Восемь розовых слонов

– Вам в больницу надо, а не на сеанс… – подметила Тамара Михайловна и осеклась, перехватив тяжелый взгляд психоаналитика.

– Ничего, надеюсь, серьезного? – хмуро осведомился Краузе.

– Живы, не помрем, – парень криво усмехнулся, – Бордюр не пострадал, других не зацепило, новый бампер… ерунда, 15 тысяч на барахолке. Дьявол, как это некстати… Да нет, доктор, все в порядке, просто испугались. Я предложил Рите съездить к врачу, а она ни в какую.

– В порядке я, – отмахнулась Рита, – Но какой же, право, идиот… Ладно доктор, об этом мы тоже поговорим, – Рита судорожно улыбнулась, – Давайте начинать? А Артем подождет меня, можно?

Я перехватил угрюмый взгляд Краузе, обращенный в черноту лестничного марша. Он пропустил посетительницу, вошел следом. Прогнулся стул в закутке – молодой человек пристроился и замер. Какова, интересно, вероятность, что мы столкнулись с нагромождением случайностей?

Ночью со среды на четверг в доме номер восемь по Аркадному переулку было тихо. Доктор Краузе не подавал признаков жизни. Я отведал на кухне приготовленные Тамарой Михайловной деликатесы, поблагодарил.

– Спасибо тем, кто ел, – отозвалась женщина, – Готовить каждый может. А вот Александр Петрович объявил голодовку. Заперся у себя наверху и только огрызается, когда я напоминаю про еду. Не стучитесь к нему, он сегодня не в духе. Может, утром встанет с той ноги… Вы не знаете, что с ним случилось? Вы тоже поменяли цвет, Дмитрий Сергеевич. Поругались? Подложить еще гребешков?

Наутро я обнаружил, что все ограничения с просмотра аналитических сессий сняты, и я могу в прекрасном качестве наслаждаться работой доктора. Краузе явно боялся – а страх за собственную жизнь посильнее этики. Я не отходил от монитора – подтащил к нему кушетку, столик, обложился легкими закусками и безалкогольными напитками. Среда для доктора Краузе оказалась плотным днем. Если во вторник он принял двух посетителей, не считая «бесплатной» дочери, то в среду они тянулись непрерывным потоком. Все шесть. Менялись лица, голоса, фигуры речи, константой оставался лишь каменный лик психоаналитика и постукивающий по блокноту карандаш. Доктор Краузе молчал, выявляя взаимосвязи между ассоциациями. Иногда вставлял упреждающие замечания – такова уж манера у психоаналитиков: короткими репликами предвосхищать высказывания больного, чтобы у того сложилось впечатление, что врач его понимает. В эмоциональное состояние посетителей я не вникал – не мое дело. Из болтовни пациентов выделял главное, наиболее волнующее. Это сделать было несложно. У всех в последнее время что-то случилось! Они стремились выговориться, жаловались… и, похоже, сбывались мрачные прогнозы.

– … Это было во вторник, доктор, позавчера вечером… – подавленно вещал похожий на ковбоя из прерий инженер Арнгольт, – Каждый день, возвращаясь с работы, миную подворотню, и никогда ничего не случалось… Я был на работе, а не там, где вы подумали, в тот бар я уже неделю не захожу… Просто накопилось много дел в офисе… Догнали сзади, плеснули что-то едкое в лицо, голова закружилась, руки онемели, все поплыло. Меня обыскивали… дома выяснилось, что взяли только деньги… Не били, обчистили и оставили в покое. Я добрел до подъезда, стою, а позвонить в квартиру не могу, руки не слушаются, калека, блин, Милосская… Хорошо, сосед догнал, помог подняться… Жена засуетилась, позвонила в полицию, но куда там… Как услышали, что я не видел преступников, обрадовались – всего доброго, говорят. Ну, что ж, доктор, тоже психокоррекция, – инженер вымучил гримасу, – Едва отошел, такая злость взяла, кулаки зачесались… – пациент глубоко вздохнул, повернулся к врачу, – Ладно, забудьте, доктор, продолжаем решать нашу волнующую проблему. Сегодня вы в какой ипостаси – «друг», «собеседник», «маг-кудесник»? Клянусь, уже несколько дней не заходил в бар к Алексею. Все нервы эта сила воли вымотала…

