Хрустальный фрактал

Поэтому шифу Ван оставлял мышиную эту возню двум своим замам, а сам не спеша прогуливался к Детскому миру и обратно. Полчаса. Из них – пять главных минут, минут тяжёлых, мучительных, высасывающих силы, но именно это даст ему основательность, чуйку, решительность. Удачу. То, что потребуется в ночь на завтра. Он знал это.

Шифу Ван не имел ничего против суматохи. Она была своевременной и уместной. Придавала тонуса. Заставляла бегать быстрее, и думать креативнее. Всех, за исключением юристов.

Он очень медленно, плавно, как в воде, двигался по улице внутри образовывающегося перед ним коридора: никто ведь не хочет помешать высокогриновому чиновнику в зеркальном шлеме. Встать у него на пути. Шифу Ван смотрел прямо в глаза всем, кто шёл ему навстречу, не опасаясь неудобств: за забралом его совсем не было видно. Маленькая привилегия большого человека.

Сорок семь лет назад он, двадцатилетний старшеклассник, оболтус, только недавно вылезший во второй квартиль (если уж вспоминать совершенно точно, то грин его был тогда то ли двадцать восемь, то ли двадцать девять: больше обременений, чем прав), шёл здесь же, но только в обратную сторону, от Лубянской площади, шёл, выворачивая шею, чтобы посмотреть на украшенные в честь долгожданной победы улицы и фасады, на торжественно висящий в небе ретрансляционный дирижабль, и думал о том, как же ему повезло, как невероятно, непредставимо повезло выиграть в гражданской лотерее. Один к двухсот сорока тысячам! Тысяча победителей на всю страну! Не верится даже.

Теперь он на месяц будет освобождён от гражданских работ – для деятельности осмысленной, полезной, интересной. Захватывающей. Престижной. Жизнь его теперь изменится. Не может не измениться. Повезло один раз – повезёт и второй. Как именно? А вот посмотрим.

За спиной его громоздился жёлто-черный короб с тщательно прилаженными внутри коробками пиццы: знак его статуса. И так же, как и сегодня, люди расступались тогда перед ним, глядя на короб. Разными глазами смотрели они: с завистью, восхищением, злостью, но уж точно не с равнодушием. Будут сегодня вечером, после гражданских работ, рассказывать дома, что видели настоящего курьера. Человека. Выполняющего доставку. Не каждый день такое.

Воспоминания шифу Вана предательски скользнули глубже, туда, на полвека назад, в только ещё обустраивающийся московский филиал АО «Заслон» на углу Фуркасовского и Лубянки, и на проходной никого нет, он идёт дальше, лифт (рядом смеются двое: «Они серьёзно назвали эту колымагу “Сито”? что за название, да не говори, Олюсик наша вчера на этом лифте отказалась ехать вниз, в производство, говорит, боюсь, что пол провалится, как сито, а я ей тогда знаешь, вот прямо так говорю…»), нужный этаж, вокруг суета, коробки, отдалённые окрики, и открывается дверь в длинном коридоре, а там – она, и зрение его туннельно скользит вперёд, приближая её лицо, и мир замирает. Всё.

Нет, ну на самом деле всё. Хватит.

Шифу Ван поднял руку ко лбу, забыв, что на нём шлем. По выводимому на внутреннюю поверхность стекла статусу он видел, что его со всех сторон снимают, и слабо усмехнулся: на видео будет он выглядеть как тёмный силуэт без какой-либо детализации. Как ростовая чёрная фигура, впитавшая в себя всё освещение. А как иначе, друзья? Заслон – он ведь должен заслонять, верно?

Сам же он видел осторожно отодвигающихся к бровке прохожих полностью, со всеми мелкими мечтами, со скромными накоплениями, с планами на день, с медкартами их и даже с предполагаемой продолжительностью жизни, и при желании – да только зачем? – мог был он открутить всю незамысловатую личную историю этих людей так далеко назад, как ему того захотелось бы.

Но не хотелось.

