Струны судьбы

– Это… это он… упал с трансформатора… мы пытались… – произнёс я, задыхаясь, словно каждое слово требовало невероятных усилий.

Она вскинула руки, то ли отмахиваясь от реальности, то ли не зная, как ей быть дальше. Лицо её исказилось гримасой ужаса.

– Что ты говоришь? Господи, это же… это же мальчишка! Как же так?! – её голос сорвался на крик, который эхом разнёсся по пустым улицам.

Она, шатаясь, отошла на шаг назад, будто хотела уйти, но что-то удерживало её на месте. Секунды растянулись в вечность. Казалось, мир замер, впитывая весь ужас того, что случилось. Эта сцена словно запечатлелась в моей памяти: я, сидящий на земле, Костя, который уже ушёл, Максим, потерявший дар речи, и сторож, сжавшая голову руками, как будто могла таким образом сдержать поток мыслей и эмоций, захлестнувших её. Все это казалось сюрреалистичным кошмаром, который не мог быть реальностью. Однако реальность была беспощадной. В какой-то момент вокруг начали собираться люди: врачи из скорой, полицейские, все с каменными лицами, от которых веяло холодной отчужденностью. Они осмотрели тело, молча обменялись несколькими фразами и, словно по отработанному сценарию, запаковали Костю в черный мешок. Это зрелище окончательно выбило меня из реальности. Глаза, наполненные слезами, смотрели на то, как его, моего друга, моего брата по духу, погружают в машину, которая увезет его навсегда.

Полицейский подошел к нам с Максимом, взглянул пристально, словно выискивая в наших глазах вину.

– Руки за спину, – коротко бросил он.

– За что?! – выдавил из себя Максим, но его голос звучал неуверенно.

Он не ответил. Щелчок наручников эхом разнесся по пустым дачным улицам. Я не сопротивлялся, мои руки сами повиновались. В голове была пустота, только одно слово звучало: «Почему?» Нас посадили в старый, потрепанный УАЗик. Внутри пахло пылью и сыростью, на полу валялись окурки, как будто машина только что закончила перевозить подвыпивших задержанных.

– Сидеть тихо, – бросил водитель, заводя мотор.

Мы с Максимом переглянулись, но слов не было. Кажется, я даже не мог думать. Голова кружилась, мир сужался до замкнутого пространства УАЗика. Каждый поворот казался слишком резким, каждый звук двигателя – слишком громким. Это был не просто конец дня. Все изменилось, и я еще не понимал, насколько глубокими будут эти перемены.

Глава 2.9 Страшные проблемы

Оказавшись в отделе полиции, нас с Максимом завели в небольшой кабинет. Там было несколько старых деревянных столов и несколько сломанных стульев. Стулья скрипели и шатались, сидеть на них было практически невозможно. Ощущение, что нас поместили в это помещение специально, чтобы дестабилизировать. Обстановка давила на нас: тусклый свет, затхлый запах старой мебели и давно немытых полов. Время как будто остановилось, каждую минуту ожидания казалось вечностью. Мы молчали, погруженные в свои мысли. Максим был бледен, его руки заметно дрожали. Через какое-то время в кабинет вошел мужчина в форме. Он смотрел на нас внимательно, с неким холодным интересом. Его голос был строг, но не груб.

– Рассказывайте, что случилось, – сказал он, садясь за один из столов.

Мы начали говорить, перебивая друг друга, вспоминая детали. От напряжения становилось только хуже, слова путались, а внутри росло ощущение бессилия. Мы оба были несовершеннолетними. 13 марта мне исполнилось 17 лет, а Максиму было всего 16, так как его день рождения выпадал на лето. Это осознание немного успокаивало – по закону полиция не могла предпринять никаких серьёзных действий без участия наших родителей. После недолгой, но напряжённой беседы с офицером, нас попросили назвать домашние телефоны. Мы диктовали номера, стараясь не сбиваться от волнения. Полицейский записал их в блокнот, поднял трубку телефона и сразу начал звонить.

– Ваши родители сейчас будут здесь, – сказал он, отложив трубку.

Мы с Максимом молча переглянулись. Ожидание становилось ещё более тягостным. Мы понимали, что объяснять произошедшее родителям будет сложнее, чем даже полиции. В голове крутились вопросы: как они отреагируют? Что подумают? Как нам оправдаться за то, что оказались в этом кошмаре? Каждая минута до их прихода длилась вечность. Время приближалось к восьми часам вечера. Сумерки за окном сменились полной тьмой, и единственным источником света в кабинете была тусклая лампа на потолке. Её желтоватый свет отбрасывал странные тени на стены, усиливая чувство тревоги. Мы сидели с Максимом молча, не в силах даже перекинуться словом. Казалось, что воздух в комнате становился всё плотнее, давя на грудь. В голове крутились мысли, которые не давали покоя: как всё могло так обернуться? Какой теперь будет наша жизнь? Каждый звук за дверью заставлял нас вздрагивать. Шаги полицейских в коридоре, приглушённые разговоры, телефонные звонки – всё это смешивалось в единый гул, который резонировал в голове.

