Последняя вечность войны

Девушка подошла к нему поближе и, заглянув Василию в глаза, негромко сказала:

– Ну, мы же договорились – никому про золото не рассказывать! Ты что, не понимаешь, что это всё серьёзно?

Парализованый от ужаса, Симанин покосился на труп лейтенанта, лежавший у его ног, а потом посмотрел на тело немки на склоне холма, которое уже осматривали два солдата. Затем он снова перевёл взгляд на девушку-снайпера.

Та улыбнулась ему и, закинув винтовку за плечо, пошла обратно к грузовику. Перекинувшись парой слов с другими девушками, она привстала на заднее колесо и залезла в кузов. Потом грузовик зафырчал и, раскачиваясь на ухабах, поехал в сторону моста. Колонна танков и тягачей с орудиями уже прошла, и толпа немецких беженцев под бдительными взглядами часовых тоже опасливо направилась к мосту, чтобы перейти на другую сторону…

Словно во сне Симанин видел, как три солдата уносили труп лейтенанта…

Очнулся он от похлопывания по плечу. Возле него стоял незнакомый солдат.

– …Не слышишь ничего? Ты контуженный что ли? – спросил тот, – Сейчас мы тебя в медсанбат отправим… Сапог-то твой где, вояка?

– …Я портянкой лопату привязывал, – помолчав немного ответил Василий, – Чтобы не потерять…

– Ну-ну, приятель, – сочувственно отозвался солдат, – Не волнуйся, теперь всё будет в порядке… Война закончилась… Теперь только домой…

В подмосковном Подольске, в военном госпитале, за оградой отделения психиатрии, уже много лет после войны можно было увидеть коротко подстриженного пациента в длинном коричневом халате. Он старательно избегал общества других больных, ни с кем никогда не разговаривал и предпочитал одинокие прогулки по саду. Все давно привыкли к его странным манерам, и никто, естественно, не замечал, что бывший рядовой Симанин гулял в саду совсем не один – очень часто компанию ему составляли молчаливый молодой человек в униформе вермахта и долговязый старичок с седыми усами, в забавной шляпе-треуголке и в старомодном голубом камзоле с золочёнными шнурками и пуговицами. Старичок обычно что-то рассказывал, интенсивно размахивая руками, а молодой человек в немецкой униформе либо сдержанно одобрительно кивал, либо отрицательно мотал головой…

Просыпаясь в своей палате по ночам, Симанин обычно долго лежал неподвижно и вглядывался в темноту – ему казалось, что он по-прежнему замурован в мрачном склепе, и во мраке угадываются смутные очертания старинных массивных гробов…

Раз или два в неделю с Симаниным разговаривал врач-психиатр. Василий никогда не отвечал на его вопросы, он просто сидел с отсутствующим видом и молча слушал. Ведь не мог же он сказать врачу, что при каждой такой их встрече в углу комнаты всегда присутствовала таинственная девушка в ярком сарафане и роскошном, расшитом жемчугом, кокошнике. Обычно она сидела со скучающим видом и словно чего-то ждала… Иногда Василий встречался с ней взглядом, и тогда она улыбалась ему и едва заметно кивала головой. Василий уже знал, что пока он молчит, проклятие не действует, и что эта последняя вечность войны когда-нибудь всё-таки закончится…