– Вы призывали меня, доктор, смотреть на мир сквозь темные очки, – бормотал похожий на бобра директор похоронного агентства Баев, – Не волноваться, расслабиться, не принимать близко к сердцу… Я и сам понимаю, ведь на работе приходится постоянно сдерживаться, говорить полушепотом, если улыбаться – то с грустью. Но как, доктор? Наполеон скончался вечером в понедельник… Нет, поймите неправильно, в психушку не спешу, – Баев сочно покраснел, – К смерти привычен, но когда умирает любимая собака, которой еще трех лет не исполнилось… Я так любил Наполеона… – глаза клиента покраснели, скорбь была не наигранной, – У меня ведь не было никого, кроме этого бульдога… В воскресенье мы с ним гуляли, я отпустил с поводка, он никогда на людей не бросался, дети его любили… Я сидел на лавочке, читал новости в телефоне – вечер был без осадков… Наполеон убежал в гаражи, я не волновался, он всегда возвращается… Было ощущение, что его кто-то подманил… Он долго отсутствовал, пошел искать, а Наполеон лежит за кустами, только лапы дрожат, и пена из пасти… Пока довез до собачьей больницы, он уже умер… Медики сказали, что почки, а может, съел чего… Он же не человек, вскрытие не проводили… Зачем кому-то травить моего Наполеона?

– Так точно, доктор, – усмехался в небритые уста бывший военнослужащий Корнилов – тип с синеватой кожей и тиком под правым глазом, – Живем, не тужим, какие проблемы у простого охранника ЗАО «Импульс»? Как в оперетте: все хорошо, прекрасная маркиза, за исключением пустяка… Гараж сгорел вчера вечером, а вместе с гаражом – старая «шестерка»… Бес с ней, с «шестеркой», она в последние полгода даже вид не делала, что умеет ездить. Хорошо, картошка в подполе не сгорела, я ее с базара привез. Ну, ничего, зарплата хорошая, плюс пенсия – просто фантастическая пенсия… куплю новую машину, давно пора, а гараж все равно не нужен, он в получасе ходьбы… Как произошло, говорите? Давайте уж все вопросы, доктор – списком. Позвонил сосед по гаражу, сказал, что горит, и даже пожарных вызвал – спасибо доброму человеку. Пока доехали, тушить уже было нечего, головешки залили – и на том спасибо. Участковый пришел, снял фуражку, спросил, как я дошел до такой жизни… – самоиронии бывшему офицеру хватало.

– Оксана, вы сегодня неважно выглядите, – говорил доктор Краузе свернувшейся на кушетке женщине с перевязанными ленточкой пепельными волосами и вздернутым носом, – У вас что-то случилось?

– Александр Петрович, я в последнее время неважно себя чувствую… – спотыкаясь, щурясь (таблетки тормозили и садили зрение), призналась Оксана Чернорецкая, одетая в серую кофту и чудовищную плиссированную юбку, – Словно разрывает изнутри… понимаете? Никогда не кричала на маму, а тут сорвалась, когда она стала читать мне Библию… Так, знаете… – девушка бледно улыбнулась, – она чуть не прибила меня этой Библией.

– Оксана, повторяю свой вопрос. У вас что-то случилось?

– Вы такой проницательный, доктор, от вас ничего не скроешь. Это ерунда, хотя я сильно испугалась… Позавчера легла, извиняюсь, в ванну… мама как раз ушла на смену… уже поздно было – часов одиннадцать… И вдруг свет потух! Я чуть не утонула от страха! Такая жуть охватила, Александр Петрович… Лежу в темноте, жду, когда включат, дышать не могу… Потом нащупала полотенце, халат, как-то выбралась, что-то уронила… В подъезде был свет, и у соседей был, только у меня не было… И щиток приоткрыт… Я туда заглянула – а наш переключатель повернут. Такая вот глупая система, каждый может залезть, а скинуться на замок – ни времени, ни денег, ни желания… Решила, что хулиганы. Щелкнула, вернулась, свет есть. Только в ванну легла – опять! Я чуть от страха не тронулась. До двери дошла, смотрю в глазок – никого. Быстренько выскочила, тумблер повернула, снова к глазку. Так и простояла минут десять, пока ноги не затекли. Снова в ванну… и что бы вы подумали?

– М-да уж, – сочувственно вымолвил Краузе.

– В общем, выжила… Добралась до кровати, зарылась в одеяло, уснула. Утром маме рассказала, она отругала меня, сказала, что тумблер на месте, нечего тут выдумывать. А вечером только ушла на работу, в прихожей звонок. В глазок смотрю – никого, открываю – никого. Только отхожу от двери – опять. Я снова к глазку – никого… Трудно дышать, мурашки по коже… Сегодня все в порядке с утра… Может, что-нибудь посоветуете, доктор? Кроме того, что я не должна волноваться.