Когда часы пробили восемь, это звучало как гром среди молчания. Мы не знали, сколько ещё времени потребуется, чтобы наши родители приехали, но каждую секунду ожидание становилось всё невыносимее. Первыми в кабинет вошли родители Кости. Их лица были искажены смесью страха и беспокойства, а глаза искали ответы, которых не было. Отец Кости, высокий и худой, с виду измождённый, сразу подошёл ко мне, пытаясь узнать, что произошло. Мать стояла чуть поодаль, её руки сжались в кулаки, и видно было, что она держится на грани. Следом за ними вошли родители Максима. Мать Максима была молодой женщиной с тревожным взглядом, её голос дрожал, когда она пыталась понять, как Макс оказался здесь. Все мы, сидя в этом полумраке кабинета, ожидали неизбежного: как полиция будет реагировать, что будет дальше, но это не уменьшало того ужаса, который мы все переживали.

Первым в кабинет зашел отец Кости. Он стоял на пороге, его взгляд был полный недоумения и тревоги. Прямо в глазах был вопрос: что случилось? Я сидел напротив дознавателя на табуретке, не зная, как реагировать, как объяснить, что произошло. Вся ситуация казалась нереальной, словно я оказался в каком-то кошмаре. Дознаватель молча посмотрел на отца Кости, после чего произнес те слова, которые я не мог осознать до конца: "Ваш сын умер". Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлый груз. Отец Кости, казалось, не сразу понял, что ему сказали. Его лицо исказилось от боли, но он не успел даже пошевелиться, словно это всё было частью чьего-то другого мира. Через несколько минут, или может быть секунд, в кабинет вошли мои родители. Ожидание было мучительно тяжёлым, словно каждый миг тянулся бесконечно. В этот момент всё вокруг потеряло свою значимость. Звуки, которые раньше казались обычными, теперь были как отголоски из другого мира. Всё внимание сосредоточилось на словах дознавателя, на этом тяжёлом моменте, который мы теперь все переживали.

После всех процедур, когда мы наконец покинули отделение, я и мои родители молча шли домой. Время словно остановилось, и каждый шаг казался отдалённым, почти незаметным, как если бы мы перемещались через пустое пространство. Сердце было тяжёлым, но мир вокруг оставался прежним, даже если всё внутри меня было разрушено. Я не мог понять, что произошло. Как это случилось? Почему всё закончилось так? Мы шли по знакомой улице, но всё было не так. Даже в этом тихом квартале, где всё казалось обыденным, теперь царила чуждая тишина. В голове всё смешивалось, и каждый шаг сопровождался внутренним эхом пустоты. Мы шли, но не было ощущения движения. Мы были как будто в другом времени или месте, где смерть перестала быть чем-то абстрактным. Просто шли домой, как будто ничего не случилось, как будто жизнь продолжалась по своим законам. Но в этот момент чувствовал, как тяжело нести тот груз, который не мог уйти. Весь этот «текущий момент» был лишь иллюзией, потому что внутреннее состояние было настолько разорванным, что даже привычные вещи казались чуждыми. Тот день, тот момент, те события… всё это нельзя было забыть, но оно уже стало не частью нас, а чем-то далеким. На улице не было суеты, и даже в нашем доме всё было, как обычно, но я знал, что мир больше никогда не будет таким, как раньше.

После всех пережитых событий мы собрались за столом на кухне, как обычно, но теперь всё было не так. Словно мир стал серым, и привычные действия, такие как питьё чая, казались неуместными и лишёнными смысла. Мы сидели в тишине, как свидетели чего-то, что не поддаётся объяснению, не имея сил или желания обсуждать произошедшее. Мои мысли путались, и я ощущал, как это давление внутри меня не отпускало. Когда меня отправили спать, просто пошёл в свою комнату, хотя понимал, что это не принесёт облегчения. Сон не был для меня способом уйти от реальности, ведь мысли и переживания терзали меня даже в тёмные часы ночи. Школа, как ни странно, казалась мне самым тяжёлым бременем в тот момент. Мне не хотелось возвращаться к этому месту, к этим лицам, ко всему тому, что было связано с повседневной рутиной. Не знал, что меня ждёт. Всё вокруг, казалось, потеряло прежний смысл. Школа перестала быть чем-то важным, каким-то ориентиром, а жизнь, как и раньше, требовала от меня действий. Но в тот момент не был готов к этим действиям. Я стоял на пороге чего-то нового, и, хотя это будущее было темным и неопределённым, я знал, что уже не могу вернуться назад.

