Банда возвращается

Виктория сжала губы и пошла напролом…

На контрольно-пропускном пункте ей сразу же передали распоряжение Кожинова явиться к нему в кабинет. Девушке показалось, что дежурный офицер смотрит на нее не так, как обычно. Тревожные какие-то были у него глаза и как будто подозрительные. И когда она прошла КП, прямо-таки спиной ощущала, что офицер провожает ее пристальным взглядом.

Девушка шла по коридору, – все, с кем встречалась, на нее будто оглядывались; и еще ей представлялось, что ковровая дорожка под ней горит, полыхает угольями. Громко стучало сердце… в висках.

В приемной секретарь посмотрел на нее какими-то недобрыми глазами. Не откладывая, заглянул в кабинет:

– Товарищ генерал, к вам Макарова… – и с ядовитой улыбочкой – уже ей: – Проходите.

Виктория хоть и нервничала сильно, но была вежлива даже с секретарем, – кивнула ему. Подумала только:

«Набирают же откуда-то таких червяков…»

Генерал с тяжелым лицом сидел за своим столом и поднял вопросительные глаза на Викторию. Багровый цвет лица шефа не предвещал ничего хорошего.

– Садись, – указал Кожинов на стул. – У меня один вопрос к тебе, Виктория Васильевна: ты со мной или уже нет? – он пронзительно посмотрел на женщину. – Отвечать на него не надо, это бессмысленно. Только помни, что вопрос этот тебе был задан. А теперь рассказывай…

Виктория сама удивилась, какой ровный и спокойный у нее был голос:

– Вчера во время беседы с заместителем Смоленцева я узнала, что Смоленцев вел переговоры с директором «Экобанка» и Липкиным относительно перспектив развития телестудии. Сопоставив это со списком, который вручила мне Елена Монастырская, я предприняла попытку встречи с Липкиным, связавшись с ним через Зацепина.

У Кожинова было непроницаемое каменное лицо:

– Встреча произошла?

– Да. Только что…

– Результат?

Виктория достала из внутреннего кармана пиджака диктофон и, отсоединив проводок микрофона, положила диктофон перед генералом. Девушка отмотала пленку немного назад и нажала клавишу воспроизведения.

Зазвучал голос Липкина:

«…уровень тотальной слежки и информированности вашей службы. Поэтому мы считаем, что этого бедного педераста, так удачно подвернувшегося под руку, спровоцировали на драку со Смоленцевым, потом талантливого журналиста профессионально добили, а вину возложили на Глушко».

Виктория остановила воспроизведение, сказала:

– Они угрожают поднять немедленный шум, как только будет предъявлено официальное обвинение и они получат доступ к Глушко.

– Понятно. Тогда такой вопрос. На него надо ответить, – генерал посмотрел на девушку так пристально, словно взял под микроскоп. – Что с тобой происходит?

Виктория и не думала запираться:

– Я чувствую неладное.

– Ия это чувствую, – горько усмехнулся генерал.

– Мне не нравится вся эта история. Меня это настолько обеспокоило, что я предприняла некоторые самостоятельные шаги… Хотя понимала, что рискую, – возможно, откровенность в данной непростой ситуации была для Виктории единственным правильным выходом, и она интуитивно нашла его. – Я стала даже сомневаться, тем ли делом занимаюсь.

Откровенность ее впечатлила шефа:

– В переводе на русский язык, ты засомневалась во мне. Ты нашла уже ответы на свои вопросы?

– Нет, недостаточно информации. В основном, новые вопросы, – Виктория не прятала глаз. – Если не можешь принять решение, не надо с ним спешить; надо накапливать информацию – разве этому правилу не вы меня учили? – это она ловко ввернула Кожинову; оппонента удобнее всего охаживать его же оружием – это наиболее действенный из приемов.

Кожинов, разумеется, оценил ее тактику:

– Я не буду читать тебе мораль, – бесполезно. Через некоторое время ты все выяснишь для себя. Скажу только, что я прочил тебя на серьезную работу и не торопился. Полагаю, хорошо делал, что не торопился… Скажу больше, у талантливого и самостоятельно мыслящего специалиста бывают временами периоды кризиса. В какой-то степени это даже неизбежно, потому что он, находясь внизу, не видит общей картины. Ее должна заменять абсолютная вера своему начальнику. Если веры нет, то не стоит работать, – Кожинов, говоря все это, кажется, что-то уяснял и для себя. – Начальник вынужден иногда приносить в жертву своих людей, но они знают, что это абсолютно неизбежный риск. Особенно когда коллектив занимается серьезным делом… Ты знаешь, что снят с поста Министр обороны?

Виктория вскинула глаза:

– Нет, когда?

– Два часа назад. Кроме того, ты поговорила с Липкиным. И это в такой-то момент!.. Знаешь, сколько у меня… и у Президента… есть врагов, которые просто мечтают иметь твое фото? Я не внешние данные твои имею в виду и не поклонников. Представь, что тебя все-таки засняли в обществе с Липкиным. Представила?

Виктория отвела глаза и промолчала.

Кожинов смотрел на нее в упор:

– Думаешь, они не используют такое роскошное фото? Не представят факт встречи в выгодном себе свете? Тогда грош тебе цена, как специалисту…

– Я приняла меры предосторожности…

– Предполагаю. Наши ребята видели тебя…

– Уже это гарантия, что меня никто не заснял, – Виктория не упустила случая обратить минус в плюс.

– Ты должна осознавать, умница, в какую гущу попала, – он посмотрел на нее хмуро, из-под бровей. – Я могу сделать для тебя по старой дружбе только одно: Президент в скором времени начинает предвыборное турне, первый город – Ярославль. Ты сегодня же уезжаешь туда в командировку и проводишь комплекс предварительных мероприятий. Бригада приедет попозже, но многое ты сможешь сделать и сама, поучишь там местных… Я не хочу садить тебя под замок. Инструкции получишь у Карлика. Иди.

Оставив диктофон на столе, Виктория покинула кабинет шефа. Она была так взволнована, что даже забыла попрощаться…

* * *

Наум Кожинов,

12 часов 15 минут дня,

25 марта 1996 года,

Кремль

Кожинов закончил прослушивать разговор Виктории и Липкина. Интересный, конечно, разговор…

Задумался, припомнил на первый взгляд незначительную деталь: Макарова, докладывая о наружной слежке, сказала, что Смоленцев встретился с «неизвестным мужчиной» и что пленка в лаборатории. В лаборатории…

Кожинов набрал номер технического отдела: – Это Кожинов. Мне – фототехника…

– Одну секунду…