Верхолазы

– Вот и соображай дальше, Петруш. Дело мы свое исполняем должным образом, а там внизу с каждым годом хуже и хуже. Спрашивается, почему?

Петр нахмурил лоб.

– Может, из-за путаницы со стрелами?

– Ерунда!.. То есть, стрелы, конечно, тоже порой путают. И мишени путают. Кстати, на «серебристых» в этом смысле я даже не грешу, им-то в самцов целить резона нет. Другое дело – наш брат. Уж здесь-то, верно, с досады, кто-нибудь да срывается. Садит без разбору всеми видами наконечников. И начинает гамон лапать гамона, а гамониха слюни пускает по таким же, как она. Только у них это и раньше встречалось. Я в архивах специально копался. И мужеложство, и лесбийские игры – все пышным цветом процветало. За то архишефы их и казнили. Помпея, Содом с Гоморрой, прочие города-городишки… Вот только… – Виктор вздохнул. – Все это, Петруша, частности. Главное, видишь ли, кроется в том, что мы тоже перестали их любить. Раньше любили, а теперь нет. Мы на них как на врагов и зверей бешеных охотимся. Понимаешь? Вот и они нам таким же макаром отвечают.

– А ведь верно! – Петр удивленно передернул плечиком. – И я на них уже иначе гляжу. В самом деле, как на врагов…

– Во-от! Дошло, значит! – Виктор ухмыльнулся. – Ты вот сегодня схлопотал от них тройку оплеух, и что? Какая в тебе небесная радость после этого осталась?

– Ну, может быть, самую чуточку…

– Брось! Никаких чуточек! Конечно, злишься и досадуешь. Вот и оружие свое пошел обновлять… – Виктор шумно вздохнул. – А ты никогда не интересовался, какие там внизу пословицы появились в последние века?

– Ты о фольклоре гамонов?

– Ну да!

– Как-то, знаешь ли, не приходилось вникать.

– А напрасно… Попадаются, знаешь ли, преинтереснейшие высказывания! Со своим особым смыслом!

– Ну, например?

– Да пожалуйста! – Виктор фыркнул. – «Насильно мил не будешь» – хорошо, да? Или «Любовь зла – полюбишь и козла»… Чуешь, в чей огород камушек?

– Ты думаешь…

– Да не думаю я ничего, Петруш! Куда мне! Пусть архангелы да архистратеги думают, на то у них и головы. Только вот конфетка, Петруш, получается крайне неаппетитная. Мы по мере сил обучаем гамонов науке любви, они же с нашей наукой борются и воюют. Поскольку воспринимают ее как насилие над собственными душами.

– Разве это можно называть насилием?

– А почему нет? Свобода – лакомая категория. Ее всем хочется.

– Но любить – и значит по-настоящему быть свободным. Ненависть неволит.

– Ишь ты, хитрец! – Виктор лукаво погрозил пальцем. – Это с какого угла посмотреть. Ненависть неволит, верно, зато она не требует жертвенности и терпения. С любовью же все наоборот. Потому и стали они давать ответку. Чувствуют приближение света и накрывают нас яростью. Кто матом поливает, кто кулаками машет, а кто просто мысли о нас богохульные допускает. И все! Верное накрытие. Это у них шкура дубленая, а нам с тобой многого и не требуется. Чуть обругай – и уже будем корчиться от астматических приступов. Их нелюбовь стала оружием, понимаешь?

– И что же тогда делать?

– Что делать? – Виктор облапил пятерней плечо друга, притянув к себе, дохнул медовухой в самое лицо: – Я, конечно, не архангел, Петруш, и волшебных стратегий не предлагаю, но чудится мне, что эпоха пряников завершилась. Время доставать из-за голенища кнут.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Слышал что-нибудь о Холодном Веке?.. Если нет, намекну. Все это пока слухи, но очень может быть, что не сегодня-завтра объявят мораторий на охоту. Самый натуральный. И ни одного амо больше вниз не пустят. И это уже не какая-то там забастовка, не поправки к первому закону, это всерьез и надолго.

– Не пустят вниз? Совсем? – Петр почувствовал, что по спине у него стайками потекли и побежали мурашки. Этакое проникшее под накидку донное течение.