Глава 2.10 Страсти и мордасты

На следующий день я проснулся в 11 часов утра. Это был один из тех моментов, когда я не хотел вставать, когда мир за окном казался чуждым и отдалённым. Всё происходившее – и события с Костей, и общение с родителями – накладывало на меня тяжёлую вуаль, не давая ощущения нормальности. Школа, которая казалась когда-то частью моего повседневного мира, теперь была чем-то ненастоящим. Я не хотел туда идти, не знал, как смотреть в глаза одноклассникам, учителям, как существовать в том же мире, где продолжалась моя привычная жизнь. Жизнь круто встала на месте. Всё, что казалось привычным и понятным, утратило свой смысл. Время перестало течь, как прежде. Ощущал себя, как бы застывшим в какой-то пустой точке. Каждое утро начиналось с того, что теперь просыпался, не знал, куда идти и зачем. Школа больше не вызывала тех привычных эмоций, одноклассники и учителя стали чуждыми, как будто я оказался в совершенно другом мире, где не было моего места. Тот день, следующий, ещё несколько дней – всё казалось одним большим мгновением, в котором не было будущего. Чувство, что жизнь остановилась, и что время теряет свою цену, стало частью повседневности.

В 4 часа дня 3 апреля 2001 года ко мне зашел домой Максим. Не ожидал увидеть его на пороге своей квартиры. Он выглядел растерянным, но в его глазах был какой-то особый, напряжённый взгляд. Он не говорил много, просто сказал, что пришёл, чтобы обсудить то, что произошло с Костей, и предложил пойти вместе к его родителям, поговорить с ними о случившемся. Мы не знали, что ожидать, но оба чувствовали, что нужно найти какой-то выход из этой ситуации. Мы пошли вместе. Тишина, которая нас окружала, была гнетущей, и каждый шаг казался тяжёлым. Костин дом был рядом, но расстояние, которое нам пришлось пройти, казалось огромным. Мы оба понимали, что разговор с его родителями не будет лёгким.

Когда мы подошли к дверям квартиры Кости, в воздухе повисла тяжесть, почти как предчувствие. Я был в таком состоянии, что даже не знал, что думать, что чувствовать. Максим тоже молчал, его лицо было напряжено. Мы нажали на звонок, и через некоторое время дверь открылась. Перед нами стоял отец Кости. Его лицо было изможденным, из глаз не сходил тот самый взгляд, который я никогда не забуду – взгляд, в котором было столько боли, что с ним невозможно было не столкнуться. Он не сказал ни слова, просто встал в стороне и жестом пригласил нас войти. Мы вошли в квартиру, сняли обувь, но куртки и шапки не стали снимать – казалось, что в этом месте воздух был слишком холодным для каких-либо лишних движений. Отец Кости молча проводил нас в комнату. Я почувствовал, как сердце сжалось от волнения и ужаса. И вот, мы оказались в комнате, где было собрано много людей – родственников Кости, друзья и те, кто пришёл, чтобы попрощаться с ним. В центре комнаты стоял гроб. Он был на двух табуретках, как-то слишком хрупко, неестественно. Мы подошли ближе, и моё сердце стало биться быстрее. Я не мог поверить своим глазам. В гробу лежал Костя, но это был уже не тот Костя, с которым мы разговаривали ещё недавно. Его лицо было неподвижным, в глазах не было жизни. Он выглядел так, как будто просто спал, но я знал – это не сон. Это было настоящее. Всё происходящее, этот момент, казалось, был каким-то кошмаром, из которого невозможно было проснуться. Мы, как два человека, оказавшиеся в неправильном месте в неправильное время, стояли перед его телом, будто сжимая друг друга, но не зная, как дальше двигаться.

