андрея, что знак препинания «точка с запятой», которая в Польше называется «щредник» [6 - Srednik (польск.) – (;) точка с запятой (прим.автора)] вполне себе нормально используется в польском языке как двоеточие, то есть перед перечислением чего-либо. Впечатлённый этой убеждённостью, россиянин даже не стал нигде этого перепроверять, тем более что в 1995 году не было ещё обычая любую мелочь моментально перепроверять в интернете (по причине отсутствия оного). Андрей подумал себе: «Кто их знает, братьев-славян, – может, действительно, что в России правое, то у них левое? Тем более что примеров таких уже накопилось в памяти Андрея множество. Его это даже забавляло – как будто кто-то вредный, наглосаксонский специально исковеркал польский язык, чтобы в нём максимальное множество оборотов и поговорок было построено наперекор русским версиям. Ну, например, что на Руси «в гору», то есть вверх, для поляков – «под гору». Подниматься «под гору», так-то вот. Или русское «более-менее» в польском говорилось «мней-венцей»[7 - Mniej wiecej (польск.) – дословно «менее-более» (прим.автора)] , то есть «менее-более».

Другой случай – та же Юнона (которую Андрей в первые -надцать лет часто использовал как консультанта по вопросу языкознания) однажды, отвечая на вопрос, с полной уверенностью сказала, что в польском языке нет слова «скептический». В его польской версии, естественно. Андрей, помнится, тогда страшно удивился – ему представлялось, что слово это настолько универсально и международно, что такого не может быть. И действительно, позже оказалось, что Юнона просто не имела этого слова в своём словарном запасе, только и всего. Ну не знала она его, а интеллектуальный багаж россиянина, которого словарный запас в русском был очень богат вследствие прочтения огромного (по современным меркам) количества художественных (и не только) книг, не производил не поляков особенного впечатления. Ну не допускали они мысли, что чужеземец может знать какие-то польские слова, которые им самим неизвестны.

В совсем уже безнадёжное упадническое настроение и в состояние полной покорности необъяснимым европейским правилам ввел Андрея текст одной статьи в газете, где марки автомобилей были написаны с маленькой буквы и без кавычек – как имя нарицательное: mercedes, citroen. С этого момента россиянин перестал пытаться искать закономерности и правила в братском славянском языке.

Оказалось (к чему первые годы никак не мог привыкнуть россиянин), что есть и более утончённые варианты противоположного использования вроде бы очевидных по значению слов. Ну, например «дзиенкуе». Вроде бы «спасибо». Но если вы обратились к поляку с предложением помочь или, например, захотели от всего сердца чем-то угостить, а в ответ услышали «дзиенкуе», то не спешите радоваться. В девяти случаях из десяти этот ответ означает, что вас мягко послали. И лишь в случае, если собеседник расширит своё «спасибо» дополнительными словами, подтверждающими готовность воспользоваться вашей помощью, это «дзиенкуе» означает, что ваше предложение с благодарностью принято.

Впрочем, позже Андрей встретился с такого же типа использованием слова «спасибо» и в России. В двадцать первом веке. Возможно, это было уже одно из проникновений в русскую культуру тех многочисленных мелких западных языковых традиций, которые так быстро пропитывают молодёжную среду. Типа «пока-пока» на манер английского „bye-bye” или переложенная на русский «С Днём Рожденья тебя, с Днём Рожденья тебя…», распеваемая на мотив „Happy Birthday to You…” По крайней мере, ещё сорок лет назад слова «спасибо» и «благодарю» в девяноста процентах случаев означали в России именно благодарность, а не отказ.

И уж совсем забавный случай произошёл году этак в 2009, когда одна из сотрудниц в фирме Андрея – весёлая общительная и без комплексов блондинка, года на три ещё моложе Юноны – в разговоре с шефом доверительно сообщила россиянину:

