Кровавый пир

Стенька что?то говорил воеводе. Воевода покачал головою.

– Ишь, ишь! – заговорили в толпе. – Ну, конец тебе, воевода!

Стенька, видно было, как подтащил воеводу к низким перилам и толкнул его от себя в грудь обеими руками.

– Ух! – охнула толпа. Тело воеводы мелькнуло в воздухе и грузно ударилось о землю.

Что?то вздрогнуло в груди Василия.

– Ишь ты как побелел, братику! – сказал ему, толкая его в бок, Ивашка Волдырь.

– С непривычки, – усмехнулся Ус.

Стенька Разин тихо вышел из?под колокольни.

– Ну, и поджигать можно! – сказал он, подходя к своим.

– А что с этими сделать присудишь? – спросил Ус. Стенька оглядел толпу связанных равнодушным оком.

– Что? Да повесить их! – ответил он и пошел.

– Расправляйтесь, братики, со своими недругами! – крикнул Ус.

В ответ ему раздались рев и вопли. Толпа, стоявшая доселе в нетерпеливом ожидании, рванулись к подножию колокольни.

Вон казак взмахнул саблею, какой?то мужичонка, вопя, рвался вперед, подняв над головою огромный кол; вон ражий стрелец закрутил волоса женщины на руку и медленно водил по ее горлу ножом. Кровь брызнула фонтаном, и он осклабился.

Василий отвернулся в ужасе и побежал вдогонку за атаманом. Вдруг он поскользнулся и упал, руки его скользнули по чему?то влажному. Он поднялся. Тонкой струею от собора текла липкая кровь, перемешанная с грязью.

Он добежал до приказной избы и перевел дух. Навстречу ему с гоготом казаки, посадские и стрельцы ворохами тащили толстые книги, свитки и грудой кидали перед собою на площадь.

– Куда это? – спросил Василий.

Один казак посмотрел на него с удивлением.

– А жечь! – ответил он.

Василий вошел в избу. Посредине стоял длинный стол, уставленный едою, кубками и сулеями. Стенька Разин, засунув за широкий кушак руки, сдвинув шапку на затылок, кричал казакам:

– Несите, несите, молодцы!

Он увидел Василия и кивнул ему.

– Вот так я сожгу все дела и на Верху, в Москве! Ну их к бису. От них только одно горе!

Василий опустился на лавку. Стон и вопли стояли в его ушах; чуть он закрывал глаза, перед ним вставал стрелец, режущий женщину. Он невольно вздрагивал и раскрывал глаза.

– Что ты такой сумный? – спросил его Стенька, подходя к нему.

– Крови много! – тихо ответил Василий.

– Ха – ха – ха! A казаком назвался! Как же ты, братик, воеводу накажешь?

Словно кнутом ударил он Василия, и тот сразу загорелся злобою. Глаза его вспыхнули.

– Вот то?то! – одобрительно сказал Стенька – А тут, братику, каждый свои счеты сводит.

В избу друг за другом стали входить есаулы. Лица всех и одежда были испачканы кровью. Глаза горели страстью, и все, крича и шумя, казались пьяными.

– Ну, хлопцы, поработали за сегодня! Пображничаем! – сказал Разин, садясь в голову стола. – Ты, Фролушка, справа садись, а Василий слева, вот так! Ты, Вася, – обратился он к Усу, – вином потчуй. Наливай водки сначала по доброй чаре!

Казаки жадно набросились на вино и пищу. Они брали руками из мисок куски мяса и рвали их зубами, запивая вином, медом, водкою. Беседа делалась все шумливей и шумливей.

Стенька весело расспрашивал всех о взятии города.

– Ни, – говорил Ус, – и у Вознесенских ворот было мало драки. Только немчин один…

– Какой немчин?

– А тот. Помнишь, батька, когда мы отсюда уходили, воеводы до нас немца послали. Ты еще его чуть саблей не окрестил.

– Так он, песий сын, дрался?

– Пока не зарубили его, все саблюкой махал!

– Ишь, бис его возьми!

– А там и ничего больше, – заговорил Фрол, – только черкесы да персюки дрались. Ну, да их немного и было!

– Всех позабрали?

– У батьки их попряталось много, на митрополичьем дворе.

– Ну, тех оставить надо до поры. Уважим батьку! Эх! – смеясь, воскликнул Степан. – А помните, есаулы, как ваш батько в этой избе булаву сложил. Еще воеводы так?то кочевряжились!

– Эге – ге! А помнишь, батько, як князь Львов шубу у тебя оттягал, – сказал Федька Шелудяк, рослый мужик с бабьим лицом.

Стенька кивнул.

– Попомнились ему мои речи, вражьему сыну! А вы, братики, дуванить будете, шубу мне отдайте!

Василий молча сидел подле атамана и с удивлением смотрел на него. Что в нем? Вот он сидит со всеми, такой же, как все. Даже одет не лучше, чем вот хоть Ивашка Терской или Васька Ус. И говорят с ним все, как со своим казаком, а вот он встанет да оглянет всех – и вдруг шапки полетят с голов, и все смолкнет, и по одному слову его пойдут в огонь, на верную смерть.

И Василий чувствовал, что и он за этим Стенькой пойдет везде. Степан, словно угадывая его думы, оборачивался к нему и ласково трепал по плечу.

– Пожди, братик, скоро на Саратов пойдем! – говорил он ему.

В избе уже шел дым коромыслом. За дверями избы глухим стоном отдавалось народное буйство.