Нам сообщили, что похороны намечены на 4 апреля, в 9 часов утра. В это время, как будто всё вокруг стало ещё более нереальным, нам сказали, что гроб с Костей будет выноситься из квартиры, а затем он отправится на кладбище. Все эти слова звучали как нечто чуждое, будто они не касались нас, а где-то там, вдали, в другом мире, происходили события, к которым мы не имели отношения. Но в какой-то момент я понял, что это действительно так. И перед нами была реальность, с которой никак не можно было справиться. Я не знал, что делать. Вся эта информация, все эти действия, подготовка к похоронам – всё это просто ударяло по голове, как глухие удары молота. Как можно было принять, что твой друг, с которым ещё вчера был живой и говорящий, теперь стал этим безжизненным телом? Не было ни слёз, ни криков, только оцепенение, которое невозможно было растерзать. Время потеряло свой привычный ход, и мы оставались в каком-то вакууме, пытаясь найти хоть какое-то объяснение, но ничего не получали взамен.

Я не помню точного потока событий, как я добрался домой. В голове всё смешалось, и чувства будто ушли в пустоту. Всё было не реальным, словно я оказался в каком-то сне. Вечером мы снова сидели на кухне, в нашем привычном деревянном уголке. Атмосфера была глухой, напряжённой, и ни слова не могло по-настоящему утешить. Мы просто сидели и молчали, каждый в своём мире, пытаясь осмыслить произошедшее, но не находя слов для этого. Позже я лёг спать. Как-то это произошло машинально, без осознания. Тело требовало отдыха, но душа продолжала кричать, не давая покоя. Пытался закрыть глаза и забыться, но мысли о Косте, о том, что произошло, не отпускали меня. Каждая минута тянулась, и казалось, что вся эта реальность была чуждой. Этот день был лишён всякого смысла в жизни. Всё происходившее казалось бессмысленным и бесцельным. До сих пор он остаётся для меня самым пустым и бессмысленным днём в моей жизни. Ночь врывалась в наш дом стремительно, заполняя всё вокруг густой темнотой. Она словно поглощала последние остатки тепла и уюта, оставляя только холод и тревогу. Я смотрел в окно, где на фоне редких огоньков соседних домов колыхалась непроглядная тьма. Внутри меня бурлил страх перед завтрашним днём, который обещал быть ещё тяжелее, ещё беспощаднее. Не знал, что меня ждёт. Это неизвестность цеплялась за меня, как ледяные руки, сковывая каждую мысль и каждое движение. Завтра казалось чем-то неизбежным и пугающим. Эти мысли, эта тишина, казалось, прожигали меня изнутри. Я хотел уснуть, забыться, спрятаться от всего, но глаза никак не закрывались, а сердце не отпускало. Ночь становилась моим единственным спутником в этом хаосе, погружая меня в свои мрачные объятия.

Глава 2.11 День похорон

Вот и наступило утро, 4 апреля 2001 года. Часы показывали 6 утра, но я не чувствовал, что день начался. Всё вокруг казалось статичным, словно время застыло, не давая мне ни малейшего шанса сбежать от хаоса, который разрывал меня изнутри. Я лежал в кровати, смотря в потолок, и пытался осознать, что происходит. Каждая мысль была обрывком, каждая эмоция – словно тяжелый камень, который невозможно было сбросить. События последних дней всплывали перед глазами, накрывая волной отчаяния. Школа, обязанности, ежедневная рутина – всё это теперь казалось ненужным, словно выпавшим из моей жизни. Никто не мог заставить меня туда вернуться. Ни упреки, ни угрозы – всё это стало неважным. Страх, апатия, бессилие. Всё это смешивалось во мне, образуя холодный коктейль эмоций, которые невозможно было проглотить. Трагедия не оставляет места для логики. Она накрывает, как цунами, лишая ориентиров. Каждая минута того утра была пропитана пустотой. Такое ощущение, что даже свет за окном потерял свои краски. Мир, который казался таким понятным и стабильным, вдруг превратился в лабиринт без выхода. И я не знал, как жить дальше, как двигаться, когда каждый шаг давался с трудом.

Время ускорилось, словно кто-то нажал на перемотку. Я даже не заметил, как стрелки часов дошли до восьми утра. Механически собрался, но внутри всё было опустошено. Состояние слабости и апатии, словно меня лишили всех сил. Мы договорились с бывшими одноклассниками встретиться во дворе Кости в 8:30, чтобы вместе направиться к его дому. Когда я пришёл, нас уже собралось около пятнадцати человек. Атмосфера была напряжённой, но никто не говорил лишнего. Вся компания молчаливо двигалась в сторону подъезда Кости, как будто понимала, что слова здесь бессильны. Подойдя к дому, мы увидели, что уже собралась толпа – человек сорок из его колледжа. Они стояли плотной стеной, не подпуская никого к подъезду. Всё казалось нереальным, как сцена из чужой жизни. В какой-то момент мы заметили движение. Через окна подъезда стало видно, как с пятого этажа аккуратно несут гроб. Это зрелище приковало внимание всех. Казалось, что время замедлилось, а звуки приглушились.

