Хрустальный фрактал

– Ваня? – спросила Анна Тимофеевна. – Дайте мне поговорить с Ваней. Где он?

– Да вот же! – начал было сердито говорить старик, но Марья решительно встала между ними, развернулась к Анне Тимофеевне, и неестественно улыбнулась.

– Здесь, в компьютере, его сознание, – сказала она.

Анна Тимофеевна начала плакать – сразу же взахлёб, без раскачки. Она не вытирала слёзы. Слёзы просто катились вниз по её рябым и вялым щекам. Плечи её мелко дрожали.

– Ваня, – без интонации, монотонно, ровно в промежутки между всхлипываниями, стала говорить Анна Тимофеевна. – Ваня. Ваня. Ваня.

А потом она начала длинно и немелодично скулить.

***

Анна Тимофеевна расфокусированно смотрела в монитор, а перед глазами её белело лицо Вани: умное, с подвижными сообразительными глазами. Ваня, насупившись, сидел на диване.

– Оно дурацкое! – не глядя на неё, сказал он. – Поменяй!

– Да ты не понимаешь, сына, – сказала она, и увидела, как он плотно, до яростных морщин, стиснул глаза. – Это хорошее имя. Сильное. Доброе. Оно приносит удачу. В сказках же.

– Там только дурак! – крикнул Ваня. – Ясно? В сказках? В каких ещё сказках! Он дурак там! Блаженный! Везде! Ты таким хочешь?

– Ну отчего же… – растерялась Анна Тимофеевна. – Ему же везёт. Он всегда…

– Он дурак! – крикнул Ваня. – Вырасту – поменяю! Понятно?

– Ну, зачем ты…

Но Ваня уже вскочил, стремительно оказался в прихожей, и через пару секунд хлопнул дверью. Анна Тимофеевна постояла в пустой комнате, потом без мыслей, без чувств, без эмоций взяла тряпку, смочила её прохладной водой, отжала, и принялась протирать компьютерный столик. Вечно он тут накрошит. Она подвинула клавиатуру, экран высветился, и показал страницу, где, как она поняла, был список китайских имён и фамилий. Заголовок гласил: «Кто ты по-китайски? Трендово и модно».

– Мы начинаем, Анна Тимофеевна. Больше ждать нельзя.

Анна Тимофеевна продолжила было протирать пыль, но обнаружила, что находится она в светлой комнате, уставленной компьютерами и какими-то ящиками. В лицо ей смотрела Марья.

– Ваня? – сказала Анна Тимофеевна.

– Послушайте меня, Анна Тимофеевна, – сказала Марья. – Сейчас мы начнём перенос. Физически носитель будет вот таким. Но это временно. Вот, видите?

– Что это? – спросила Анна Тимофеевна.

– Это робокотик, – сказала Марья. – Алексей Триумфович доработал его. У него есть подвижность всех четырёх лап, правда, ограниченная, но дело не в этом. Главное, что сознание Вани сохранится в полном объёме. Это настоящее цифровое бессмертие. А потом подыщем более подходящий вариант. Для форс-мажора вполне…

Анна Тимофеевна начала тонко и прерывисто плакать без слёз. Она смотрела на этого робокотика и думала о том, что Ваня – её Ваня, мальчик, которого она зажимала коленями и гладила, долго и сосредоточенно гладила по голове, зарывалась носом в макушку – что Ваня её окажется теперь в этой пластиковой фигурке, и что? Как он будет? Что он будет такое?

– Он увидит меня? – спросила Анна Тимофеевна.

– Теоретически да, – сказала Марья. – Мы, вы всяком случае, на это надеемся. Все соответствующие сенсоры Алексей Триумфович подготовил. Вопрос, конечно, как они состыкуются с массивом предыдущих данных, но это можно будет понять только опытно. Да! И главное! Чуть не забыла. Сама система восприятия… Она не имеет аналогов. Если кратко, то мы сделали антизаслон. Пока только буки-версию. Как бы объяснить. Понимаете, если заслон частично блокирует образ человека в мир, делает некоторые его части недоступными для восприятия, то антизаслон – наоборот. Он, как магнит, усиливает перцепцию, притягивает реальность, обогащает её. Система функционирует поверх сенсоров. Понимаете? То есть даже с такими, игрушечными сенсорами восприятие его будет шире и качественнее человеческого. А мы ведь со временем обновим сенсоры. Поставим более качественные. Например, Ваня уже сейчас сможет приближать визуально объекты и рассматривать их. Или слышать в диапазоне от пятнадцати до шестидесяти пяти килогерц. Понимаете? Как человек, но только лучше. С кошачьим дополнением. Информация о мире будет очищена для него от шумов, от всего мешающего, второстепенного. Это если всё пойдёт по плану. Но, я уверена, пойдёт. Алексей Триумфович всё подготовил, а он редко ошибается. Я бы сказала – никогда.

