Изыски. Веселые околонаучные трактаты

– Уже нет. Неделю назад я выбросил потрепанную Библию, которая завалялась у меня еще от прадеда. Кажется это было издание какого-то Гут… как его… Гутен… Не помню.

– Гутенберга?! Это же была первая из напечатанных книг! Ей цены нет! Сейчас за один экземпляр такого издания дают 4 миллиона долларов!

– Ну, за мою никто бы и ломаного гроша не дал, потому что какой-то дурак исписал в ней все поля. Помню, звали его Мартин Лютер…

Недолго мучился прохожий в объятьях книжного червя…

А на Московском вокзале торжественно провожали бригаду Чеченского ОМОНа в грозящий отделением Биробиджан. Летели в воздух чепчики, лифчики и презервативы. Официанты разносили на подносах бокалы с чистым спиртом. Ансамбль «Папаша Карло» наяривал на шарманках марш «Прощание славянки с детством». Из вагона-ресторана славно тянуло дымком шашлыка. Шеф-повар Бацаев прямо на перроне разделывал кабанчика. Мулла, держа в правой руке сигарету с травкой, левой благословлял подходивших воинов, отвечая на гортанное: -Аллах акбар! —привычным: -Воистину акбар!

Возле паровоза одновременно толкали речи заслуженный ветеран Василий Иванович, юрист-сенатор в маршальском мундире от Зайцева и молоденький мичман Ушаков со звездой Героя Советского Союза за взятие Измаила. Бойцы в грязных ватниках рассаживались по вагонам, привычно захватывая заложников.

По платформе в спадающих галошах семенил Ионыч: -Кому газеты? Газеты! Свежие эротические новости!

Отправной гудок поглотили завывшие сирены с Адмиралтейской верфи. Там еще утром собирались забить первый гвоздь в основание новейшей атомной субмарины «Курский Тита- ник», но единственный молоток куда-то к чертям подевал кузнец Вакула. Выли с отчаяния, поскольку спонсор строительства фирма Макаревича «Смак» потребовала к вечеру вбить уже второй гвоздь, иначе завезенные для вечернего гуляния бочки с марочным вином «Аромат степи» выльют в радостно блестящую мазутом речку Пряжку. Во-от че-о-рт!

Между кусточков на крутом берегу Пряжки аккурат возле дома №1, украшенного золотой мемориальной доской «Именно здесь зародилась идея Великой Октябрьской революции», заседал городской профком. Бывший секс-террорист, а ныне староста, Калинин требовал провести всеобщую забастовку на неделю, чтобы рабочие смогли на дачных участках собрать и за- солить на закусь огурчики-помидорчики. Ему круто возражал, вплоть до хватания за яблочко, меньшевик Савинков, предлагающий просто закупить на профсоюзные средства кислой капусты – любимого блюда рабочих и примкнувших к ним крестьян. Профсоюзные деятели наблюдали за сварой, лениво попивая пивко и изредка вставляя бранное словечко «интеллигенция».

На другом берегу реки работал над картиной «Рыболов» художник Перов. К нему подошли Репин и Васнецов: -А не сообразить ли нам на троих? У нас как раз рубля не хватает.

– С вами не буду!

– Брезгуешь?! —возмутились коллеги и пинком отправили Перова в речку.

Ох, как быстро передвигались обидчики со своими мольбертами и холстами от грозящего пюпитром преследователя! Их всех потом так и прозвали художниками-передвижниками. А в газетах появилась фотокартинка «Дети, бегущие от грозы».

По мазутным водам Пряжки плыла к заливу газета «Санкт-Петербургские байки». Первая полоса под крупным заголовком вещала о состоявшейся намедни на Черной речке дуэли между литераторами Лермонтовым и Мартыновым из-за авторства слов к песенке «Ла-ла-ла, ля-ля-ля, ля-ля-ля, три рубля». Дуэлянты долго стояли друг против друга, целясь, пока один из секундантов не выдержал: -Кто за тебя стрелять-то будет?! Пушкин что ли?

Газета также опубликовала требование английского мецената Ростроповича о сносе церкви на Сенной площади, чтобы на месте сем соорудить станцию метро. Маленькое объявление предупреждало старушек о возвращении с каникул студента Раскольникова.

Шумели воробьи, гоняя старую каркающую ворону. Обожравшиеся голуби стаями слетались на Театральную площадь и с криками «Жизнь за царя!» бомбили памятник мрачному Глинке.

Из парадных дверей Консерватории вышли степенно Рубинштейн с Рахманиновым, привычно перекрестились на памятник Римскому-Корсакову, направились к шведской пивной.

– Посоветуйте, Сергей Николаевич, чей бюст мне поставить на рояль – Брамса или Бетховена?

– Что за вопрос, Антон Григорьевич? Конечно, Бетховена! Он же был глухой…

Из лихо остановившейся кареты выпрыгнул безносый после сифилиса майор Ковалев с букетом, прифрантившийся для очередного свидания, оттолкнул двух великих композиторов и проскочил в пивную.

– Мерзавец! —крикнул вослед Рубинштейн: -И как таких наказывать, Сергей Николаевич?

– Даже и не знаю, Антон Григорьевич, -задумчиво пробормотал Рахманинов, вертя в руках бумажник Ковалева.

– А это у вас откуда?