Гроб спустили к подъезду и поставили на те самые табуретки, на которых он стоял в квартире. Толпа вокруг замерла. Никто не двигался, не шептался, не пытался пройти вперёд. Все были словно скованы цепями общего горя. Я стоял позади, стараясь осознать происходящее, но разум отказывался воспринимать эту реальность. Костя лежал в гробу, и это зрелище разрывало меня изнутри. Он напоминал безжизненную куклу, лишённую своих черт, своей энергии, своей индивидуальности. Его лицо было чужим, как будто это был совсем другой человек. Узнать его было почти невозможно. То, каким он был при жизни – ярким, живым, полным идей, – не осталось и следа. Для меня это было дикостью и шоком, ударом, от которого невозможно оправиться. Всё привычное, всё, что когда-то знал и считал неизменным, растворилось на глазах. За какие-то несколько дней, за считанные минуты, моя реальность перевернулась с ног на голову и потеряла всякий смысл. Всё, чем я жил, все моменты, которые мы вместе прожили, – его смех, шутки, разговоры, мечты – внезапно превратились в воспоминания. Они стали недосягаемыми, словно спрятались за толстым стеклом, через которое можно только смотреть, но нельзя прикоснуться. Всё, что мы делали вместе, всё, о чём говорили, всё, что было нашей общей жизнью, теперь осталось лишь в моей памяти. И эта пустота, оставшаяся после него, была настолько огромной, что казалось, она поглотила всё остальное.

Через какое-то время подъехал автобус. Толпа начала расступаться, давая дорогу. Гроб аккуратно подняли и погрузили в салон. Это движение, это сцена – всё происходило в полной тишине, как в замедленном фильме. Никто не понимал, что делать дальше, но внутренне все осознавали: это последний момент, когда мы видели Костю здесь, в его дворе, где когда-то была жизнь. Она, казалось, ускользала сквозь пальцы, безвозвратно убегая вперёд. Она словно напоминала: дороги назад нет, прошлое теперь только в памяти.

Когда мы приехали на кладбище, гроб оставили на асфальте. Кругом лежали снежные сугробы – зима в том году была особенно суровой и снежной. Несмотря на апрель, снег ещё даже не начал таять, он лежал плотно, напоминая о холоде и безмолвии. Мы стояли на асфальте, окружённые этим белым одеялом, и всё казалось странно нереальным. Как и у подъезда, гроб окружили его друзья из колледжа. Они плотно сомкнулись вокруг, словно охраняя его от всего мира, и мне не дали приблизиться, чтобы проститься. Мы, его школьные друзья, стояли в стороне, как будто не принадлежали этому моменту. Казалось, нас вытеснили за пределы того, что теперь стало частью его жизни и смерти.

Но вдруг я услышал голос. Словно из ниоткуда он пробился сквозь шум толпы, призывая меня. Люди начали расступаться, как волны перед лодкой, открывая мне путь. Это было неожиданно и странно. Передо мной возникла ясная дорожка, ведущая прямо к гробу. Родители Кости стояли там, зовя меня к себе. Немедленно подошёл, не чувствуя ни своих ног, ни тела. Они передали мне крышку гроба. Я встал у изголовья, держа эту крышку, и смотрел на него – на Костю, лежащего в гробу. В голове стоял шум, как будто кто-то выключил звук всего мира. Не понимал, что происходит. Всё происходящее казалось каким-то театром, дурным сном, из которого вот-вот кто-то разбудит. Но этого не случилось.

Время словно остановилось, но всё происходящее двигалось в своём необратимом ритме. Мы закрыли крышку гроба. К ней подошли мастера – профессионалы своего дела, но в тот момент их работа казалась самым жестоким актом реальности. Гвозди пробивали дерево, каждый удар молотка словно забивал в наши сердца осознание: это конец. Конец всему, что мы знали о Косте, конец его жизни, конец нашей общей истории. Мы отошли в сторону, наблюдая, как гроб осторожно опускают в тёмную яму. Снег вокруг создавал иллюзию тишины, но звуки земли, падающей на крышку, разрезали эту тишину, как нож. Каждый комок земли звучал как эхо, отдающееся болью в груди. Эта процедура заняла всего несколько минут. Несколько мгновений, которые разделили нас с другом навсегда. Всё, что осталось, – это память. Всё, что было живым, превратилось в историю, спрятанную где-то глубоко в сердце. В этот момент я понял: жизнь продолжится, но уже другой. И она будет полной вечных воспоминаний о нём – о Косте, который был не только моим другом, но и частью моего самого близкого прошлого. С этого дня всё, что связывало меня с прошлым, будто исчезло. Прошлое стало пустым, лишённым смысла. Дороги назад не существовало. Всё, что было когда-то важным, теперь оказалось за чертой, в мире, до которого мне уже не дотянуться.