– Хулиганы в подъезде обитают? – треснувшим голосом спросил Краузе.

– Нет, доктор. В подъезде обитает только порядочная публика. Даже на стенах не пишут – а если и пишут, то исключительно полезную информацию.

«Следующими по списку будут кража и вандализм», – подумал я. И ведь не ошибся! Пятым посетителем был писатель Рахметов – щуплый мужчина средних лет с непослушными вихрами и лукавым блеском в глазах. Он выспрашивал у доктора о забавных случаях в психоанализе – ведь не может его практика обходиться без забавных случаев? Доктор вяло отнекивался – дескать, психоанализ – дело серьезное, и нельзя из него делать Маппет-шоу. В бессознательном шуток не бывает.

– Да нет же, доктор, – настаивал писатель, – про бессознательное я усвоил. Это темный океан пороков и плотских влечений. А по Юнгу – вместилище утраченных воспоминаний. Штука, перед коей я снимаю шляпу. А движущей силой в жизни каждого человека является инстинкт размножения, хотя по иным и не скажешь. И, все же, доктор? Никогда не приходилось проблемы больного подменять проблемами врача?

Судя по лицу эскулапа, больше всего ему хотелось вытащить ремень и выбить дурь из писателя. Но он держался.

– Признайтесь, Тимур, с вами на днях происходило что-то неприятное?

– Браво, доктор, – прозаик шутливо зааплодировал, – Вот она, глубина аналитического ума. Я даже не заметил, что где-то споткнулся, оговорился, или перепутал слова – из чего вы сделали потрясающий вывод. Да, не буду отрицать… – модный литератор немного помрачнел, – У меня кафе напротив дома, оно уютное, посетителей немного. Я часто утром туда захожу, беру с собой работу, гоняю кофеек. Меня там знают, рады обслужить, не ворчат, когда сижу часами… Пришел вчера утром, посидел, поработал – в зале никого не было, сбегал по нужде, возвращаюсь – а ноутбука нет! Я к официантке, а та не при делах. Отошла за кулисы на пару минут – посетителей все равно нет. Это не она, девчонку я знаю. Сама распсиховалась, на улицу бегала, людей опрашивала. Пришлось спасать девчонку… Да шут с ним, с ноутом, железо. Мыслей жалко, что я загнал в него – вдохновение навалилось, стучал, как дятел, по всем ста клавишам…

– По ста пяти, – машинально поправил Краузе, обладающий порой весьма странными знаниями.

– Да кто бы их считал, – отмахнулся писатель, – Дома информация сохранена… Вы, кстати, знаете, что мир спасет не красота, а резервное копирование? Ха-ха. А вот то, что сделал за несколько часов – коту под хвост! Кому это понадобилось? Тьфу, крохоборы, – писатель, видимо, забыл свою юность, когда и сам не гнушался мелким воровством, – Ладно, доктор, проехали. Давайте говорить, – тон его сделался шутливым, – У меня такие отвратительные эгоистические желания… А вас не посещают антисоциальные эротические фантазии?… Всё, всё, больше не шучу, я серьезен, как столб. Вы правы, психоанализ может быть эффективен лишь в том случае, если между нами установятся доверительные рабочие отношения, и создастся атмосфера, способствующая моему самораскрытию…

Последней пришла немолодая женщина с костлявым, но правильным лицом, большими глазами и богатой шевелюрой, похожей на взбитые сливки. Римма Марковна Васнецова – особа с «детективным» мышлением и насмешливым отношением к миру.

– Чем порадуете, Римма Марковна? – обреченно вымолвил Краузе, достал блокнот и сунул обратно под стол, – У вас новая кофточка? Очень симпатичная, правда.

Старушка улыбнулась и затрещала, как печка в ветреный день. Как она рада, как соскучилась. Доктор Краузе превращается для нее в наркотик, обязательный к применению. Ее мимика удивительным образом совпадала с тем, что она говорила – не очень большая находка для психоаналитика.