– Когда? – спросила Анна Тимофеевна.

Всё это было непонятно и ненужно. Всё это китайская грамота, чушь. Сотрясение воздуха. Эти умники просто кривляются тут перед ней. А Ваня, Ваня её, заточён он в их компьютере, схвачен, придавлен всей этой зловещей и непонятной машинерией, лежит, не в силах пошевелиться, как древний богатырь, и она нужна ему, она ждёт его, она поможет ему. Она его вытащит.

– Ждём, – сказала Марья, выглядывая за ширму, в сторону задумчиво стоящего у мониторов старика.

К Марье осторожно подошёл светленький парень, тот, который прибился к ним в коридоре. Они о чём-то тихо переговорили. Марья посмотрела на старика. Парень покачал головой, прикрыв глаза.

– Что с Ваней? – обеспокоенно спросила Анна Тимофеевна. – Что-то сломалось?

– Нет, всё в порядке, – сказала Марья, но голос её по-прежнему был напряжённым. Нельзя верить такому голосу.

– Что тогда?

– Просто ждём, – сказала Марья. – Сейчас начнётся перенос. – Смотрите вот пока на него. Вот. Но не трогайте.

Анна Тимофеевна принялась сосредоточенно смотреть в глянцевую морду улыбающегося котика. По щекам её, по проложенным уже дорожкам, снова нечувствительно потекли слёзы: она представила, что за этой твёрдой, неподвижной маской, будет сердце – ? мозг – ? душа – ? будет что-то от Вани, и он станет вдруг смотреть на неё сквозь камеры, встроенные в глаза игрушки.

Марья отошла к старику и о чём-то стала с ним говорить. Старик недовольно отмахивался. Потом просто демонстративно отвернулся и стал смотреть в монитор. Марья возвратилась к молодому человеку.

– Не хочет, – услышала Анна Тимофеевна. – Рискованно. Формат контейнеров не подходит… могут не собраться так, как нужно… Да я знаю…

Марья достала из оттопыренного кармана на бедре коммуникатор и принялась сосредоточенно тыкать в экран. Молодой человек подошёл и стал смотреть через её плечо.

– А если так подогнать, – сказала Марья. – Сейчас я с ним поговорю. Не оптимально, но может сработать.

Она отошла к старику, показала коммуникатор, но тот, выслушав её, нахмурился, и жестом, не говоря ни слова, отправил обратно. Молодой человек, деревянно шагая, тоже попробовал было сделать подход к снаряду, но увидев страшное лицо старика, тут же вернулся к Марье. «Ваня, Ванечка мой, – стала неслышно шептать Анна Тимофеевна. – Приди ко мне, вернись ко мне, будь со мной, пусть даже и в этом котике. Вернись, Ваня. Вернись».

– Ему виднее, – сказал молодой человек. – У него вся картина. Значит, не получается.

– Ты охренел? – ласково, и оттого пугающе сказала Марья.

Она снова достала коммуникатор и начала что-то гонять по экрану. Бесцветный локон постоянно лез ей в глаза, и она отмахивала его, очевидно не понимая, что делает. Молодой человек встал рядом. Он явно был не в своей тарелке. Бессмысленно оглядывался, доставал коммуникатор, и тут же совал его обратно в карман.

– Вот, – сказала Марья. – Попробую так.

– Что ты хочешь? – громким шёпотом спросил молодой человек.

– Накачу. Потом тумблер.

– Он не даст. Не пустит.

Марья ничего не ответила. Лицо её стало жёстким. Решительным.

Анна Тимофеевна ещё раз взглянула на котика, и внутренним, потаённым чувством поняла, что что-то в комнате изменилось. Она посмотрела на старика: всё то же. Стоит, обхватив себя, смотрит в монитор. Шевелит губами. Ничего у него не происходит. Значит, это не здесь.

Потом начинается.

Молодой человек резко, бесшабашно, отчаянно, с утробным всхлипыванием, прыгает к старику, и обхватывает его поперёк. Прижимает руки к телу.

– Давай! – кричит он.