Вернувшись домой, я долго сидел на кухне в одиночестве. Вокруг стояла странная, вязкая тишина, нарушаемая лишь звуками ложки о чашку, пока я пил чай. Я смотрел в одну точку и пытался понять, как жить теперь без него, без Кости. Воспоминания о наших совместных моментах – разговорах, планах, мечтах – всё это на мгновение вспыхивало в голове и тут же обрушивалось на меня тяжестью, от которой невозможно было спрятаться. Я осознавал, что с его уходом что-то внутри меня тоже умерло. И жизнь, которой я жил до этого момента, казалась законченной. Теперь нужно было начинать всё заново, но я совершенно не знал, как.

Глава 2.12 После…

Через несколько дней после похорон я начал замечать, как жизнь, будто ничего не произошло, постепенно возвращается к своему привычному ритму. В окружающем мире всё продолжало идти своим чередом: люди спешили по делам, солнце вставало и садилось, как обычно. Это было странным и даже немного пугающим – как будто утрата, которая для меня перевернула всё, для мира оказалась не более чем незаметной деталью. Я начинал успокаиваться, но внутри всё ещё бушевали противоречивые чувства. Родители, заметив моё состояние, однажды сказали мне: "Надо возвращаться в школу. Впереди вступительные экзамены в институт, нужно пойти на подготовительные курсы. Жизнь на этом не заканчивается, как бы тяжело ни было". Эти слова сначала вызвали во мне протест. Казалось, как можно продолжать, когда внутри тебя зияет пустота? Но постепенно я понял, что они правы.

Жизнь, какой бы суровой и несправедливой она ни была, продолжалась. Проблемы, которые стояли передо мной раньше, никуда не исчезли. Их нужно было решать. Я понимал, что глупо будет, если сейчас позволю себе увязнуть в этой боли и позволю ей уничтожить все мои планы и мечты. Это не вернёт Костю, но разрушит меня. Осознавал, что должен найти в себе силы, выработать стержень, который поможет мне двигаться вперёд. Это было нелегко, но я знал, что должен бороться. Бороться за себя, за своё будущее, за то, чтобы жить, несмотря ни на что.

13 апреля нас с Максимом начали таскать в отделение полиции. Мы были подростками, всего лишь детьми, оказавшимися в водовороте трагедии, которую не могли ни понять, ни пережить до конца. Однако это никого не волновало. На нас смотрели не как на людей, потерявших друга, а как на подозреваемых, которые должны что-то знать, что-то скрывать. Каждый день, словно по расписанию, нас вызывали на допросы. Сначала это было просто неприятно, но с каждым разом становилось всё тяжелее. Меня поражала холодность и безразличие людей, которые задавали вопросы. Казалось, что для них это просто очередное дело, очередной случай в их списке. Они не видели перед собой испуганного подростка, чья жизнь буквально рухнула за последние несколько недель.

Они говорили с нами жёстко, иногда грубо. Вопросы сыпались один за другим, не давая передышки. "Почему вы там оказались?" "Кто вас заставил?" "Что вы скрываете?" Каждый раз я чувствовал, что стены кабинета будто сжимаются вокруг меня. Слова застревали в горле, а внутри всё дрожало от страха и непонимания. Максим держался, но я видел, как и он ломается под этим давлением. Мы смотрели друг на друга, и в его глазах я видел тот же вопрос, что мучил меня: "Почему? Почему мы?" Мы потеряли друга, мы переживали свою утрату, а нас сделали мишенью для подозрений. Каждое возвращение домой после очередного допроса было мучением. Я садился на кухне, смотрел в чашку с чаем и не мог ни с кем поговорить. Казалось, что весь мир отвернулся от меня, оставив один на один с этой болью и несправедливостью.

19 апреля всё закончилось так же внезапно, как и началось. Нас перестали вызывать. Просто отпустили, без извинений, без объяснений. Но эти несколько дней остались со мной навсегда, как болезненный шрам. Я не понимал, почему взрослый мир может быть таким жестоким, почему вместо поддержки мы получили обвинения. Эта рана навсегда осталась в моей памяти, напоминая о том, как легко можно потерять веру в справедливость. Моя злость, как тёмный щит, выросла внутри меня, превращая всё, что я когда-то знал, в тяжёлую и безжизненную массу. Это не была просто ярость – это была боль, переплетающаяся с ненавистью, с отчаянием. Я не знал, как с этим справиться, и оно становилось частью меня, как неотъемлемая часть тела, как тяжёлый камень на груди, который я не мог снять.