– Привычка-с, тренировка пальцев… Прошу вас, Антон Григорьевич, проходите…

В зале за отдельным столом пировала группа творческой интеллигенции. Выпивка и закуски подходили к концу, а вот споры только разгорались. Естественно о реализме в искусстве. Кто брызгал слюнями, кто тыкал пальцами в селедку, а кто-то и мордой соседа в остатки салата.

Вот где Шаляпин не растерялся. Встал за шторку да заорал своим могучим басом: -Пожа-ар!

Кинулись бежать интеллигенты, а Федор Иванович вышел к столу, слил в бокал остатки водки, выпил залпом, подцепил на вилку кусок селедки: -Вот это реализм так реализм!..

По площади, облаиваемые Моськой, мчались переполненные конки с бело-голубыми флагами. Народ спешил на Петровский, где местная футбольная команда «Зубило» принимала клуб «Канонир» из Лондона. Всем хотелось посмотреть на приобретение питерцев – бразильское страшилище Пеле, от одного вида которого столбенели вратари. Вот зараза-то!..

А по набережной Екатерининского канала мимо площади Искусств подтягивались к стадиону конные казаки. Молоденький вахмистр Сенька Буденный недоуменно повернулся к есаулу Ворошилову: -Ваш бродь, одного я не пойму – попал Дантес, а памятник поставили Пушкину?

Глядящий им вослед бронзовый поэт лишь негодующе взмахнул руками.

Есаул ответил молодому, когда сотня выехала к Неве: -Все бывает, однако. А ты на пустяки не отвлекайся. Тебе особая забота – пригляд за аглицкими болельщиками. Им что победа, что проигрыш, лишь бы нахулиганить. И нам нужно показать, чем отличаются казаки от коммандос, выдать «Ливерпулю» на полную катушку, построже.

– Сделаем как надо! —блеснул фиксой Сенька: -Ежели аглицкие наших одолеют, мы досаду сорвем, а коли наш будет верх, то на радостях!..

Старый урядник Гришка Мелихов подкрутил прокуренные усы, поиграл нагайкой: -Ужо покажем мы фанатам 1905 год! Даст Бог, и шашками помашем, -и лихо свистнул.

В унисон засвистел ветер да понес по набережной пылевой вихрь, трепеща афишами. Одна зазывала мальчиков на стриптиз девственниц, другая приглашала девочек в синагогу на сеанс обрезания.

Вдоль Михайловского замка вела на поводке выгуливать в Летний сад свору детей и собак любимица французских поэтов Натали Ростова. Позади плелся ее вечный жених князь Андрэ Болконский, почетный Импотент битвы при Аустерлице, лицом похожий на зарубежного трагика Савелиуса Крамарье. Он вел умную беседу о грешках на бирже со своим любовником Петькой Безуховым по кличке «Забей болт». При этом оба, передавая друг другу бутылку, хлестали водку прямо из горлышка. Из окна царской опочивальни замка за ними с завистью наблюдала тень Павла 1.

Князь Болконский давно собирался жениться на Ростовой, но был как-то неудачно ранен.

Подскакал поручик Ржевский, наклонился с седла: -Господа, не соизволите показать дорогу в Публичную библиотеку?

– Куда? —изумился князь: -Теперь этим занимаются и в библиотеке?

Вмешалась Натали: -Не слушайте пошляков, поручик. Поезжайте прямо по Садовой до метро, а далее до станции «Площадь Победы 1991 года».

– Премного благодарен!

– Поручик! —вмешался Безухов: -Перестаньте выпендриваться, словно провинциал! Как самый умный среди нас, слетайте-ка лучше за «Клинским» к Елисееву!..

Цок-цок-цок застучали копыта по разбитой мостовой. Извозчики, выметая в Лебяжью канавку остатки обеда из бород, площадно ругали матушку градоначальницу, которая налоги на дороги дерет, а не чинит —«морда либеральная».

Цепляясь за решетку, в Летний сад ввалился пьяненький журналист Крылов, споткнулся, обозвал себя ослом, козлом, мартышкой и косолапым мишкой, а потом в изумлении уставился на памятник «Великому русскому баснописцу Крылову».

– «Это мне памятник?» -задумался журналист: -«Но почему баснописцу? Хотя тем, кто ставил, виднее. Есть же у меня стишок про то, как лебедь раком щуку… Только все равно я лирик! Лирик! И сейчас всем это докажу!» -он решительно разделся догола, встал у пьедестала и осипшим тенором запел на мотив Бетховенского «Сурка» свои вирши: -Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит…

Подбежали садовники, крича: -Тут тебе не Гайд-парк! —дали Крылову по морде и поволокли в участок. Публика в экстазе!..

Возмущенно шлепала волнами Нева, принимая дерьмо из Фонтанки. В Зимней канавке билась о береговой гранит утопленница. Седовласый гид Карамзин рассказывал о ней туристам.

Те наводили фото и видеокамеры, восклицая: -Бедная Лизхен!..

В угловом казино грохнул выстрел – Германъ пристрелил за шулерство графиню.

Рассеянный Боткин в шляпе-сковороде уронил на Бассейной свою палочку Коха и лазал с фонарем в ногах у граждан, приставая с извечными вопросами русской интеллигенции – «Что делать? Кто виноват? Ты меня уважаешь?» Кто-то из проходивших мимо депутатов Думы по привычке спер у него из кармана микроскоп. А зачем?..

В полдень над городом раздался гром. Торговый люд на Гостином Дворе таращился в голубое небо: -Что за чертовщина?