– Да, когда Вы мне позвонили и спросили про это, меня это так «змерзило»…

Андрей чуть не остолбенел от такой «откровенности». Как это подчинённая своему шефу говорит такую свою оценочную реакцию на его слова?! Да и почему, собственно, простой вопрос мог вызвать реакцию , связанную со словом «мерзость» (Андрей уже не помнил – о чём именно был разговор, но о чём-то рабочем)? Россиянин, несмотря на то, что уже полтора десятка лет жил в Польше и считал, что неплохо знает язык, польского слова «мерзить» прежде не встречал, но вполне резонно предполагал (интуитивно), что корень очень уж созвучен русским «мерзость», «мерзкий», «омерзение». В процессе дальнейшего выяснения оказалось, что лингвистическая версия блондинки Ани придавала использованному ей глаголу значение «удивлять», что в свою очередь несказанно удивило теперь уже россиянина, который очередной раз был поражён неисповедимыми путями языкотворения якобы близких славянских языков. Но накопленный к тому времени опыт общения с поляками, а также не слишком зрелый возраст блондинки Ани подсказал Андрею, не втягиваясь в сиюминутную дискуссию, спокойно проверить в словаре значение удивительного слова-обманки. Кто их знает, этих поляков… Но всё оказалось, как обычно, проще. Слово «мерзить»[8 - Mierzic (польск.) – вызывать отвращение, омерзение (прим.автора)] означало в польском точно то же, что и в русском. Просто блондинка Аня почему-то с детских лет в своих регионах, на своей малой родине подцепила и утвердила именно это значение и прожила с этим убеждением, как Эллочка-людоедка, до взрослого возраста. Видимо, Андрей был первым, кто вообще начал копать в направлении содержания слов блондинки. Остальных собеседников, возможно, интересовало что-то другое.

По мере того, как Андрей овладевал польским и начал самостоятельно писать тексты, столкнулся он ещё с одной проблемой. Оказалось (по уверениям редактировавших написанное поляком – главным образом Юноны), что в польском не нужно, как в русском, выделять запятыми деепричастные и причастные обороты. Россиянин смиренно и в это поверил и старался изо всех сил, чтобы автоматически не вставлять знаков препинания там, где подсказывал ему прежний многолетний опыт.

Резюме таково: когда Андрей занялся издательской деятельностью и судьба свела его с несколькими относительно грамотными редакторами и корректорами, оказалось, что в грамматике русского и польского языков довольно много общего. Корректоры вернули Андрею веру в общие правила славянского правописания. Просто, как на грех, 90% общества об этих правилах мало что слышало, а многие из них, если и учили что-то в школе, то быстро и успешно забыли. Один из участников интернет-дискуссии когда-то написал своему оппоненту (Андрею это хорошо запомнилось): «Ну, ты ж меня понял, зачем какие-то правила?». Естественно, формулировка и орфография этой мысли была иной…

Глава 5. «Ты помнишь, как всё начиналось?..»

Ты помнишь, как всё начиналось?

Всё было впервые и вновь,

Как строили лодки, и лодки звались:

"Вера", "Надежда", "Любовь"…

Андрей Макаревич. Из песни «За тех, кто в море»

В конце 1994 года главной и единственной фирмой россиянина был «ФЕНИКС», импортирующий в Польшу российский сжиженный газ. Деятельность эта подробно описана в книге «Пан или пропаН». Бухгалтерию фирмы вела внешняя компания – на принципах так называемого аутсорсинга. Раз в две недели Андрей появлялся там с пачкой новых документов и общался с бухгалтером, которая обслуживала его фирму.

С владельцем бухгалтерской компании – юристом по имени Ежи – россиянин сдружился довольно быстро, тем более что он был приятелем адвоката, который помогал регистрировать в 1994 году «ФЕНИКС». Ежи (впрочем довольно быстро они перешли на «ты», и Андрей обращался к нему по-свойски – Юрек) очень хорошо говорил по-русски, поэтому посещения бухгалтерии, как правило, сопровождались чаепитием, общением на отвлечённые темы, если время, конечно, позволяло.

В один из таких визитов в фирму Юрека, которая размещалась в офисном здании в самом центре Варшавы, прямо рядом с рондо ООН[9 - Рондо ООН (польск. RondoONZ) – перекрёсток с круговым движением, названный в честь ООН) (прим.автора)] россиянин заметил новые лица среди работников бухгалтерии. Это были две подруги, как позже объяснил Андрею Юрек, которых он взял на стажировку. Одна из них сразу запомнилась. И не только потому, что чем-то неуловимо припоминала Андрею Наташу Королёву – симпатичное круглое лицо, пухленькие щёчки, улыбка… Запомнилась ещё и по тому одному мимолётно брошенному взгляду, озорному, но не нахальному – скорее (как тогда показалось Андрею) стыдливому. Из тех, что «смотришь искоса, низко голову наклоня…».

Это было первое – чисто визуальное – знакомство: Юрек их даже не представил, поскольку Юнона (такое редкое имя носила полька) не была бухгалтером и не обслуживала фирму россиянина. Андрей понятия не имел, что она думала о нём. И думала ли о нём вообще? С другой стороны, он, как-никак был уже «серьёзный бизнесмен», обороты его фирмы составляли в месяц несколько сотен тысяч долларов, что не могло не быть известно бухгалтерам, а значит, был шанс, что известно и Юноне. Да и то, что её шеф очень уважительно встречает этого русского, пьёт с ним чай-кофе, наверняка давало понять, что Андрей – не рядовой клиент. Андрею хотелось думать, что она так думает – это тешило его самолюбие.