Всё, что происходило с нами в тот момент, лишало меня способности понимать мир вокруг. Взрослые, которым я когда-то верил, превращались в нечто чуждое. Полицейские, которых я должен был бы воспринимать как защитников, были для меня теперь лицами, которые задавали жестокие вопросы, не думая о том, что я пережил. Я был для них просто объектом для расследования, а не человеком с болью внутри. Их слова словно обжигали меня, каждый вопрос, каждый взгляд был как плеть, которая продолжала хлестать по мне. Я не мог простить этого. Это было слишком несправедливо. Почему мы, почему именно нас выбрали объектами их подозрений? Мы потеряли друга, мы были свидетелями трагедии, и вместо того, чтобы нас поддержать, они нас ломали, как будто мы были преступниками. Этот мир стал для меня враждебным, чужим и жестоким.

Моя злость росла. И она не была быстрой. Она была мучительной, болезненной, как медленное умирание чего-то важного внутри. Каждый день, каждый взгляд на мир только углублял это чувство. Это было как нарастающая буря, которую ты не можешь остановить. Я хотел крикнуть, но слова застревали в горле, не находя выхода. Не понимал, куда направить эту энергию, этот гнев, который разъедал меня изнутри. Вместо того чтобы найти успокоение, я всё больше погружался в эту ярость. Это была моя защита, мой способ выжить. Я не мог больше доверять никому, не мог открыться. Моя злость стала моим щитом, моим барьером от всего, что происходило вокруг. Но этот щит был хрупким, и я знал, что когда-нибудь он разобьётся, и я окажусь один с этой болью.

Эмоции закипали внутри меня, как огонь, который невозможно потушить. Был на грани, стоял на краю – мне не хватало сил, чтобы продолжать, и одновременно не было сил, чтобы остановиться. Чувствовал, как всё вокруг меня рушится, а я стою, не зная, куда двигаться. Потеря Кости была как тяжёлое бремя, которое я не мог сбросить. Это не было просто горем, это было как пустое пространство. Мне нужно было выразить это, найти выход из всего этого хаоса в голове. Я сидел один в комнате, вокруг тишина, только шум мыслей в голове. И вдруг понял, что должен написать песню. Это было как инстинкт. Музыка была моим единственным способом почувствовать, что я ещё жив. В тот момент я знал, что мне нужно сделать это не только для себя, но и для Кости. Это был мой способ сказать ему "прощай", мой способ провести его туда, где я больше не мог быть рядом. Я не знал, как начать, но слово за словом, аккорд за аккордом, музыка начала появляться. Сначала это было как шепот, но с каждым разом слова становились чётче, мелодия – ярче, и я понимал, что именно это мне нужно. Песня стала тем выходом, которым я могу выразить всю боль, всю утрату и всё, что не мог сказать словами. Эта песня стала моей жизнью в этот момент. Это был мой крик, мой способ справиться с этим кошмаром. Слова и музыка были моими инструментами борьбы, моим способом остаться человеком, несмотря на всё, что происходило. Это состояние было как темный туман, который поглощал всё вокруг. Я не мог отделить себя от этой боли, которая рвала на части. Сердце сжималось от чувства утраты, и мир вокруг казался смазанным, лишённым чёткости. Все яркие цвета, все радости, которые были, исчезли, оставив только пустоту в ловушке своих собственных мыслей и эмоций.

Болезненно и остро ощущалось, что ничего не будет таким, как раньше. Я не мог вернуться к тому, что потерял, и каждый шаг вперед давался с огромным трудом. Это было состояние, когда время и пространство теряли своё значение. Всё вокруг казалось абсурдным. Чувствовал, как боль утраты поглощает меня. Не было слов, чтобы описать, что я чувствовал. Все попытки избавиться от этого ощущения не приводили к результату. В тот момент я оказался как бы между мирами – не полностью в этом, но и не полностью в том. Это было как обрывок сна, который не заканчивается и не даёт покоя. Музыка, которая когда-то была источником вдохновения и радости, в тот момент стала моим единственным путём к спасению. Не мог выразить эту боль словами, но мог попробовать вложить её в аккорды, в мелодии. Каждое движение в музыке стало как будто новым дыханием, напоминанием о том, что всё ещё могу чувствовать, несмотря на всё, что со мной происходит. Это было болезненное, но необходимое состояние – через него нужно было пройти, чтобы продолжить жить.

