– Ну после так после, а теперь пить будем, друже!
– Я от чары не сторонюся! – ответил, присаживаясь к столу, Василий, но Ивашка не обрадовался потом его компании. Словно туча нависла над всеми, и пилось и пелось как?то нескладно.
– Ой, друже, друже, – бормотал Ивашка, – испортили тебя дивки, нехай их!
– Ну, а что с тобою? – спросил он Василия, когда к ночи, взявшись за руки, шли по домам. Василий знал уже, что как ни пьян Ивашка Волдырь, а голова у него всегда свежа, и без утайки рассказал ему про свое горе.
– Ц – ц-ц! – чмокнул Ивашка. – Горе твое – горе; только не казацкое, друже! Батько не любит этого. Придется тебе зазнобу свою до времени оставить здесь, потому батько больно заскучал по тебе, а сказать ему – беда! У нас он строг насчет бабы. Свою полюбовницу сам в Волгу бросил, а наших прямо вешает али казаки рубят.
Василий вздрогнул:
– Не хотел я идти с ним, здесь хотел остаться!
– Худо! – покачал головою Ивашка. – На нее беду накличешь. Прикажет в воду посадить али просто повесить! Ни! Ты ее тут оставь. Сыщи ей местечко. Она выправится потиху, а ты и тут. И куда тебе ее больную? Так?то!..
Василий поник головою. В эту ночь он страдал так, что карлик несколько раз подходил к нему и говорил:
– Не тоскуй! Она поправится! – и при этих словах жалел в душе его еще более.
– Ах, теперь, Викентий, новая беда! Еще горшее!
– А что? Может, я помогу?
– Батька наш сюда едет, Степан Тимофеевич. А послезавтра дале пойдет и меня с собою утащит. Я уйду, а на кого ее, голубку, оставлю?
– А со мною? – ответил карлик. – Я ее как свое око беречь буду!
Василий покачал головою.
– Что ты? – сказал он. – Здеся будет пьянство да распутство. Придут к тебе и ее возьмут.
Карлик опустил голову, но потом вдруг хлопнул себя рукою по лбу:
– Стой! У меня тут друг есть! Русский поп, отец Никодим. Старый он, да такой ли добрый. Дом у них что острог. Крепкий. Работник есть! Ты еще кого оставь тут. Вот мы и удержим ее!
Василий благодарно взглянул на карлика.
– Верю я тебе! – сказал он с горячим чувством. – Коли уеду, на тебя одна надежда. Убереги! И тебя, и попа твово осыплю!
– На что нам золото! – ответил карлик. – Я и так доволен твоею милостью!
– Так ты сходи, милый, завтра. Спознай у попа?то. Може, и не захочет.
– Что ты? Да что он, то я. Коли я говорю, он не отопрется. Завтра в ночь и перенесем ее, голубушку!
Василий кивнул головою и успокоился хоть отчасти. Чувствовал он теперь, что уж Наташа без него не узнает обиды.
На другое утро чуть свет он отдал распоряжения и выехал из Крестовых ворот встречать Стеньку Разина.
IX
Толпа народа валила из города к пристани, повидать своего батюшку. Василий с Ивашкой Волдырем, Гришкой Савельевым, Кривым и Пасынковым, со стрелецким головою и пушкарским, с десятью сотниками остановились у самой пристани.
Ждать пришлось недолго.
– Идут! Идут! – послышались возгласы. Толпа заволновалась и придвинулась.
– Осади! – крикнул Василий, и пришедший для встречи отряд стрельцов стал отодвигать толпу, колотя передние ряды по чем попало палками своих бердышей.
Вскоре на Волге показались струги. Впереди шел малый есаульский струг.
– Еремейка со Степкою Дружинкиным валят! – сказал Ивашка и стал махать им своей шапкою. Но они прошли мимо пристани. Следом двигался струг, весь обтянутый в черное, с черным флагом, с черными парусами.
– Кто в ем? – загудели в толпе.
– Патриарх Никон, что боярами ссажен! На колени! – пронеслось откуда?то, и вся толпа упала на колени. Василий со своими людьми сошли с коней и тоже стали на колени, а струг медленно, плавно прошел мимо пристани. За ним плыл весь разукрашенный золотою парчою, с двуглавым орлом на флагах, с пунцовыми парусами струг.
– Многая лета свету царевичу Алексею Алексеевичу! – раздались крики в толпе, и скоро отдельные возгласы слились в сплошной клич, а струг величественно прошел мимо пристани, и ничто на нем не проявляло жизни. И наконец показался атаманский» Сокол». Сам Стенька Разин в золотом парчовом кафтане, отороченном соболем, в собольей шапочке с пером цапли на околыше, с легкой саблею у бедра стоял на самом борте струга и приветливо кивал головою. Рядом с ним виделся коренастый Фролка.
Толпу охватило словно безумие.
– Много лет батюшке Степану Тимофеевичу! – заревели на все голоса люди, бросая кверху свои колпаки. Струг подошел к пристани, и Стенька быстро сбежал по сходням.
Василий подошел к нему.
– Васенька! – радостно воскликнул Разин. – Здорово, друже! Стой, поцелуемся! Уж и порадовал ты меня! – говорил весело Разин. – Я думал, кровь прольется, а ты и город взял, и казаков моих уберег! Порадовался я, как гонца твоего услышал!
Василий смутился, думая, что Разин шутит. Пасынков тихо сказал ему.
– Прости, атаман, это я человека с весточкой погнал!
Василий благодарно кивнул и стал обниматься с Фролкой.
– Соскучали мы за тобою, Василий, – сказал Фролка, – ровно братана нет! Что похудел?
Но Разин уже сел на коня, и Василий, не отвечая, поспешил тоже вскочить в седло.
– Многая лета батюшке Степану Тимофеевичу! – ревела исступленно толпа.
Стенька кивал головою и кричал в ответ:
– Спасибо на ласке, добры молодцы!
Стрельцы окружили его. Затрубили трубы, загудели тулумбасы, и шествие тронулось к воротам.
Это было торжество победителя, триумф наглого вора.
Едва он въехал в ворота, как со всех сторон загудели колокола и ударили пушки.