Восемь розовых слонов

– А вы нет?

– Не похоже, что один из этой компании – искусный злоумышленник. Я, конечно, не мастер по проникновению в психику, но отличить законопослушного человека…

– Чушь, – возразил Краузе, – Держу пари, не отличите. Если преступник умен, умеет скрывать свои мысли, чувства, мотивацию и все такое. Я тоже не вижу зацепок, но далеко не убежден, что пациенты чисты.

– Гадят без фантазии, обратили внимание? Стандартный набор. Похоже, голову не ломают.

– Еще нам не хватало противника с изощренной фантазией, – хмыкнул Краузе, – Вы можете представить, что кто-то носится по городу и с упорством, достойным лучшего применения, совершает мелкие пакости, не щадя ни бензина, ни личного времени?

– Я тоже думал об этом. Нужно знать, что инженер Арнгольт поздно уйдет с работы, а в подворотне никого не окажется. Что Баев выведет гулять своего питомца, и тот не откажется сбегать за кустики. Что появится возможность подрезать машину с молодоженами и безнаказанно скрыться. Подкараулить возлюбленную Моретти. Знать, что писатель все утро просидит в кафе, выйдет в туалет, а официантке в тот момент приспичит отлучиться. Что мама Оксаны Чернорецкой уйдет в ночную смену, а Оксана разляжется в ванне. Что Римма Марковна приедет на дачу сразу после вандала. Что во время поджога гаража господина Корнилова поблизости не окажется посторонних. А сапог сорок третьего размера, если вы об этом не подумали, мог надеть любой, в том числе сама Римма Марковна – поскольку впечатления беспомощной древности она не производит. Здравый смысл и капля интеллекта подсказывают, что один человек такое не провернет.

Доктор Краузе смотрел на меня расширяющимися глазами, приглаживал шевелюру, норовящую встать дыбом.

– Сочтем за совпадение, – сказал я, – Так удобнее. А письмо – бодрая шутка. Вроде сообщения о минировании, которого нет. Волноваться не о чем. Подозреваю, за время наблюдения за своими пациентами вы не обнаружили в их психике ничего устрашающего? Милейшие люди. Откройте им их желания – может, что и вылезет. Позволите стройную версию, Александр Петрович? Но она вам не понравится. Чур, не кричать и не швыряться дорогостоящими бутылками, договорились?

– Валяйте, – проворчал Краузе, – Если версия не имеет отношения к вашим подколкам и издевательствам.

– Она имеет право на жизнь, – уверил я, – Но повторяю, она вам не понравится. Женщина, с которой вы встречаетесь на съемной квартире на улице Льва Толстого… Подождите, не бунтуйте. Я не лезу в ваши дела и не делаю оценок. А квартиру вам снял ни кто иной, как я. Ваши свидания регулярны, раз в неделю – вы уходите торжественный, обреченный, как на Голгофу. А по возвращении делаете вид, что просто гуляли. Я не любопытный и ничего не замечаю… кстати, в последний раз вы не стерли с уха помаду и надели часы на правую руку. Женщина, с которой вы потеряли голову – супруга замминистра… опустим название министерства, и вас не посещает мысль, что вы столкнулись с изощренной местью обманутого мужа. Да, звучит странно, проще вас убить или направить парней с битами, но что мы знаем о воспаленном уме, одержимом страстью свести вас с ума? А убить можно и потом – когда вы вдоволь намучаетесь. Признайтесь, выдумали об этом?

– Черт бы вас побрал… – прокряхтел Краузе, перекашивая челюсть, – Почему бы вам не отправиться спать, Дмитрий Сергеевич?

– Сейчас пойду, – я торопливо допил скотч, – Вы уже купили восемь розовых слонов?

– Почему розовых, черт вас подери? – всплеснул руками Краузе.

– Потому, что терпеть не могу этот цвет, – я учтиво раскланялся и покинул гостиную.

Пятница, 9 сентября

Таинственный оппонент не стал тянуть резину. В пятницу доктор Краузе начинал прием с трех часов и в этой связи спал до упора. Я проснулся в девять, сварил кофе у себя в комнате, сел за компьютер… и только в начале двенадцатого симфония Вагнера выгнала меня из виртуального мира. Звонок располагался над головой. Тревожная трель означала, что доктор Краузе, сидящий в гостиной, хочет меня видеть. Я выключил компьютер. Сработал сотовый.

