Ворожея

– А то ты не знаешь! – вмешалась в разговор Вилена. – За каждое твое дежурство не меньше двух авто подбираем…

– Ну и что, – обиделся Морозов, – а при чем тут я? Сегодня не было ничего.

– Так и дежурство еще не закончилось. А в остальные дни ДТП бывает значительно меньше, – пояснил Носов. – Давно говорят, что тебе везет.

Владимир Владимирович Морозов пришел на скорую еще до объединения ее с неотложкой и в первый же день попал на большую авиакатастрофу – при посадке упал самолет военно-транспортной авиации с двумя сотнями новобранцев… почти все погибли. С тех пор не было у него дежурства, когда обошлось бы без сбитых пешеходов или покалеченных водителей и пассажиров. «Везучесть» его стала на подстанции «притчей во языцех».

Морозов слез с носилок и уселся на боковое креслице.

– Ну, я вообще-то человек неконфликтный, – начал он. – Но за то, что разбудили, щас обижусь…

– Если обидишься, дальше не повезу! – откликнулся Толик. – Обиженные сами возят! – Как он услышал в кабине, за шумом двигателя и ветра ворчание Морозова? Загадка.

Морозов сопел, насупясь, смотрел в окно на рассветные сумерки.

– Володька! – повернулась к нему Вилена и тут же радостно воскликнула: – Да он притворяется! Толик, давай его высадим, пусть пешком до подстанции идет!

Толик открыл окошко в переборке пошире и сказал, чуть обернувшись:

– Вот спали люди – и спали бы дальше… Чего разбудил ребят, доктор?

Носов выпустил густое облако, часть которого унесло в салон, и произнес, прищурившись:

– Ничего… Сейчас такая ночь… чудесная. А я какой-то и не уставший, хоть сутки на исходе. Странно… тревожное предчувствие, – и задумался.

Толик залез рукой за сиденье, нащупал кнопку приемника и покрутил настройку, ловя «Маяк». По кабине разнеслась негромкая музыка…

– О, – сказал Носов, – оставь, «Щелкунчик», люблю Чайковского…

– А больше ничего и нет. Сейчас только «Маяк» и работает, остальные с шести.

Толик вдруг принял вправо и стал притормаживать. По тротуару медленным, прогулочным шагом шла девушка. Она явно не спешила.

Виктор ее походку мысленно обозвал «задумчивой». Толик остановился возле нее, перегнулся через Носова и позвал:

– Девушка! Подскажите, пожалуйста, где тут Колчаковский переулок? Нам сказали, что как свернем с улицы Деникина, так и найдем… Уже полчаса крутимся… ни того, ни другого.

Девушка остановилась и, развернувшись к Толику, которому Носов шипел прямо в ухо: «Что ты делаешь?» – задумчиво потерла лобик, помолчала, будто что-то вспоминая, и наконец, сказала, слегка заплетаясь языком:

– Я не знаю, наверное, это не здесь, а где-то в Ворошиловском районе, там всякие улицы Тухачевского и по имени разных генералов… Да, наверное, это там.

– Спасибо, девушка! – проникновенно сказал Толик. – А здесь точно нет ни улицы Деникина, ни Колчаковского переулка? А проспект Врангеля?

– Нет, в нашем районе точно нет, – оставалась серьезной девушка. – Но вы знаете, тут рядом есть станция скорой помощи, вы спросите у них. Они местные – наверняка лучше меня знают этот район.

– Мы непременно так и сделаем, – все так же, не дрогнув лицом, произнес Толик. – Вам медицинская помощь не нужна?

Девушка на секунду оторопела, потом мотнула головой.

– Нет, мне хорошо. Все нормально. Вот мой дом… – она неопределенно махнула в сторону многоэтажек.

Носов с трудом сдерживал смех. Совершенно искренняя серьезность Толика смешила больше всего. В салоне тихо умирали Вилена и Морозов. Уже когда они отъехали и девушка как ни в чем не бывало, все так же задумчиво пошла дальше, Носов проговорил, вытирая слезы:

– А завтра она, если вспомнит, обязательно спросит у кого-нибудь, где улица Деникина…

– И проспект Врангеля, – стонала Вилена.

