Каждый ждет встречу. Роман

Знакомство продолжается

Когда я вышел, солнце уже почти закатилось, по затянутому фиолетовыми облаками небу стремительно надвигался прилив ночного мрака.

На следующее утро я долго ждал пароходика. По правде говоря, у меня на глазах целых три парохода отправились по своему маршруту один за другим, но я не сел ни на один из них, потому что девушки там не было. Увидел я ее только на четвертом, причем на том же месте – в тени рубки.

– Какая встреча… – сказал я. – Как поживаете? Слегка кивнув, она ответила, что прекрасно.

На этом разговор и закончился. По крайней мере с ее стороны. На все мои попытки продолжить общение девушка односложно отвечала «да» или «нет», а то и вообще не отвечала, поглощенная своим журналом. Когда мы сошли на берег и я предложил проводить ее до пляжа, она резко меня осадила.

«Хватит бездельничать, завтра берусь за работу», – зарекся я, не слишком веря сам себе. И следующим утром снова торчал на причале, высматривая заветный пароходик с моей незнакомкой.

– Какая встреча… Как поживаете?

Мне неизменно удавалось обнаружить ее по утрам, но это ровно ничего не означало. Девушка подчеркнуто сохраняла дистанцию и все ее поведение красноречиво говорило: «Оставь меня в покое. Зря теряешь время». Это я и сам понимал, но оставить ее в покое не мог, хотя даже себе не был в состоянии объяснить, чего ради упрямлюсь и какую же цель преследую.

Девушка меня не избегала, от преследований моих не пряталась. Она просто отказывалась замечать, что я существую на свете, потому что это ее вовсе не касалось. Один-единственный раз, на пятый или шестой день, между нами завязалось что-то вроде разговора.

В то утро пассажиров было немного, так что мне удалось пристроиться с ней рядом, не прокладывая себе дорогу локтями.

– Бальзак… – пробормотал я, заметив у нее в руках книгу. – Отлично. Впрочем, Бальзак или киноистория – какая разница? И там, и здесь рассказывается о любви, правда?

Меня потянуло на ехидство, что было совершенно ни к чему, но преодолеть глухое раздражение, которое вызывала у меня надменность этой дамы, я был просто не в силах.

Она не осталась в долгу:

– Значит, вам все равно, что читать, лишь бы про любовь?

– Почему же мне? Я кинороманов не читаю.

– Не все, кто читает кинороманы, верят тому, о чем в них рассказывается, – спокойно заметила она, убирая выбившуюся прядь. – Так же, как не все, читавшие Бальзака, как следует поняли прочитанное.

– Надеюсь, что вы-то его поняли.

– Я тоже на это надеюсь, – отозвалась она и раскрыла книгу.

Разговор вышел неудачный, а раз уж он вышел такой, говорить было больше не о чем. Девушка продолжала читать.

Я начал философствовать о состоянии современного общества, хотя ни секунды не сомневался, что девушка даже не слушает меня. Но она снова подняла глаза и пристально глянув на меня, спросила:

– По-вашему, есть другое общество? Какое же? Вы так говорите о нашем обществе, словно существует какое-то еще.

– Конечно, существует. И я совершенно уверен, что когда-нибудь все общество будет другим, что алчность и эгоизм станут музейными экспонатами, снабженными пояснительными надписями.

– Когда же это произойдет? Через год? Через два?

– О, нет. Не беспокойтесь. Вряд ли это возможно так скоро. Состоянию ваших родителей ничто не угрожает.

Она только иронически улыбнулась и заметила:

– За состояние своих родителей я не опасаюсь, но и событиями далекого будущего не интересуюсь. Мы ведь живем сейчас, не так ли?

И снова взялась за книгу.

Через несколько дней я расположился в конце пляжа, однако девушки все не было, кудрявые от пены волны заливали мне ноги, потом откатывались, и чувствовал, как песчинки у меня под ногами устремляются следом за ними. Я забрел довольно далеко, когда внезапно увидел свою знакомую. Она сидела у моря и тоже заметила меня.

И я собрался гордо пройти мимо, но она не сводила с меня смеющихся глаз, хотя лицо ее оставалось безучастным,

– Кого я вижу! – воскликнул я. – Вы нашли великолепное местечко. То есть такое, где меня нет.

– Я ничего не выбираю.

Я должен был обидеться за то, что она избегает меня и должен был рассердиться на безразличие, скользившее в этом «Все равно, где загорать». И вообще должен был пойти своей дорогой. Но я уселся рядом, испытывая лишь беспричинную дурацкую радость.

– Ну, как книга? – спросил я, лишь бы что-нибудь сказать.

Девушка кивнула на зонт, стоявший у нее за спиной:

– Прочла. Хотите, дам почитать?

– Спасибо. Нет ни малейшего желания иметь дело с вашим другом.

– Почему с «моим»?

– Потому что для вас таковы все мужчины. Вообще обыкновенный человек.

– А каков он по-вашему?

– Ну… – я пожал плечами. – Такой, обыкновенный… Вроде меня, хотя бы.

– А вы какой?

«Стану я тебе объяснять, какой я, дожидайся, – мысленно возмутился я. – Что я, обязан, что ли?»

– Ну же! Вы и этот ваш обыкновенный человек – какие вы?

В ее тоне не было ни настойчивости, ни особого любопытства. Она просто развлекалась.

– Определения я вам предложить не могу. Знаю только, что, когда обыкновенный человек пытается завоевать расположение женщины, он делает это потому, что любит ее, а все остальное для него значения не имеет. Речь, разумеется, идет о прочных отношениях, а не о мелком флирте.

– Ах, да: великая любовь, – она многозначительно кивнула, довольная своей догадкой. – По-вашему, обыкновенный человек – герой кинороманов. Это в них рассказывается только о великой любви. Не пойму, за что вы их тогда презираете.

– Бросьте вы эти кинороманы! Все это чепуха. Слова в них действительно говорят о любви, но, по сути, все вертится вокруг денег. Герой не только ужасно влюблен, но и красив, и не только красив, но и богат. Если же он почему-либо беден, то героиня богата за двоих.

– В таком случае искупаемся, если вы не имеете ничего против.

Мои рассуждения явно ее не забавляли.

Она уже была на ногах. Я украдкой любовался ее стройным, красивым телом. Совершенное, как античная мраморная статуя, именно поэтому оно казалось мне недоступным, и вся она казалась недоступной, как никакая другая женщина, я и вообразить себе не мог, как прикоснулся бы губами к ее губам, наверняка не знающим, что такое поцелуй, казалось немыслимым, что спокойствие этих ясных глаз может замутиться плотским желанием.