– Совсем, – Виктор мрачно кивнул. – Всеобщая конверсия и разоружение. Будем сидеть по кабакам, вспоминать былое и слушать шелест волн в раковинах. Холодный Век для гамонов.

– Но это… Это же верная война!

– Скорее всего. Только иного выхода нет. Если долго пичкать больного лекарствами, организм становится невосприимчивым к препаратам. Именно это мы и имеем на сегодняшний день. От рогатин к стрелам, от стрел к базукам – а дальше что? Будем брать каждого гамона в огненные клещи и атаковать побатальонно? Нет, брат, это уже тупик. Зато лет этак через сто… – Виктор потянулся к амфоре. – Если, конечно, уцелеет, хоть один гамон, можно будет снова проведать заблудших.

– Жутко!

– Конечно, жутко. Без любви можно, наверное, размножаться, но долго жить без нее нельзя. Это суть любого гомеостазиса. Исчезнет суть, начнет распадаться система.

– Тогда зачем мораторий?

– Затем, – Виктор выпятил в его сторону палец, – чтобы они САМИ осмыслили, каково это – жить БЕЗ любви. Осмыслили и умылись горючими слезами. Чтобы эти скоты не хитином от нас прикрывались, а напротив – сами распахивали оболочки, упрашивали и молили нас не промахнуться. Вот тогда мы и снизойдем до них, снова возьмемся за стрелы и луки.

– Сто лет!.. – Петр ошарашенно обхватил голову руками.

– Может, и поболе. Как ни крути, а без карантина не обойтись.

– Но ты представляешь, что у них там внизу начнется?

– Уже начинается потихоньку. Безо всякого моратория. С ума сходят, воюют, от книг отказываются. Вот и следует дать им возможность повариться в собственном соку. Чтоб прониклись! До самых корней волос!..

– Ужас!

– Еще бы!.. Что? По последней?

Петр послушно поднял свой бокал, в несколько глотков осушил. В голове поплыл колокольный звон, несколько искристых рек слились в одну, водопадом обрушились в озеро кипящего сознания.

– Вставай – и двинули! – Виктор потянул его к выходу.

– Куда?

– Есть у меня дома одна игрушка. Покажу. Мощь – обалденная! Хоть побалуемся напоследок.

Еще не понимая толком, о чем идет речь, Петр покорно поплелся за другом.

***

Летели они быстро, встречный пост, не сговариваясь, обогнули по широкой дуге. Время разговоров прошло, наступило время действовать. Уже через несколько минут охотники приземлились на огромной, крытой железом крыше. Петра бил легкий озноб – привыкший к лесу, к защитному экрану листвы, он ни разу в жизни не оказывался в городе гамонов.

– Брось! – Виктор, запинаясь, волочил за собой многоствольник. – Лес или город – какая разница! Мы с тобой – бойцы верхолазы – и этим все сказано. Тактику нужно менять. Они накрывают— нас, а мы с тыла накроем их. Хватит прятаться в бузине-малине! Выбираемся из кустов – и бьем врага в его же логове! – он поднес ко рту любимую раковину, угрожающе прогудел: – Гамоны, вы меня слышите? Мы уже здесь, твари двуногие!

Оба были выпившие, обоих заметно покачивало, и все-таки Петр не мог совладать со страхом. Нарушался основной принцип охоты, когда дичь выслеживается, когда поблизости от самца обязательно находится подходящая самка, когда, наконец, самого охотника отличают чистота помыслов и доброе сердце.

– Видал, сколько их! – Виктор подтянул друга к краю крыши, пьяно загоготал: – Сейчас мы устроим этим ребяткам мораторий!

Петр восхищенно глянул на друга. Дерзкий, вздернутый кверху орешек носа, мягкий складчатый подбородок, пухлые плечики и воинственно расставленные толстые ножки не вызывали ни малейших сомнений в справедливости творимого. Соломенного цвета крылья воинственно топорщились за спиной, тугой живот боевым барабаном смотрел вперед. Что и говорить, Виктор являл собой эталон амо! Удивительно прекрасный, сильный, мужественный… С трудом Петр перевел взор на разгуливающих внизу гамонов.

– Сколько же их тут!