Прошло несколько месяцев, фирма Юрека сменила офис и перебралась на улицу Кредитову. Это было ближе к «ФЕНИКСУ» – от улицы Гамерскего можно было пешком за пятнадцать минут дойти. Конечно, россиянин таких прогулок не устраивал – он разъезжал к тому времени на доставленном из Штатов Понтиаке Бонневилль. Зелёный американский четырёхлитровый «зверь» ещё больше укреплял в сознании Юрека и его работников убеждение в том, что финансовое состояние Андрея улучшается. Юрек даже стал время от времени подсылать Андрею разного типа предложения – от покупки шикарной довоенной резиденции в престижном пригороде Варшавы – Констанчине – до участия в качестве инвестора в разработке добычи минеральной питьевой воды.

Однажды в случайном разговоре выяснилось, что Юрек собирается расставаться с подругами Моникой и Юноной, поскольку заканчивается срок их стажа, а принимать двадцатидвухлетних девушек на постоянную работу в качестве бухгалтеров он не намерен. Россиянин, внутренне радуясь удачному стечению обстоятельств, предложил своему знакомому попробовать полек в качестве сотрудников его «ФЕНИКСА». Он действительно искал в тот момент помощников в свою фирму – секретарша Тамара, белоруска, живущая в Польше с мужем – поляком, не справлялась уже с количеством работы.

Договорились, что Андрей примет на работу с испытательным сроком в один месяц сначала Монику, а после этого – Юнону. И потом решит, кто ему больше подходит. В глубине души владелец «ФЕНИКСА» уже решил, кого в результате этих испытательных сроков он хотел бы оставить, но всё-таки стоило проверить – первое впечатление может подвести…

Закончился испытательный стаж Моники. К ней претензий не было никаких, кроме слишком длинных разговоров по телефону, причём мобильные телефоны были только у «статусных бизнесменов», поэтому полька подолгу сидела с трубкой служебного телефона, что несколько раздражало Андрея. Но замечаний он не делал, поскольку на работе это никак не отражалось – она всё успевала.

И вот пришла долгожданная Юнона. В первый день она явно волновалась, может быть, даже нервничала. Может быть, от нервов, а может,оттого, что день был жаркий, августовский, она даже несколько вспотела. В последующие дни стресса уже не было – обвыкла, освоилась, начала выполнять под руководством Тамары несложные задания. Видно было, что девушка очень старалась. Поэтому, когда месяц закончился, россиянин без колебаний осуществил ранее принятое решение оставить Юнону у себя в фирме.

Полька была Андрею симпатична. Да и она старалась понравиться – это чувствовалось. Не обходилось, конечно, без ошибок в работе, но россиянин подходил к этому с пониманием. «Не ошибается тот, кто ничего не делает» – аксиома. Для него было важно, как Юнона реагировала на его замечания. А реагировала она так, как следовало. Например, когда в одном из сводных рапортов Андрей заметил ошибочно вписанные данные, он вызвал польку в свой кабинет и негрозно и несердито обратил её внимание на ошибку. Сказал так: «Я потшебуе докладней працы» [10 - Польск. Japotrzebuje dokladnejpracy – мне нужна точная (тщательная) работа]. На что Юнона, потупив голову и слегка покраснев, тихо ответила: «Я щие домыщлям» [11 - Польск. Jasie domyslam – я догадываюсь].

Зато когда она получала какие-то персональные поручения лично от шефа, а не от Тамары, просто расцветала и старалась их выполнить самым лучшим образом. Запомнился такой эпизод: на фирменных (выбрасывать было жалко) солнцезащитных очках Андрея выкрутился и потерялся какой-то винтик. Юнона получила от шефа задание где-нибудь по дороге заехать в мастерскую и решить проблему. Буквально на следующий день, довольная исполненным поручением, она передала очки шефу и добавила, что мастер ещё протёр стёкла какой-то специальной чистящей жидкостью. Видно было, что она очень рада помочь и что очень хочет, чтобы шеф это оценил. Андрею было, конечно же, очень приятно такое трепетное отношение к его поручениям, и этот скромный эпизод запомнился на годы. Россиянин часто вспоминал потом (и даже говорил об этом Юноне) тот эпизод как яркое светлое пятнышко, «солнечный зайчик» из той старой, полной наивных ожиданий жизни.