Площадь за все эти годы не изменилась. Почти. За исключением одного объекта. По-прежнему справа обретался Детский мир (носимые портативные метавселенные «Оленёнок НПМВ-2У», сюрприз-пузыри презентационные «Заслоню, и точка», гравишлёпки, но с ограничением в пятьдесят сантиметров от поверхности, и в пределах БМКАДа, а также новинка: карманные фонарики со сверхсветовыми цветными лучами), слева же, через многополосную дорогу, забитую автолегатами самых разных форм, размеров и расцветок, открылось пространство со стелой.

Шифу Ван ступил на проезжую часть. Движение сразу же прекратилось. Легаты, которым не повезло проехать, синхронно замерли на месте – теперь заказчики получат доставку секунд на пятнадцать позже запланированного; обоснованный повод требовать компенсацию! – а дорога справа быстро опустела. Проскочившие легаты резво разъезжались двумя дугами: одна направо и назад, к Сухаревскому терминалу, затем на север; а вторая вперёд, на Новую площадь, и далее, видимо, куда-то в центр.

Не торопясь, иронически поглядывая на весёленькие коробки легатов, шифу Ван пересёк дорогу и шагнул в высокую, по колено, траву. Стела была развёрнута к нему задней стороной. У столба, безоговорочно, нет смысла выделять какие-либо стороны; все они, так или иначе сходны, но просто надпись была там, на обороте, и для себя шифу Ван поставил считать, что образует она своеобразную мушку апертурного прицела, контуры которого формируются Большим и Кремлём, и обращён прицел туда: в графства, теократии, автономии, республики, оспариваемые территории, протектораты; в то, что раньше обобщённо называлось континентальной Европой.

Шифу Ван прошёл через защитный периметр, и положил ладонь на фактурный, бугристый металл стелы. Постоял молча, закрыв глаза. Даже сейчас, когда он был в этом месте, шифу Ван запрещал себе полностью вспоминать тот день. Он заходит с доставкой в только что въехавший офис: хаодо. Хорошо. Он в коридоре: хаодо. Он видит зелёные глаза: хаодо. А дальше – всё. Дальше будет то самое: «Дёргай этот чёртов рубильник!». Поэтому дальше не хаодо.

Пальцы его привычно оглаживали жирную, с заусеницами, поверхность столба, целиком собранного из тулия, матово бликующего даже в квёлом московском солнце. Не открывая глаз, шифу Ван беззвучно, словно мантру, прошептал надпись: «Марье Николаевне Дуровой, 2009 – 2033. Учёной, патриотке и просто красавице. Вернувшей информационную стену ценой собственной жизни. Спасибо, Марья! Россия в долгу перед тобой». Как всегда, ухнул у него из горла в сердце при этих непроизнесённых словах холодный склизкий комок, растёкся по груди, и застыл в неудобных, антианатомических формах.

Шифу Ван с трудом, пробиваясь через душащий его спазм, втянул воздух, развернулся всем корпусом к родному заводу и побрёл обратно, не обращая внимания ни на легатов, ни на детей, бесхитростно тыкающих в его шлем пальцем, ни на одёргивающих их родителей. В приёмной наверняка уже нервно расхаживает, дожидаясь его, Алексей. Ничего, пусть подождёт. Охолонёт немного. Не под дождём – подождём. Ждала лиса галку, да выждала палку. Жди, когда чёрт помрёт, а он и хворать не думал.

***

– Алексей, – медленно сказал шифу Ван, расхаживая по кабинету. – Зачем, на твой взгляд, нужно общаться? Говорить? Или, давай переформулирую на более понятном тебе языке. В каких случаях предпочтительно получать информацию о собеседнике вербально, а не использовать стигмаданные?

Алексей помолчал. Для любого гражданина грином выше семидесяти было бы очевидно то, что проделывал с ним сейчас шифу Ван.

Распирало нашего руководителя буки-тестеров взбухшими, доложенными, но отчего-то проигнорированными начальством репортами: и совместимость с некоторыми типами визоров не до конца оттестирована, и локализация меню на инуитский (Хосспыдя, да кому сдался этот инуитский?) не выверена вторым независимым носителем, и тут идёт не так, как предполагалось, и там торнадо, и тут цунами. Жаловаться пришёл Алексей. Эскалировать ответственность вышестоящему руководителю. Умник.