Толик улыбался.

– Эх, весь эффект остался за кадром, – посетовал он. – Все самое интересное будет сегодня утром или днем… но как она нахрюкалась! Я бы от ее выхлопа закусил сейчас. И не боится – одна ночью.

– Слушайте, но ведь это невероятно, – разволновался Носов, – что же с нами случилось? Ведь ты очень точно подметил, что многие уже не помнят ничего и никого… Для них Гражданская война, Отечественная, красные и белогвардейские генералы – все одна эпоха и одни герои… Как же так?

– Да что ты, доктор, – успокоил Толик, притормаживая, – кому это все теперь нужно? Мы еще помним, так нам в школе об этом долбили, и в Чапаева мы играли, а они? Для них Великая Отечественная война, как война с Наполеоном – уже история. А историю никто не хочет учить. Скучно.

Он объехал огромную клумбу и свернул в проезд к подстанции. Двор был забит машинами.

– Ребята, – радостно сказал Носов, – кажется, мы последние.

Мимо диспетчера не проскочишь. Окошко диспетчера смотрит прямо на входную дверь, и малейший ее скрип, свист ветра в щелях или пение пружины доводчика – и вот он ты, пойман на прицел. Номерок уже занесен в табличку. «Бригада на подстанции».

Вилена побежала на кухню, проверить чайники, есть ли вскипевшие. Носов отдал оформленную карточку в окошко диспетчерской и, засунув туда всю голову, поглядел в список подъехавших бригад, пошевелил губами, считая, и радостно объявил Морозову, в нетерпении топтавшемуся на кафельном полу холла:

– Восьмые! Иди, спи!

Морозов, радостно приговаривая «Два часа, два часика…», пошел в фельдшерскую, выходящую окнами на запад под раскидистый клен, нащупал в темноте свое уже разложенное кресло, развернул тонкое шерстяное одеяло, взбил жиденькую подушку, снял кроссовки, халат и, хрустя мослами, с наслаждением устроившись, натянул до подбородка одеяло и проговорил:

– Что-то самолеты не падали давно… – откуда мысль эта возникла в его засыпающем мозгу?

– Ты это к чему? – раздался с соседнего кресла совершенно несонный голос Сашки Костина.

– Ни к чему, так… – ответил Морозов и уснул.

Носов постоял еще несколько минут, читая на доске свой график и прикидывая, как распланировать свободное время, если к концу месяца останется трое суток, а в начале следующего будет, хотя бы двое свободных, итого – четыре свободных дня. У Вилечки – тоже. Можно взять ее и махнуть на рыбалку или пройти с ночевками на байдарке по Мсте[4 - Река в Тверской области, впадает в озеро Ильмень.]…

Так помечтав, он пошел на кухню.

Его любимое место между холодильником, окном и столом занял заведующий подстанцией Герман Исаевич Стахис.

Довольно моложавый, хотя ему было уже больше сорока пяти, он отхлебывал душистый смоляной чай без сахара и о чем-то негромко выговаривал дочке. Когда вошел Носов, Стахис замолчал.

К приходу Носова на подстанцию Герман уже девять лет был заведующим и, несмотря на резкость, а порой и грубость, любим и уважаем сотрудниками.

Окончив школу, Герман, рассудил здраво, что мединституты в любом областном городе мало отличаются друг от друга, и если в Москве шансов поступить меньше, то в Калинине[5 - Тверь (с 1931-1990 – назывался Калинин, в честь М.И. Калинина, члена политбюро ЦК ВКП(б) СССР)], Ярославле или Саратове – больше. Здравый смысл указал на Калинин – час сорок от Москвы на электричке.

Действительно, поступил, отучился, женился, перед окончанием института развелся, слава богу, без детей. Затем обязательное распределение в район.

Отработав по распределению положенные годы в районной больнице в Рязанской области, Герман приехал в Москву и пошел устраиваться на работу. В трудовой его были записи: «врач-ординатор» и «заведующий терапевтическим отделением». Хотелось попасть в ординатуру.