Великий Наблюдатель. Часть 1

Великий Наблюдатель. Часть 1
Андрей Пушнин

Я напишу гениальный код для устройства, наблюдающего все варианты всех миров, и встречу себя. Мой друг Вильгельм – гениальный физик и математик, спасет мир от падения. Дьявол станет его рабом и братом. Девятилетний великий вампир свяжет шнурками бога. Бог потеряет веру в себя, и его место займет добрый черный император. Бог найдет настоящую любовь и чуть не погибнет. Собака бога заглянет мне в душу. Человек в кепке родится в подземной арктической тюрьме, будет править миром, снимет кепку, и новый мир будет создан в братском танце. Дочка Офицера не сможет убить До Лжена. Курители воздуха помогут спастись от женщин из мира теней, добывающих смысл из лучистой шахты. Бытие сейчас в моей полной власти. Но я все еще не наблюдатель, я просто свидетель. Битва добра и света уже началась. Выбирай сторону и присоединяйся.

Содержит нецензурную брань.

Андрей Пушнин

Великий Наблюдатель. Часть 1

1. Ранние приходы

Ранние приходы Вильгельма меня давно перестали удивлять. Полшестого утра. Он сидит на диванчике в моей гостиной, в руках большая белая щётка для бороды с пчёлами. Он высокого роста, тощ, коротко брит, красноватая мягкая опрятная борода. Весело блестит стёклами дорогущих очков с тончайшей изящной резной оправой. «Мне удалось уговорить Лиибе и Микиса прийти к тебе», – он явно доволен. «Отлично. Сейчас чай заварю, и попьем, и познакомимся», – я иду на кухню, наливаю чай и с четырьмя чашками возвращаюсь в гостиную. Они уже там.

Микис сам себя считает говорящей мышью. Однако от мыши у него только один из передних хвостов и сероватый цвет шерстекожи. Он большой и мягкий на ощупь, занял почти весь диванчик, Вильгельму пришлось пересесть в кресло. Присутствие Лиибе, так как она есть чистая идея и просто невидимо витает в воздухе, приходится признавать по сумме нескольких признаков. Первый признак – обычный ход мыслей теперь всегда крутится вокруг одной идеи и ею же всегда заканчивается: «Самое главное – это любовь». Другие признаки – сентиментальность, чувствительность, нелогичность, непрактичность, состояние влюблённости, «опьянение любовью». Лиибе – это идея чистой любви.

Итак, Лиибе тоже пришла ко мне в гости – она здесь, признаки я явно чувствовал. «Здравствуйте, Микис и Лиибе, очень рад. Вильгельм много про вас рассказывал». Я сходил на кухню и перелил чай в новое оцинкованное ведро. «Микис же может просто опустить задний хобот в ведро и всасывать, а Лиибе чай ни к чему», – от близкого её присутствия было тяжело вести себя разумно. Вернувшись в комнату, я обнаружил ещё двух новых гостей: Офицер и Фрауман стоят возле открытого окна и курят что-то с жёлтым дымом и запахом лимонов. Офицер в парадной угольно-чёрной военной форме, красных ботфортах, на боку шпага, на поясе десантный нож, пистолет с глушителем, осколочные гранаты, яд и кислота. Вижу его я в первый раз, но узнаю сразу – Вильгельм про него тоже рассказывал. В том варианте мира, откуда Офицер, никогда не прекращается праздник войны. Все вопросы, и бытовые тоже, решаются применением оружия. А самой большой удачей в жизни считается найти сильного коварного заклятого врага противоположного пола и весело провести рядом с ним всю жизнь в перестрелках, контратаках и засадах. Офицер жалуется Фрауману, что их молодёжь в последнее время стала пренебрегать официальным оформлением отношений с заклятым врагом, поэтому стало много спорных ситуаций, кому потом достанется всё оружие в арсенале.

Я тепло поздоровался с вновь прибывшими, они приветливо улыбнулись и кивнули мне. В это время Микис снял свой заплечный мешок с нотами и целиком залез в ведро с чаем.