– Спуститесь, Дмитрий Сергеевич, хватит зарывать голову в песок.

– Понял уже, – откликнулся я, – Вы еще Тамару Михайловну за мной отправьте – чтобы окончательно дошло. Или курьера из фельдъегерской службы.

Я проделал привычный путь, убедился, что в «отстойнике» не висит посторонняя верхняя одежда, и вошел в гостиную.

– Повелевайте, Александр Петрович… – и осекся. На докторе Краузе не было лица. Он был одет с иголочки – в безукоризненную спортивную пару, отлично гармонирующую с серой футболкой, выбрит, лучики седины блестели в уложенной гриве. Но лицо напоминало посмертную маску. Он сидел в кресле, на коленях валялась трубка радиотелефона. На миг показалось, что доктора Краузе разбил паралич. Но вот он шевельнулся, обратил в мою сторону отрешенный взгляд. Тень непонимания улеглась на чело – дескать, что здесь делает прислуга? Произошло что-то страшное… и предсказуемое.

– Вы просили спуститься, – обреченно сказал я.

Психоаналитик вздрогнул. Трубка телефона устрашающе зависла над полом.

– Вы еще не перешли в оппозицию, Дмитрий Сергеевич? – хрипло спросил Краузе.

– Если вы о вчерашнем, то не берите в голову. Я тоже имею право быть услышанным. И не всегда мои мысли отличаются вздорностью и бесполезностью.

– Ваши права заканчиваются там, где начинаются ваши обязанности, – отрезал Краузе, выходя из оцепенения. – Умер человек, Дмитрий Сергеевич.

– Да уж понял, что не родился, – не зря меня терзали предчувствия, – Кто?

– Арнгольт. В восемь утра он, как обычно, отправился на работу. Машина вышла из строя – воспользовался метро. На станции «Беговая» пассажиру стало плохо, он вышел на перрон мертвецки бледный, шатался – по свидетельству очевидцев. Подбежали работники станции, вызвали скорую. Какое-то время он мог сидеть, позвонил жене Людмиле Борисовне, порывался встать. Скорая повезла Арнгольта в 14-ю больницу, туда же помчалась супруга. Предварительный диагноз инфаркт оказался неверен, дежурный врач склонялся к мысли, что это мышечный паралич, вызванный введением под кожу сильнодействующего вещества, наподобие строфантина…

– В толпе укололи, – догадался я, – Куда уж проще в этой давке. Мог даже не почувствовать.

– Он и не почувствовал. В больнице пришел в себя, выразил недоумение по поводу случившегося. Сначала ощутил зуд под кожей в районе плеча, онемели язык, губы, давило в груди, тошнило, кружилась голова. Людмила Борисовна пятнадцать минут назад позвонила мне из больницы… Я знал ее, лечил от невроза несколько лет назад. Когда с ее мужем стало происходить неладное, она – не зная о его тяге к симпатичному бармену – посоветовала Арнгольту обратиться ко мне. Женщина волновалась, сообщила, что Игорю Николаевичу ставят капельницу, колют какие-то лекарства. Я уверил ее, что все будет нормально. А после того, как вызвал вас, не стерпел, позвонил в больницу. Пациент по фамилии Арнгольт скончался несколько минут назад… Антидота не нашли, у больного начались конвульсии, кровь пошла из глаз, он умер от паралича дыхательных мышц… – доктор был таким бледным, словно его самого укололи.

– Укол смертельного вещества, – пробормотал я, – Паршивая штука и надежное средство в толпе. Надеюсь, вы в курсе, что один из психоаналитиков, преставившихся неделю назад, пал жертвой подкожной инъекции яда. Во всяком случае, это одна из ведущих версий.

Доктор Краузе об этом не знал. Телефон соскользнул на ковер, он даже не заметил.

– Сообщим Кобзарю?

– Не нужно…

– Странный вы, – пожал я плечами, – Ну, конечно, мы же не ищем легких путей. Минуточку! – осенило меня, – Я догадался! Визит господ из организации, название которой не называем! Угадал, Александр Петрович? Вы старательно замалчиваете эту тему. Не хотите подключать полицию. Что вам сказали господа? Что бы ни случилось, делать вид, будто ничего не происходит? Значит, изначально предполагалось нечто подобное?