– Ах, представьте, доктор, приезжаю вчера на дачу в Билибино – это сорок километров от Москвы, если по шоссе Энтузиастов – вхожу на участок, и сердце чуть не выскакивает! Все мои грядки с астрами и гладиолусами разорены! Представляете? По ним не просто потоптались или сорвали что-нибудь – их просто уничтожили, с корнем выдрали! Сущий вандализм! А еще раковину на крыльце сломали! Ну, как такое может быть? Не воры – в дом не лезли, хотя там замок такой, что грех не взломать. Кому я навредила? Как увидела, так и села, заплакала… Но я женщина принципиальная, погоревала и полицию вызвала. Три часа прождала, носом ткнула в разоренные грядки. Проследила, чтобы следы зафиксировали, протокол без ошибок составили. Ясно, что не найдут – соседи уже разъехались… но мало ли. А уехали – я сама все осмотрела, каждый след носом пропахала…

«Интересно, хватит у доктора сообразительности спросить про след?» – подумал я.

– И что у нас со следами, Римма Марковна?

– Следы одного человека, – старушка понизила голос, – Кирзовый сапог сорок третьего размера. Шатался по саду, топтался на крыльце. Из калитки, что характерно, не выходил – перебрался на соседний участок, где много лет никто не живет. Там и пропал. Я шла по следу, пока он не привел меня на гравийную дорожку. Преступник зацепился за крыжовник, упал на колено, свернул декоративную арку с клематисом…

«Ничего себе старушка», – оценил я. Выключил компьютер и задумался. Кто-то затевал с доктором увлекательную приключенческую игру. И главная интрига заключалась в том, что будет дальше. Лишь бы не пошло по нарастающей…

Я спустился в гостиную в восемь вечера, не дождавшись особого приглашения. Доктор сидел в своем любимом «чиппендейловском» кресле, завернувшись в махровый халат, постукивал ногтем по бутылке «Macallan – 1926» и хмуро разглядывал потолок. «Снова птицы в стаи собираются», – мелькнула мысль. Доктор покосился на меня без особого дружелюбия, что-то проворчал. Я решил не щадить своего работодателя, поскольку считал, что безболезненным излечение быть не может. Долбить надо упорно и в одну точку. Я взял стакан из бара, емкость со льдом из холодильного отделения и сел напротив. Он поколебался и протянул мне бутылку.

– Скотч употребляют безо льда, Дмитрий Сергеевич. Вы бы еще с закуской пришли.

Я проигнорировал справедливое замечание, загрузил в стакан «замерзшую воду» по самую кромку.

– Вы, конечно, знаете о неприятности с вашим супервизором, – начал я массированный обстрел, – Психика профессора Быстрицкого не устояла, хотя ничто не предвещало несчастья.

Доктор Краузе уставился на меня со злостью. Но не выгнал из «аналитического кабинета». Скотч в его баре заслуживал всяческих похвал. Это была одна из причин, почему я еще не уволился. Довольно странно, я никогда не замечал, чтобы Александр Петрович лично приобретал алкоголь. Тамара Михайловна в данных вещах не компетентна. Прямые поставки со двора ее величества?

– Существует мнение, что случившееся с профессором – не случайно. И еще – за последние дни в Москве убиты два психоаналитика. Преступников не нашли.

– Ну и что? – резко огрызнулся Краузе, – В этой стране постоянно кого-то убивают.

– Разумеется. И все мы горячо надеемся, что эта неприятность произойдет не с нами. В стране не так уж много психоаналитиков. В мире их 11 тысяч, из коих половина – в США. А из оставшихся две трети проживают во Франции и Великобритании.

– Вы их считали?

– Нет, я просматривал бюллетени Европейского психоаналитического общества. Вы собираетесь принимать меры, или будем лениво наблюдать?

Доктор Краузе кусал губы. Он не мог решиться – и это злило и удивляло.

– Откажитесь от клиентов. Плевать, что пишет аноним. Если он что-то планирует, то доберется до ваших пациентов в любом случае. Поставьте их в известность. Сообщите в полицию.

– Вы не понимаете, Дмитрий Сергеевич, – поморщился Краузе, – Известить клиентов – дать им повод для волнения. Сами говорите – если у злоумышленника планы, он не остановится ни перед чем. Можно всех собрать и предложить уехать за границу. Или в тайгу. Но что-то подсказывает, что не уедут. Полиция не разгонится. С какой стати? Никто не убит. Мелкие неприятности случаются со всеми. Анонимные письма в расчет не принимаются – тем более, в письме не сказано, что кто-то будет убит. Кобзарь рассмеется нам в лицо.

«Он так и сделал», – подумал я.

– Не забывайте, Дмитрий Сергеевич, если аноним находится в числе анализантов, то данные действия ему не понравятся, и он начнет действовать с упреждением.

– Вы фаталист?