Банальный страх перед проверкой у Алексея. Ему бы так и возиться в своих тестах, оттягивать запуск до бесконечности. Но баги никогда не закончатся. Поэтому когда-то нужно поставить в испытаниях и диагностике точку. Волевым образом. Вот просто махнуть рукой, и сказать себе: «Всё важное проверено. Запускаем. Под мою ответственность». Да, это сложно. Особенно в первый раз. Но всё когда-то бывает в первый раз.

Поэтому надлежало принудить Алексея к разговору отвлечённому, однако имеющему, тем не менее, связь с предметом его беспокойства. В какой-то момент он поймёт, что никто за него работу делать не станет. А работа его в данном конкретном случае – это принять решение. В своей зоне ответственности. Ну и вот, глядишь, от отчаяния сделает он, наконец, то, что должно. Стресс-воспитание. Это как криотерапия: небольшая встряска для организма, чтобы мобилизовался на подвиги.

Сам же Алексей перевести разговор на волнующие его темы не сможет. Если, конечно, не успел за эти полчаса научиться у Марьи каким-нибудь фокусам.

Хотел шифу Ван навести его на простую мысль: разговор несёт несоизмеримо больше информации, чем все эти консолидированные метрики и стигмаданные. Невербалика, тональность, паузы между словами, мимика – всё это богатый, полезный в работе материал. Поговори с пользователями! Вот просто возьми и поговори! Ртом. Да, вот прямо так. Как в старые добрые времена. И узнаешь много больше, чем посредством своих датчиков.

Но в наши дни такому уже не учат. То, что казалось пятнадцать лет назад трюизмом, теперь – предрассудок. Обложился наш Алексей сенсорами, триггер-коннекторами, рэнкинг-анализаторами и прочей магической аппаратурой, о которой даже он, шифу Ван, технический директор АО «Заслон», имеет не всегда полное представление, и полагает наш Алексей, что всё у него под контролем. Опрометчиво. Весьма опрометчиво.

Алексей, наконец, сделал вдох, предполагающий начало ответа, но шифу Ван остановил его движением руки.

– Не совсем, – сказал он. – Направление мысли верное, но не докрутил. Сейчас отправляйся в медитационку на тридцать минут. Поразмысли над вопросом. В качестве дополнительной подсказки дам тебе следующую аллегорию: все пользуются ионным душем. Потому что быстро и чисто, как говорится в этих ваших краткомыслях. Но! Но доведись возможность постоять под горячей водой – и? И что? Безоговорочно. Вижу, что понимаешь. Только вот сказать не можешь. Подумай над этим. Аналогия не прямая, но в медитации принесёт пользу. Задай её себе как параллельную тему. А теперь – всё. Иди. Отчёт по медитации дашь послезавтра. Когда отоспишься. Свободен.

Алексей, затравленно оглядываясь, вышел. «Справится», – сказал сам себе шифу Ван без особой уверенности.

Для Алексея это было второе обновление, причём на первом он вполне успешно отсиделся за спиной ушедшего к тому времени на повышение коллеги. Когда-то ему нужно было принять на себя ответственность. Почему бы не сделать это сегодня?

Отпустив Алексея, Шифу Ван собрался было заказать доставку – он любил, по старинному китайскому обычаю, брать после завтрака бранч, и не вполне понимал людей, отказывающих себе в этом небольшом, но важном для настроя на день удовольствии – но тут позвонил генеральный. Шифу Ван стал докладывать статус, однако Николай Валерьевич выслушивать рапорт отказался, а сразу, с порога, спросил следующее:

– Слушай, что там с пакетированием при кратковременных перебоях? Ты гонял у себя такую ситуацию?

– Уже лет тридцать как нет, – сказал шифу Ван, чувствуя слабость в ногах.

– Считаешь, невозможно?

– Ну, я бы так категорично не стал высказываться, – осторожно сказал шифу Ван. – Ты же знаешь, как оно бывает. То – нет-нет, а то – раз.

– И в глаз, – сказал генеральный. – Знаешь, погонял бы ты. На всякий случай. Сколько у нас?