– Отстаньте от меня с вашими инсинуациями, – Краузе задрожал от бешенства, – Не знаете – так нечего строить из себя шибко умного!

– Да я вообще наемный работник! – вскричал я, – Куда пойти, чего изволите. Собственное мнение иметь не положено, а вид иметь придурковатый и подобострастный. Мозговой центр – это вы. Разрешите заткнуться, Александр Петрович? Будут поручения?

– Ступайте вон! – завопил Краузе.

Я разозлился не на шутку. Просто кипел от гнева, обиды и непонимания. Доктор Краузе в своем стремлении ничего не делать готов был горы свернуть! Не скажу, что я не побаивался наших доблестных специальных служб, но через эту «фобию» перешагнул. Я позвонил майору Кобзарю – поскольку лично МНЕ не поступало пожеланий воздержаться от общения с полицией.

– И снова вы, – погрустнел Кобзарь, – Когда это кончится? Нашему управлению каждый день приходится раскрывать десятки преступлений…

Я деликатно промолчал. Лучше не знать, из чего делают колбасу и как раскрывают преступления.

– Что вам, Дмитрий Сергеевич? Вы просили – я сбросил информацию.

Я поведал в сгущенных красках, что наш дражайший психоаналитик в беде, нужно срочно принимать меры. Дополнительные восемь убийств (включая убийство Краузе) вряд ли украсят отчетность управления. Просматриваются два варианта. Первый – отселить доктора куда-нибудь в медвежий угол, и пусть голова болит у деревенских участковых. Второй – немедленно впрячься в дело, бросив вызов труженикам плаща и кинжала.

– Звучит как тост, – проворчал впечатленный Кобзарь, – А теперь давайте заново и без патетики.

Он слушал, недоверчиво урча.

– И что вы предлагаете?

– Без помощи зала не обойтись, Павел Викторович. Мы знаем, что будет много криков, и остаткам самолюбия доктора Краузе будет нанесен сокрушительный удар. Вы же понимаете, что мы защищаем не только доктора Краузе, но и его пациентов, большинство из которых мирные граждане, по наивности пожелавшие излечить свои неврозы. Явку фигурантов обещаю взять на себя. Вечер пятницы – прекрасное время посидеть в приятной компании…

Я чувствовал себя не очень комфортно в роли предводителя заговорщиков. В восемь вечера, убедившись, что доктор Краузе находится в доме и никуда не собирается, я вышел покурить на улицу. Вечер был спокоен, безветрен, легкая муть, не имеющая отношения к осадкам, затянула небо. Гул Москвы в Аркадном переулке почти не ощущался. Редкие прохожие чинно прогуливались по тротуару. Пейзаж портила свежевырытая канава на том месте, где посетители доктора Краузе паркуют свои машины. Проезжая часть сузилась, яму опоясывали бетонные блоки. Гости с юга в оранжевых жилетах проводили земляные «изыскательные» работы, отыскивая слабое место в канализационной системе. Нашего дома неприятность не коснулась. Я посмотрел на часы, Кобзарь задерживался. Впрочем, волноваться не стоило. Со стороны Остоженки показалась знакомая «Лада», встала на противоположной стороне.

– Не надо, дядя Паша, спасибо, сама добегу, здесь недалеко, – прозвучал мелодичный женский голосок.

И из машины вышла она…

Если быть объективным, из машины вышли трое. Одним из них был майор Кобзарь в мятом штатском, с ним еще кто-то, но на них я практически не смотрел. Застучало сердце, пересохло в горле, и кровь стремительно понеслась по сосудам. Девушка в короткой курточке помахала рукой и отправилась в сторону Пречистенки. Каштановые волосы подрагивали в такт шагам, она не шла, она плыла – большеглазая, с вздернутым носиком, желанная донельзя! От нее невозможно было оторвать глаза! Я не понял, что произошло. Со мной никогда такого не происходило! Я стоял с открытым ртом, выронив сигарету, и смотрел вслед ускользающей красоте. Она прошла шагов пятнадцать и оглянулась. Чудесная улыбка осветила миловидное личико. Взгляд скользнул и по мне – неприметному элементу пейзажа. Сердце забилось, как полковой барабан. Я не чувствовал своего лица и буквально разрывался. Догнать, познакомиться, договориться о встрече?