В полвосьмого мне надо выходить из дома, чтобы успеть отвести детей в садик и школу и не опоздать на работу. Я, кстати, работаю программистом в крупной транснациональной корпорации.

Вильгельм очень интеллигентен и тактичен. Он знает, что времени у меня мало, поэтому шагает на середину комнаты и обращается ко всем присутствующим. Он краток, мил и прост. Сказал, что рад общей встрече и знакомству. С этого момента все смогут приходить ко мне, когда нужно, и я к ним в их варианты мира.

Через минуту гости прощаются и расходятся. Последним, галантно поцеловав мне на прощание руку, и шурша расшитой золотом длинной бордовой юбкой со шлейфом, ушёл Фрауман. Или ушла. Не знаю, как правильно сказать, потому что в его или её варианте мира все люди однополые. Вернее, понятия «пол» нет вообще. Раньше Фрауман долго не мог понять эту у нас здесь «излишнюю сложность технологии размножения» с применением двуполой системы и хаотически-глупым методом выбора партнёра. Они у себя размножались просто мгновенным самокопированием с предварительной тонкой настройкой параметров нового человека по общественно-полезным запросам. Очень практично. Почти идеально. Но именно «почти», потому что Вильгельм рассказывал мне о ещё более оптимальных способах размножения, которые он встречал в разных вариантах мира. И было очень много вариантов стабильного бессмертия, когда вопрос рождения и размножения вообще не возникает.

Всё-таки Фрауман ушел не последний. Лиибе осталась у меня дома навсегда или, может, оставила своё дитя. Тогда наши отношения с женой стали волшебными. Она удивлялась: «Что же это с нами, стихи друг другу пишем, рассветы-закаты вдвоём встречаем, плачем и смеёмся одновременно без повода, или просто молча гуляем под луной взявшись за руки? Мы сошли с ума?». В ответ я сказал правду: «Просто у нас в доме живёт любовь».

2. Человек в кепке

Человек в кепке родился в арктической подземной тюрьме. Это было во время самого пика тоталитарного режима. Его мать была молодой швеёй на парашютной фабрике. Её звали ж639956-лт19а. Имена всех женщин начинались с буквы «ж», мужчин – с буквы «м».

В детстве ж639956-лт19а мечтала стать балериной, она хорошо танцевала и красиво пела. Родители её очень любили, баловали и нежно называли «Лита». «Папочка, я стану балериной, когда вырасту,» – Лита залезала к отцу на колени и обнимала его, он читал ей книжки с картинками про зайчиков и мышат, играл с ней в кубики и в куклы, приносил мороженое и конфеты, наряжал её в нарядные платья. Мама заплетала ей косички и плакала, она знала, что не будет никаких балерин. Последняя балерина была загипнотизирована больше пяти тысяч лет назад, и с тех пор находилась в историческом музее в качестве живого экспоната в разделе «Древние виды непроизводительных затрат времени и ресурсов».

Вскоре отец получил высокий государственный пост, предполагающий абсолютную личную непривязанность, это было обязательно для всех чиновников-слуг народа. Ему следовало отказаться от всего личного – как от имущества, так и от семьи. Жену он выдал замуж за первого встречного, а детей увезли в детскую трудовую воспитательную коммуну.

Лита первое время очень тосковала по родителям, всё ещё мечтала стать балериной, кричала и плакала по ночам: «Мама! Папа! Прошу, пожалуйста, заберите меня к себе!». Но воспитатели знали, как заставить её быстро всё забыть – её ждал воспитательный изматывающий труд до потери памяти. И чтобы она даже ночью во сне не отдыхала, ей транслировали сны, в которых она продолжала выполнять рабочее задание. Причём и во сне действовало правило: «Не выполнил трудовую норму, не получил еду.» Поэтому бывало утром, Лита не получала в столовой еду, потому что во сне не выполнила трудовую норму выработки. Скоро детские воспоминания были подавлены – ушли в самую глубину сознания под чудовищным весом внушённых чужих идеологических установок, трудовой рутины, усталости и боли. Она стала взрослой.