Таких проявлений инициативы и внимания со стороны новой сотрудницы, которые не ускользнули от внимания подмечающего такого рода детали россиянина, было несколько. Однажды Андрей обмолвился Юноне, что очень любит польский фильм «Ва-банк» и ему нравится музыка оттуда, но вот диск с саундтреком он никак не может найти в польских магазинах. И был приятно удивлён, когда полька однажды принесла ему в подарок желанный компакт. Это был уже знак внимания, а не просто добросовестное исполнение служебного задания.

Такие и даже более отважные знаки со стороны Юноны чуткий к таким мелочам россиянин отмечал и позже. Однажды в офисе, будучи наедине с полькой в её комнате (Тамара была в тот момент в банке), Андрей в разговоре обмолвился о чём-то, связанном с оборудованием фирмы. Сейчас, спустя двадцать пять лет, не помнилось уже, о чём собственно шла речь. Но зато крепко засела в памяти фраза, которую сказала Юнона. Это был её ответ на какой-то вопрос Андрея. И ответ звучал так: «Всё, что находится в этом офисе, принадлежит Вам». Произнесено это было вполне нейтрально, скромно, но в устах молодой польки звучало настолько двусмысленно, что Андрей не мог этого не отметить. Конечно же, он ничего не сказал Юноне, но в глубине души надеялся, что не по простоте душевной она так сказала, что вложила в эти свои слова тот шаловливый подтекст, который усмотрел в них Андрей. Может быть, думалось ему, это маленький несмелый шажок с её стороны к установлению каких-то менее формальных, чем просто служебные, отношений…

Были и другие шаги. Уже «не словом, но делом» Юнона давала понять Андрею, что ей не безразличны проблемы фирмы и что на неё можно рассчитывать. Она по собственной инициативе стала задерживаться на работе, чтобы доделать начатые и незавершённые задания. В те месяцы конца 1995 года бизнес россиянина бурно развивался, документов было очень много, и шеф, конечно же, не мог не отметить усердия молодой сотрудницы.

Спустя много лет, пытаясь анализировать начало их отношений, россиянин по-прежнему не мог понять, был ли с её стороны это тонкий (и надо сказать правильный, попавший в точку) расчёт, или же это было искреннее желание помогать владельцу фирмы. Конечно же, с надеждой, что это желание помогать будет замечено и оценено.

Так или иначе, старания Юноны достигли цели: и без того симпатизирующий ей Андрей был подкуплен таким отношением к нему лично и его фирме (это было даже, пожалуй, важнее в тот момент). Постепенно между ними начали незаметно устанавливаться те субтильные, почти неосязаемые отношения, когда что-то уже витает в воздухе, угадывается, но дать определения этому ещё нельзя. Особенно мило выглядело смущённо-почтительное отношение польки к шефу. Сказывалась и разница в возрасте: ей – двадцать два, ему – тридцать пять. Та её внимательность при выслушивании поручений очень импонировала Андрею, возможно, такое трепетное отношение ко всему, что он говорил и было залогом старательной работы польки. Автоматически это привело к тому, что круг её служебных обязанностей стал расширяться, шеф постепенно поручал всё более ответственные задания. Юнона постепенно начинала быть не просто полезной, но и незаменимой.

Это был конец 1995 года. Как же всё изменилось через двадцать пять лет!

И если цель одна

И в радости и в горе,

То тот, кто не струсил

И вёсeл не бросил,

Тот землю свою найдёт.

Видимо, цели у Андрея и Юноны были разные. Изначально.

Глава 6. Физиология чувств

Мудрый не тот, кто знает ответы на все вопросы, а тот, кто знает вопросы, на которые нет ответа.

Урсула Ле Гуин

У родителей жены Андрея была дача в Подмосковье. В советские времена слово «дача» подразумевало, как правило, участок в шесть соток и летний (иногда и утеплённый, приспособленный к зиме) домик. Хотя бывали и исключения. В описываемом случае это был деревенский дом в посёлке Алабушево, с небольшим участком, хозяйственными постройками и даже маленьким прудиком, где летом успевали завестись головастики и мелкие рыбёшки.

В этом-то доме тогда, в далёких восьмидесятых, Андрею первый раз в жизни довелось столкнуться с необъяснимым с точки зрения материалистических наук явлением. Дом был двухэтажный, старый, деревянный. Внизу находились застеклённая терраса, столовая и большая комната. Наверху – только одна спальня. И оказалось, что когда Андрей, поднявшись по скрипучим ступеням лестницы, входил в эту спальню, пахнущую яблоками, сушёными травами и старыми книгами, он начинал испытывать очень странное ощущение. В первые же тридцать секунд появлялось чувство какого-то дискомфорта, хотелось поскорее развернуться и выйти. Если же, пересилив себя, Андрей оставался на верхнем этаже дольше – минуту или две, то в животе начинался странный процесс – появлялось непонятное тянущее ощущение: как будто немедленно надо поспешить в туалет. Причём сознание ясно подсказывало, что желудок и кишечник работают нормально, и «позывы» эти имеют совершенно иную причину. Какую – Андрей понять не мог. Но стоило спуститься вниз – на первый этаж, как всё тут же приходило в норму.

