Хрустальный фрактал

– Что в этот раз? – спросил Триумфыч. – Блок контроля конфиденциальности? Как я и говорил? Или самовозбуждающаяся фрактализация при передаче?

– Почти, – сказал шифу Ван. – Хочу проверить, как пойдёт пакетирование стигмаданных в облако при перебоях в подаче энергии. Не потеряем ли чего. И как синхронизация.

– А, – сказал Триумфыч. – Про инцидент вспомнил?

И накатило тут на шифу Вана, накатило окончательно, накрыло с головой, и понятно стало ему, что не избежит он сегодня этих воспоминаний, не спрячется от них.

– Да, – сказал он севшим голосом. – Инцидент. Вспомнил.

***

В Москве – ранняя весна. Солнце, впервые за полгода, греет, наконец, а не просто освещает. Как всегда, в такие дни, когда случается излом погоды – от выматывающего ненастья и хлябкой грязи марта к пыльному, сухому апрелю – в воздух поднимается запах свежей земли, травы, первых листьев, да и не листьев даже, а лишь только липких упругих почек, и ощущение чего-то нового, возрождающегося, вяло потирающего глаза после утомительного сна завораживает, морочит надеждой на волшебство.

Слева, у Детского мира (кукольные домики с автономным водопроводом и освещением, робокотики на нейросети, сэлфидроны, вакуумные бластеры с подсветкой, а также новинка: карманные фонарики с «намагниченными» лучами), три человека в фиолетовых жилетах гражданских работников выкапывают дерево из гранитного контейнера, стоящего на тротуаре. Осторожно подхватив его под корни, переносят через дорогу – самоуправляемые автомобили мягко притормаживают, создавая пробку – и опускают в подготовленную уже на площади ямку. Завтра, надо полагать, они потащат дерево обратно: «Распределить территорию Лубянской площади между опорными группами, навести единообразие поверхностей, ротировать живые насаждения, по достижению – повторить!». Знаем, работали.

За спиной у него – короб курьера. Люди оборачиваются. Дети показывают пальцем. Он делает сложное лицо: сосредоточен на доставке, занят ответственным делом, спешу. Без труда находит нужное ему здание: «после Детского мира – первый поворот направо», фотографирует ещё раз дирижабль, и жмёт кнопку коммутатора под табличкой «АО Заслон. Московский филиал». Ничего не происходит.

Он толкает дверь, и попадает в тёмную проходную с настежь распахнутыми турникетами. За стеклом сторожки – никого. Он проходит через турникеты, снимает короб, перехватывает его рукой, пересекает маленький садик из двух аккуратных клумб, ныряет в раздвинувшееся стекло створок, и оказывается в лобби, наполненном коробками, ящиками, суетой. Двадцать шестой его грин не позволяет задавать активных вопросов, поэтому нужно просто следовать инструкциям: передать на ресепшне пять коробок пиццы в отдел НИОКР, в противном же случае четвёртый этаж, офис четыреста восемь.

В лифте двое молодых людей ненамного его старше (двадцать три? двадцать четыре?) заразительно смеются над каким-то Олюсиком, а вот и нужный ему этаж. Он оказывается в просторном зале, уваленном контейнерами, офисной мебелью, мониторами; здесь рукохваты ставят вещи на робогрузчиков, а те развозят, попискивая, всё это добро улиточной скоростью в коридоры.

На дверях нет никакой нумерации, и он пытается сообразить, в какую сторону ему идти. Кажется, это туда: направо. Он делает шаг в коридор, и тут дальняя дверь распахивается, и проём освещается её лицом: треугольный подбородок, прямой с аккуратными раскрыльями нос, изумруды глаз, россыпь конопушек по щекам, короткие рыжие волосы; и что-то лопается у него в груди, заливая вязким, как патока, жаром, в висках – нечаянный звон, тонкая вибрация, а в лёгких – ни грамма кислорода. Нечем дышать. Незачем дышать.

– Ха! – кричит она, как-то по-пиратски, разудало, ухарски, и начинает смеяться. – Низ второго квартиля! Как по заказу!

Из-за спины её выныривают двое молодых людей в комбинезонах. Это те самые насмешники над Олюсиком. Вся эта компания, подпрыгивая, беспричинно хохоча, толкая друг друга бежит к нему по коридору.

– Из какого отдела? – спрашивает его юноша со спаниельей причёской, и он понимает, что вербальный блок его снят.

– У меня доставка, – говорит от. – Для НИОКР. Знаете, где это?