Лита как и все, работала на фабрике двенадцать часов в день без выходных. Плюс общественная нагрузка в совете ячейки по партийной части. Это ещё три-четыре часа ежедневно. Плюс учёба на ночном факультете единой истины. Плюс ежедневное разъяснение гражданам единой истины на внезапных ночных квартирных визитах. Времени оставалось только либо коротко поспать, либо быстро перекусить. То есть приходилось выбирать одно из двух.

Однажды от усталости и от недосыпа она заснула на ночном партсобрании, когда с восьмичасовой речью выступал заместитель высшего председателя рабочего округа. Сестра-близнец, которая сидела на партсобрании рядом, испугалась, что их перепутают и подумают на неё, и сразу написала донос куда надо. В тот же день приехали люди откуда надо и увезли всех сестёр-близнецов, особо не разбираясь, кто конкретно заснул на партсобрании. Увезли всех шестерых, даже и тех, кто тогда был в смене на заводе и не мог быть на собрании. И вечером всех бы сразу и задушили, но заступился отец, тот самый заместитель высшего председателя рабочего округа, на выступлении которого Лита заснула. Он по-прежнему очень любил свою Литу и ему удалось смягчить приговор – удушение заменили на 115 лет тюрьмы.

Тюрьма была подземной и находилась на острове в арктическом районе, где температура воздуха никогда не поднималась выше минус 60. Вокруг только лёд, ветер и тьма. В тюрьму на глубину два километра вела только одна шахта. В случае возможных беспорядков среди заключённых охрана просто выключала насос, который закачивал воздух на глубину и через два часа все задыхались. Поэтому беспорядков и побегов никогда не было.

В подземной тюрьме не было построенных зданий. Были только выдолбленные в километровом гранитном слое узкие проходы и камеры. Их долбили сами заключённые, когда становилось тесно от вновь прибывающих сверху или заканчивалось место для захоронения умерших. Тюрьма была тяжёлым каменным миром, всё делали из тяжёлого гранита: мебель, посуда, хозяйственная утварь, инструмент. Простая ложка весила около пяти килограмм.

Отца человека в кепке звали «Вилен» – это был каменный гость, который безумно любил Литу, и которого она жалела и любила за его сильные как у её отца руки. Она часто пела каменному гостю красивые песни о счастье, о любви, о разлуке. Он шептал ей: «Лита, ты мой ангел! Я могу любоваться твоей хрупкой неподземной фигуркой вечно, могу вечно слушать твои песни, я самый счастливый человек под землёй.» Он рыдал от раздирающей его душевной муки: «Лита, ты убийца дьяволов! Я пришёл из-под многокилометровых подземных глубин, где есть только чудовищное давление, тьма и раскалённые потоки, чтобы выполнить волю моего любимого отца, которого в ваших людских легендах именуют «Дьявол». Я должен был уничтожить мир на поверхности, и, поверь, мне бы это легко удалось всего за пару дней. Но я встретил тебя и полюбил, даже не зная, что есть такое чувство! Ради любви к тебе я предал своего отца, я отверг его волю. Пусть твой мир живёт, пока живёт любовь в моём сердце, а она будет жить вечно.»

Он умер от того, что его каменное сердце смягчилось от любви и нежности к Лите и стало чужеродным огромному каменному телу. Умирая у неё на руках, он заплакал первый раз в жизни. «Я умираю, но я счастлив, потому что я вижу тебя, Лита, моя любовь, прости и прощай навечно.» – он умер счастливый с именем любимой на губах. Скоро Лита родила от него сына, которого в память его отца назвала «Виленин», он был сыном «Вилена».

Детей в подземной тюрьме было мало, никто из них не доживал даже до трёх лет. Виленину исполнилось 19 лет. И до 19 лет он никогда не поднимался на поверхность, никогда не видел солнца, деревьев, рек. Единственной его мыслью и чувством была абсолютная всепожирающая лютая ненависть ко всему и всем, кроме матери – её он любил, защищал и всегда слушался.