Глава 2.13 Экзамены

После похорон прошло около двадцати дней. Я был в каком-то полудрёме, в состоянии, которое сложно описать словами. Память об утрате всё ещё висела в воздухе, и я пытался жить, несмотря на эту тяжесть. В день Пасхи, когда многие люди собрались с близкими, я пошёл в университет сдавать вступительный тест по русскому языку. Это было как нечто обыденное и в то же время совершенно нелепое – как будто жизнь требовала от меня нормальности, которой не было. Чувствовал, как внутри всё переворачивается, но внешне старался оставаться сосредоточенным, как будто ничего не случилось. Тест прошёл, как и должно было быть, но внутри меня было странное ощущение – того, что мир продолжает двигаться, несмотря на всё, что происходит. Кажется, это был момент, когда я впервые осознал: жизнь не жалеет никого, и её ход невозможно остановить. В этот день я как бы сделал первый шаг к своему новому началу.

Исход и результаты были не важны. Я не отдавал отчёт своим действиям, как человек, который действует на автомате, не чувствуя веса своих шагов. В тот день, когда я отправился в университет сдавать вступительный тест, я не понимал, зачем я это делаю. Всё, что происходило вокруг, было словно в тумане – мир казался чуждым, а моя роль в нём – бессмысленной. Пытался сосредоточиться, но слова на бумаге сливались в бесконечные пятна, не оставляя никакого смысла. Казалось, что всё исчезло – не было ни волнения, ни стремления к результату. Вся моя энергия ушла в пустоту, оставив за собой только холод и тишину. В день Пасхи, когда люди искали утешение в молитвах и соборах, я оказался там, где не было ни праздника, ни надежды. Чувствовал, как этот день – день, который должен был быть наполнен светом, сливается с тенью моего внутреннего состояния. Не мог вернуться назад и не знал, куда идти вперёд. Вся боль, весь этот тяжёлый груз утраты, что казался мне нескончаемым, сделал каждый шаг бессмысленным. Я двигался, не понимая, что происходит, не ощущая ни радости, ни страха. Просто двигался. Механически.

Время пыхнуло, и вот в середине мая пришли результаты теста. Сдал. Это было как удар в голову – неожиданно, резко, как гром среди ясного неба. На секунду мир словно замер, и я остался стоять перед этой новостью, не зная, что с ней делать. Был в шоке. Внутри пусто, в голове ничего не укладывалось. Как я вообще мог это сдать? Ведь всё это время я просто был в каком-то состоянии, не осознавая происходящего вокруг, не придавая значения своим поступкам. Результат, который для большинства людей стал бы причиной хотя бы небольшого торжества, не вызвал у меня ничего. Он был не важен, как и сама попытка. Мои действия не имели никакого смысла, и это само подтверждение мне не давало ни удовлетворения, ни радости. Зачем это было нужно? Зачем я продолжал двигаться вперед, когда всё, что мне хотелось, – это остановиться и исчезнуть? Тот факт, что я сдал, стал для меня не просто сюрпризом. Это было как напоминание о том, что жизнь продолжается, что даже если ты не осознаёшь своей роли в этом мире, события всё равно происходят. И вот ты оказываешься в числе тех, кто прошёл дальше, но этот шаг не даёт тебе ничего – только ощущение, что ты не контролируешь свою жизнь. Это было как движение по течению, с которым я не мог бороться.

Школа шла к логическому завершению. Время было неумолимо, и его ход уже не казался таким растянутым. В мае начались выпускные экзамены, и вся атмосфера вокруг вдруг наполнилась нервозностью и суетой. Для многих это был момент торжества, переход в новую жизнь, время, когда открываются новые горизонты. Но для меня всё это было как лишняя формальность, как неизбежная часть пути, которую нужно пройти, не задавая лишних вопросов. Волнение, которое охватывало большинство, не касалось меня. Я недоумевал, как мои силы уходят в никуда, а голова была пустой, как и сердце. Экзамены стали просто очередной проверкой на выносливость. Мои мысли были где-то далеко – в том месте, где не было экзаменов, оценок и этой самой "новой жизни", которую так ждут все. Я двигался сквозь экзаменационные дни, не ощущая в себе ни стремления, ни надежды. Всё вокруг становилось частью единого механизма, который я не мог остановить. Не мог понять, почему так происходит. Почему все эти события – выпускные экзамены, прощания с одноклассниками, усталость от всех этих переживаний – стали для меня такими пустыми. Они не приносили ни удовлетворения, ни облегчения. Я как бы наблюдал за ними со стороны, но не мог найти в себе силы быть частью этого.