Щербаков поморщился от этого крика:
– Идите.
Когда конвоир удалился, закрыв за собой скрипучую дверь, генерал указал подследственному на стул:
– Садитесь, Глушко.
Арестант занял свое место перед лампой, высветлившей его морщины.
Бондарович сел сбоку от стола.
Щербаков, как положено, решил представиться подследственному:
– Допрос сегодня ведут офицеры ФСБ, входящие в объединенную следственную бригаду, генерал Щербаков и майор Бондарович, – пока говорил, он изучал альбиноса внимательным холодным взглядом. – Вы знаете, кто с вами работал вчера?
Глушко поежился под его взглядом:
– Служба безопасности Президента… А вы другое ведомство? Понятно. Значит, все сначала.
Бондарович заметил на это:
– Вам еще придется отвечать по многу раз на одни и те же вопросы, такова работа подследственного.
– Работа?
– А вас удивляет это?
Глушко нервно пожал плечами:
– Пожалуй, в нашей стране ничему не стоит удивляться. Были времена, когда безвинных арестовывали миллионами…
Генерал Щербаков счел необходимым прояснить ситуацию:
– Вам предъявлено обвинение в убийстве Виктора Смоленцева. Хотите что-нибудь заявить по этому поводу?
Бледное лицо Глушко вытянулось:
– Я всю ночь заявлял по этому поводу: я не убивал Виктора, даже не разговаривал с ним, не тащил тело в туалет, не ломал ему шею. Я встал с кресла, когда Смоленцев вошел, потушил сигарету и вышел. Все! – по мере того, как подследственный говорил, голос его становился все громче.
Щербаков строго сдвинул брови:
– Спокойно, Глушко. Криком делу не поможешь. А разобраться в этом деле в первую очередь – в ваших интересах… – он переложил с места на место приготовленные заранее листки. – Будем считать, что на изрядную часть наших вопросов вы уже ответили, так что времени мы сэкономили порядочно. Остальное время давайте потратим на деловую беседу.
Глушко обиженно поджал губы:
– О том, как меня угробить?
Щербакову совсем не нравился его тон:
– Давайте сразу договоримся. Мы будем исходить из того, что нас интересует именно ваша версия, что мы вам полностью верим.
– Презумпция невиновности? – щегольнул альбинос с едкой ухмылкой; он был явно настроен встречать в штыки всякого представителя власти; должно быть, Кожинов накануне пропустил-таки его через мясорубку.
Генерал проявил выдержку:
– Вот и давайте проработаем вашу версию в подробностях. Ведь важно и ваше видение. А мы потом найдем время и проверим версию на прочность.
Глушко вдруг начал ерничать:
– Покуда меня самого проверяют на прочность. Вчера уже были проверялыцики… И потом… вы думаете в этих стенах профилакторий? – он судорожно проглотил слюну. – Повеситься, что ли? Такой вариант всех устроит?
Щербаков взглянул на него хмуро:
– Самоубийство подследственного в таком громком деле – верное разжалование начальнику тюрьмы. Так что стеречь вас от таких действий будут внимательно, будьте уверены. Без разрешения головы не повернете.
Глушко, видно, еще не задумывался об этом:
– Значит, и подохнуть не дадите.
– Не раскисайте, вы всего один день в камере.
– Спасибо, успокоили, – у подследственного в глазах блеснуло отчаяние.
Бондарович решил вернуть разговор в рамки интересующей темы:
– Кто был в коридоре, когда вы вышли из курительной комнаты, оставив в ней Смоленцева?
Глушко постарался взять себя в руки:
– Не помню… Кажется, никого.
Генерал Щербаков пытался помочь:
– Вспоминайте, Глушко, восстанавливайте события в памяти, как картину… Вы выходите и идете по направлению к пропускному пункту. Направо вы вряд ли посмотрели, но кого вы видите перед собой?
Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:
– Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…
Щербаков заметно оживился:
– Сколько?
– Двое… – подследственный напряг память. – Да, пожалуй, двое…
Бондарович сделал отметку в блокноте:
– Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым – «в контрах»… Но ведь сама обстановка – Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…