Ещё трехлетним ребёнком Виленин научился прогрызать ходы в граните. Он двигался как червь, прогрызал камень зубами и отбрасывал обломки из-под себя руками. Питался от также камнями, поэтому недостатка в пище у него не было. Часто Виленин убегал от мамы на глубину – просто рыл ход вниз пока не надоедало. К 15 годам он нередко опускался таким образом до раскалённого земного ядра. Там на него в потоках плазмы и лавы набрасывались сразу сотни огромных чешуйчатых огненных тварей, состоящих по большей части из зубов и когтей. Эти чудовища были величиной с футбольное поле, двигались молниеносно, изрыгали из многочисленных пастей плазму и яростно пытались его разорвать. Виленин легко хватал их и забавлялся с ними как кот с мышкой прежде чем сожрать. Но на вкус они были не очень. «Вилеша-а-а-а! Где ты-ы-ы-ы? Домо-о-о-ой! Пора ужина-а-а-а-ть!», – это мама заботливо звала его домой. Услышав сквозь многокилометровую каменную толщу, как мама зовёт его домой на ужин, он нежно целовал в шипастые животики и отпускал огненных тварей и немедленно возвращался домой.

С людьми у Виленина отношения не складывались – мешала его лютая ненависть к ним и их дикий перед ним страх.

«Вилеша, ну зачем, скажи, ну зачем, ты убил вчера этих сорок несчастных уголовников?! Они же даже не приближались к тебе, что они могли тебе сделать плохого?! Они же сами боятся тебя пуще чёрта, не к ночи будь помянут.» – Лите было их искренне жалко. Виленин стоял босиком на холодном гранитном полу перед мамой с виновато опущенной головой и сам готов был горько заплакать. «Ну мама, я услышал будущие чёрные мысли, одного их них. Через два года он подумает изнасиловать женщину в соседней камере, другие недостаточно быстро и твёрдо ему объяснят, что это плохо, а кто-то их них вообще подумает, что это не его дело. Я просто спас их от будущих чёрных мыслей. А мысли рано или поздно приводят к действиям, поэтому лучше вычищать мысли как можно раньше. Это же просто чистка.» Виленин мог слышать мысли любого живого существа. И будущие мысли в том числе.

Виленин мог убивать руками, ногами, зубами, языком, кончиком волоса. Он мог убивать даже просто одним словом или взглядом. Он научился убивать на любом расстоянии любое количество живых существ мгновенно одной мыслью. Ему ничего не стоило уничтожить всё человечество за одну секунду.

Благодаря «чистке» Виленина скоро в подземной тюрьме в живых остались одни святые, чистейшие люди. Тюрьма превратилась в храм любви и мудрости. Заключённые благодаря просветлённости всё чаще покидали физические тела в медитации и уходили сразу в духовный мир. Администрация на поверхности как-то узнала об этом, и к святым зекам стали спускаться высшие партийные чиновники за мудрым советом и просветлением. Но это было опасно, так как Виленин мог почувствовать в них малейшую нечистоту и сразу убить словом или мыслью. Поэтому партийные чиновники перед визитом год-два интенсивно готовились, очищали сознание, медитировали, практиковали бескорыстие, любовь, смирение, всепрощение, отреченность. Поскольку этим занимались высшие руководители страны, которые одновременно продолжали руководить тоталитарным государством, то и жизнь страны стала быстро и сильно меняться.

3. Журнал Вильгельма. Что это

Это его личный дневник. Он называет его «живой журнал». Принёс его мне на следующий день после смерти. «Вот возьми, пока я не забыл, а то у меня теперь много дел стало, ухаживать за ним забываю. А ты почитаешь на досуге, поржёшь», – и осторожно положил мягким тёплым комочком на пол. Смешного там было мало, в основном я горько плакал. Дневник-журнал был живой, он всё понимал и сам записывал в себя понятое. За ним надо было тепло ухаживать и быть с ним искренним, тогда он доверял и в ответ открывал, что было у него внутри. Я буду далее приводить отрывки из него.