– Четырнадцать часов с копейками, – сказал шифу Ван. – Но, если что, мы же всегда можем…

– Нет, давай без переносов в этот раз, – прервал его Николай Валерьевич. – В нормоплан надо попасть. Мы тут уже обложились со всех сторон обещаниями, презентациями и гарантиями, будь они. В Думе ждут. Военные ждут. Спецслужбисты. Орава целая. Дёргают меня весь день. Так что, пожалуйста, без нештатки. Но всё же проверь. Хорошо?

– Хорошо, – ровным голосом ответил шифу Ван, понимая, что весь его самоконтроль при разговоре с генеральным бесполезен. Знает он, достоверно и точно, что на душе сейчас у шифу Вана. Может, даже и на показатели его не смотрит. И так всё понятно.

За окном рукохваты уже разобрали контейнер, укатили на зарядку, и теперь во дворе царило нетипичное затишье. Случается, что суета заражает тревожностью, но иногда отсутствие движения куда как тревожнее.

Разговор обеспокоил шифу Вана. Чуйка генерального была широко известна, и если он перед накатом задаёт такие вопросы, то нужно всё перепроверить ещё на два раза. Что ж. Вот и будет чем озадачить Алексея.

Шифу Ван бросил тикет блоку тестирования, а сам на сите спустился в склеп к Триумфычу. На минус тринадцатый.

Сборочный корпус – с минус второго по минус двенадцатый, идеально чистый, просторный, с ровными рядами станков и конвейерных транспортёров, с попискивающими предупредительно дронами, гравикуполами, в которых финально монтировались оболочки локаторов для граничного заслона – всё это благоустроенное, ровно освещённое, хоть сейчас снимай краткомысль, пространство, было шифу Вану не интересно. Здесь, за редким исключением, происходило всё умно, штатно, рутинно и предсказуемо.

У Триумфыча же, вечного ниокровского лаборанта, был свой собственный уголок. Склеп. И только здесь, в склепе, мог шифу Ван задать глупый, неординарный, оригинальный и парадоксальный вопрос, не боясь потери лица. Потому что с Триумфычем прошли они за последние четыре десятка лет столько авралов, что любая глупость воспринималась ими обоими как повод задуматься, соорудить на скорую руку прототип, и погонять ситуацию под нагрузками.

Шифу Ван толкнул кособокую дверь, осыпавшую его подозрительно блеснувшим порошком, и вошёл. Сразу же окутал его запах тёплой промасленной трухи, донёсся низкий гул молекулярной сварки, освещение предупредительно мигнуло, погасло, но потом включилось снова. Шифу Ван перешагнул разложенные тут же, у порога, болванки под расточку, прошёл вдоль ряда пристыкованных торцами верстаков, заваленных огромными разводными ключами, портативными квантовыми преобразователями, линейками, уровнями, мотками проводов, рулетками, лазерными резаками, маслёнками, коробками нейроимплантов, разноразмерными пневмостеплерами; тут же вповалку складированы были неровно порезанные куски стальных пластин, лотки с чипами, лотки с гайками и винтами, лотки с алмазами для теплоотведения, распотрошённые блоки античных, ещё на бозоновом стандарте визоров с жалобно торчащими из них коннекторами; и всё это было покрыто слоем сложносоставной пыли – смесью наностружки, масла, охлаждающей жидкости – какая случается в обжитых и постоянно используемых мастерских.

– Эй! – крикнул шифу Ван в дёргающийся вспышками сумрак за зелёными шкафами. – Триумфыч!

Он осмотрелся, нашёл разодранное промасленное кресло, и после некоторых раздумий сел на его краешек. Звук сварки оборвался.

– А, – сказал Триумфыч, выходя из-за шкафов и поднимая на лоб круглые гермоочки. – Ну?

Он, не глядя на шифу Вана, подошёл к стеллажу с фигурными обрезками пластостали, пошарился в недрах, вытащил заляпанную бутыль, сделал большой глоток из горла, поддёрнул рукава комбинезона, а потом щедро плеснул себе на руки. Резко запахло спиртом. Триумфыч протёр руки грязной тряпкой, и протянул ладонь.

– Есть минутка? – спросил шифу Ван.