– Курьер! – смеётся его коллега, пухлощёкий кудрявый пончик. – Курьер! Ого! Москва! Берём?

Он начинает снимать короб со спины, но его останавливают, подхватывают под руки и волокут вдоль по коридору.

– У меня доставка, – повторяет он, но его не слушают.

– Стоп! – вскидывается вдруг пончик, и все останавливаются. – Он же не в системе! Эйчары!

– Точно, – говорит она. – Тебя как зовут?

– Иван, – отвечает он.

– Ивааан, – протяжно пробует она имя на язык. – Иван. Мы будем звать тебя…

– Ивасик? – предполагает спаниель.

– Звать мы тебя будем Ван, – говорит она. – Трендово и модно. Ван. Ван И. Ладно. Вот что. У меня по штатке есть позиция ассистента лаборанта. Грейд… какой же там грейд? Пятый, кажется? Как раз для двадцать шестого грина. Идеально. Значит, вот что. Эпаминондас, формируй требование эйчарам на ассистента.

– На подряд? – спрашивает пончик с непроизносимым именем.

– Нет, прямо в штат. Испытательный три месяца. Там будем посмотреть. Нам как раз на тесты примерно такой грин будет нужен на ближайшие полгода-год. Всё. Оперативно! Пока токен не остыл. Движемся.

Они движутся. Как торнадо, как цунами: незапоминаемыми коридорами, комнатами, переговорками, пронзают насквозь пустой зал с ощутимым эхом, спускаются на несколько этажей ниже, снова идут переходами, и наконец останавливаются в забитом аппаратурой помещении. На экранах здесь тянутся загадочные научные линии, складываясь в загадочные научные фигуры, что-то в воздухе загадочно научно гудит, а целую стену занимает огромный лежак с загадочным научным раструбом в изголовье.

– Забирайся! – говорит она, показывая ему на лежак.

Он умоляюще смотрит в зелень её глаз, но она только смеётся.

– Всё, – говорит пончик. – Готово. Формально пройдёт приказом завтра, но в системе уже появился.

– Не бойся, – свойски хлопает она его по спине. – Это не больно. Ты же ассистент, или как? Кстати, поздравляю! Ну? Давай?

– Что это? – неожиданно для самого себя спрашивает он, и не в силах остановиться, повторяет: – Что это? Что это? Что это?

Она закатывается, сгибается, хватается за живот, и волосы её огненным шлейфом проносятся перед его лицом.

– Разблокировался? – отдышавшись, спрашивает она. – И как тебе? А? Давай, скажи что-нибудь. Хотя нет. Поговорим потом. Безоговорочно, сначала пакетирование. Пока тут бардак. А то потом не выпросишь допусков. Хорошо? Проверяем пакетирование – и пьём чай. Пицца, опять-таки. Как тебе такой план?

– Хорошо, – говорит он. – Только… Как это вообще…

– Не-не-не, – перебивает она. – Никаких «только». Надо же, разговорчивый какой. Залезай! Шустрее! Тестовый токен пропадёт щас.

– Токен! – увесисто говорит спаниель и кивает на лежак.

Он озирается, надеясь, что они обменяются взглядами, засмеются, стукнут его в плечо, увлекут за собой пить чай, или просто отпустят, но ничего такого не происходит. Все выжидающе смотрят на него. Тогда он подходит к лежаку, трогает его зачем-то рукой, оборачивается ещё раз, и неловко, в несколько приёмов, укладывается.

– Выше, – говорит она, и он елозит пятками. – Откинься на спинку кресла, и всё такое.

– Какой режим имитации? – спрашивает от компьютера в дальнем углу спаниель.

– Интервальный, две через две, – отвечает она. – Напряжение – сбросили. Напряжение – сбросили. Эпаминондас, следи за собираемостью пакетов. Так. Внимание. Ещё раз. Все послушали сюда. Начинаем накатку локального обновления. Имитируем провалы в электроснабжении. Одновременно смотрим уровень заслона. Все параметры. Гражданский индекс – двадцать шесть. Всё пишем в три бэкапа. Готовы?

– Да, – одновременно доносится из разных углов.

– Поехали.

На него мягко наплывает крышка («как саркофаг», – отчего-то думает он), воздух заполняется озоном, гудением и ритмичным щёлканьем. Некоторое время ничего не происходит.

Потом начинается.

– Это глобальное! – кричит спаниель.

– Стоп! – кричит она. – Откуда? Какой репозиторий?

– Прошло! – кричит пончик.

– Какого хрена? – кричит она.