4. Как я переписал код мира

После очередного эксперимента с генератором Вильгельма, что-то изменилось вокруг. Всё остальное в его комнате было по-прежнему: в углу гудел и мигал диодами мощный аццки чёрный и коварный сервер, посередине комнаты также лежал большой чистый белый диван, окно во всю стену от пола до потолка высотой шесть метров, перед ним старинный деревянный рабочий стол с тонкими гнутыми ножками, за окном горы со снежными шапками. Только сам генератор изменил форму. Это как когда карандаш рисует по бумаге, то он сам стачивается, изменяет свою форму, так создаёт линии. В первую очередь творец изменяется сам и только этой мощной силой рождает рисунок.

За месяц до этого Вильгельм попросил меня написать управляющий код для его нового устройства. «Не вопрос. А что делает твоё устройство?» В ответ я услышал простое: «Оно просто наблюдает, и твой код должен показывать ему ВСЁ».

Так и сделали. Мой код искал ВСЁ и передавал в генератор Вильгельма, куда ему «смотреть». Генератор наблюдал и передавал тому, кто был к нему подключен, то есть «наблюдателю».

Сначала наблюдателем был всегда Вильгельм. После наблюдений, он был не в себе три-четыре дня. Молчал и балдел. Потом начинал рассказывать мне, что видел.

Он видел другие варианты мира. Не миллионы или миллиарды вариантов, а вообще ВСЕ. Потому что мой код показывал генератору ВСЁ. Я же реальный кодер: «А чё на? Какое техзадание, такой и аутпут.»

5. Журнал Вильгельма. Всё мягкое лучше

«Мягкие дома лучше», – решил я, и они стали изгибаться в сторону ветра. Соприкоснувшись, они как мыльные пузыри сливаются в один большой. «Мягкие автомашины лучше», и вот они теперь мягкие. Столкнувшись, они лопаются и исчезают. И вообще всё мягкое лучше, в этом варианте мира меня тянуло ко всему мягкому. После двухсотого варианта я перестал вести им счёт.

6. Встреча с самим собой

Не каждый сможет встретиться с собой по-настоящему. Это невозможно и страшно. Мне такою встречу устроил Вильгельм.

«Свобода выбора – это несвобода» – сказал он как всегда тихо и слёзы также тихо покатились из его глаз. «Вильгельм, друг, что случилось!?» – мне больно видеть его боль и грусть, я хочу чем-то помочь.

– Ты думаешь, что в каждый момент времени человек делает выбор, и его жизнь и судьба состоит из этих выборов и их последствий. Например, ты женатый человек, у тебя любимая жена и славные детишки. Но вместе с приобретением семейного счастья, то утратил большую часть свободы. Ты совершил такой выбор. Это свобода выбора или нет?

– Конечно же. Это был мой свободный выбор.

– Вот и нет. Свобода – это когда ты можешь всё и сразу. Когда ты женился, ты отказался от всех других вариантов. Это несвобода. Ты как поезд, который может ехать только по заранее кем-то проложенным рельсам, впадая в иллюзию, что сам может иногда переводить стрелку, чтобы повернуть на другой путь. Но свобода – это когда ты без рельсов можешь двигаться в любом направлении и при этом одновременно. Когда ты обладаешь всеми вариантами и сразу.

– Но так не бывает.

– Как раз наоборот. Единственно так и есть. Одновременно существуют варианты мира, что ты не женился, что ты женился на другой, что другая женилась на тебе, что ты женился на другом, что никто женился ни на ком, что все не родились и что все умерли. И так далее. Бесконечно и одновременно. Пойдем, я познакомлю тебя с тобой.

Из рабочей гостиной комнаты дома Вильгельма четыре выхода на четыре террасы. Северный выход высоко в горах, там ошеломительный вид на черные отвесные скалы и заснеженные пики, которые поднимаются над облаками. Южный выход прямо на тёплое море, на белый песочный пляж – выбегай и с разбегу в тёплые ласковые волны. Западный выход в тенистом лесу, среди нагретых солнцем, пахнущих тёплой хвоей и смолой сосен с жирными белками – Вильгельм их прикормил, и они теперь наглые. Восточный выход в бескрайнем поле с восходящим нежным солнцем, утренняя свежесть, роса, дурманящий запах трав, пьянящее счастье и глупая надежда на что-то глупое.