Проведя в течение нескольких месяцев ряд «эспериментов» и убедившись, что это не случайное совпадение, а закономерность, физик-экспериментатор отказался от попыток понять причину происходящего. В голову не приходило ничего, кроме мистических мыслей о обитающих под крышей духах или других версий в стиле историй Эдгара Аллана По об убиенных в этой конкретной комнате. Что ж, дом был старый, куплен родителями жены от прежних владельцев – кто знает, какие тайны хранила его история?

Это был первый случай, когда какие-то нематериалистические законы давали Андрею знаки вполне физиологического характера. Прежде он не имел об этой теме никакого понятия и просто смирился с тем, что на второй этаж ему лучше не подниматься. Уже много лет позже, Андрею довелось прочитать, как Эрнст Мулдашев описывал ощущения людей, пытающихся продвигаться в подземных пещерах Харати. И тогда вспомнились его ощущения в подмосковном Алабушево, и он очень хорошо понял описываемую Мулдашевым ситуацию, когда какая-то невидимая, необъяснимая, не поддающаяся регистрации физическими приборами сила не давала ступить шагу исследователям, заставляя их повернуть назад и поскорее выбраться из пещеры.

Второй случай физиологического переживания нематериалистического свойства (как бы странно ни звучал этот оксюморон) Андрею «помогла» пережить всё та же жена. Дело было также в восьмидесятых, года два-три после свадьбы, что подразумевало появление хотя бы изредка конфликтов – не такое уж и нечастое явление в молодых семьях. «Медовый» период уже прошёл, а «притирка» характеров ещё не закончилась. Вот после одного из таких конфликтов – довольно серьёзного – уже поздно ночью Андрей попробовал уснуть. Лёжа в постели на спине, закрыл глаза. Мысли продолжали «кипеть». Рядом – буквально в двадцати сантиметрах от него лежала (и кажется, спала, впрочем такой уверенности не было) жена. И вот тогда-то и посетило его странное, доселе никогда не испытанное ощущение. Одновременно с мыслью о том, что вот тут, совсем рядом, почти вплотную, лежит его благоверная, пришло почти физическое чувство полёта на какой-то огромной высоте. Точнее, нет – даже не так. Было ощущение, что его тело не лежит на кровати, а парит в какой-то чёрной вселенской пустоте. И до ближайшего чего бы то ни было – сотни тысяч километров. То есть вокруг – ни-че-го! Причём это положение странного «зависания» совершенно чётко фиксировалось мозгом, как невозможное, поскольку вот тут – на расстоянии ладони – лежит и спит жена. Никогда не испытанная таким образом амбивалентность, дуальность ощущения запомнилась навсегда. Длилось это недолго, но очень ярко проиллюстрировало Андрею на уровне физиологии то, о чём в тот момент думалось: вот рядом человек, который должен быть самым близким, но его НЕТ рядом – он бесконечно далеко! И ты сам, один во всей этой чёрной Вселенной.

Отчасти что-то похожее Андрею довелось много лет позже ощущать в моменты практик по выходу из тела по методу Михаила Радуги. Но это уже совсем другая история, как писали братья Стругацкие.

Третья разновидность необъяснимых академической физикой ощущений дала о себе знать в последние пару лет общения с Юноной. Когда случалось Андрею войти в её рабочий кабинет, то как будто невидимая, но вполне ощутимая волна накатывалась на него от сидящей за письменным столом польки. Просто физиологически ощущалось, насколько она недовольна, что шеф вошёл к ней, занятой по горло работой, и опять будет мешать, отвлекать, задавать какие-то вопросы. Трудно было найти внешние проявления действия такой волны – ни мурашек на коже, ни холодка внутри. Несколько похоже это было на ощущение перепада температур, когда человек, открывая дверь в парилку из предбанника, сразу же ощущает разницу. Но тут никакой разницы температур не было – просто, входя в «зону действия» польки, Андрей ЧУВСТВОВАЛ мягкий удар этой волны неприязни.

Четвёртый же эффект проявления ментального через физиологию обнаружился в тех же восьмидесятых годах, но, в отличие от первых двух, остался с Андреем на всю жизнь.