Грязь. Сборник

– Да, да, вы немного опоздали, молодой человек, – с искренним сопереживанием сказала мне немолодая продавщица с добрым лицом. – Ее где-то полчаса назад купили мама с дочкой. К сожалению, вот так получилось. И второй такой же уже не найти, это авторская работа.

– Да, я знаю, спасибо.

– Вот так получилось, – развела женщина руками.

– Ничего, ничего, всё в порядке.

– Так получилось…

Мы с Машей вышли на улицу через ближайший выход. Сыро – пока мы были внутри, снова прошел дождь. Она ничего не спрашивала, а я почувствовал, что как-то стало спокойнее на душе. Карина сейчас находится у новых хозяев, надеюсь, они будут с ней нежны и будут любить ее так же, как я бережно храню воспоминания о своей погибшей подруге. Ее нет, но ее куклы живы и радуют людей вокруг, воздействуют на мир. А это значит, что она есть, но в другом качестве, другом воплощении. Возможно, это и есть бессмертие.

Наша затея удалась, и, купив вина, мы смогли попасть под покровом ночи через моего друга-охранника в стеклянный купол на доме Зингера. Город буквально лежал у наших ног, а вернее, его самая лучшая и старая часть. Мы положили куртку и пальто на площадку, сели на них, поставили вино на ступеньки маленькой винтовой лестницы, ведущей к вершине купола, и долгое время просто смотрели на огни. Ночь вступила в свои права: дневные заботы были отброшены, самые чистые и лучшие идеи вновь выходили на первый план. Мы читали стихи русских поэтов, пили, танцевали и смеялись. От прежней серости не осталось и следа. Это была хорошая ночь. Утром, усевшись на крыше, укутавшись в плед из рюкзака моей спутницы и прильнув, друг к другу в ожидании солнца, мы провозгласили этот город городом вина и танца. В тот момент я снова подумал про критиков, Мандельштама и декабристов, закат Серебряного века и различных дедушек, которые встретились на моем пути. Всё это стало деталями в калейдоскопе моей жизни. Я жил, а значит, всё было хорошо. Я посмотрел на Машу: ее длинные ароматные волосы были небрежно собраны в хвост, а нос уткнулся в плед, она сидела, обхватив руками колени. Её глаза застыли в ожидании света.

Как только кусочек солнца появился из-за домов, я поймал его и подарил ей со словами:

– С – это судьба. А ты как всегда прекрасна.

И в этот момент я снова обрел себя.

-–

Съев свою шаверму, Коля и Маша подошли к машине Цвета.

– Эта машина как все мы. – с грустной улыбкой сказал поэт, а потом через несколько секунд добавил. – Но ведь не сдается.

– Поехали в сервис. Хоть цену ремонта узнаю, – буркнул Антон с водительского сидения.

Цвет был очень упертым в вопросах, которые действительно его интересовали. Поэтому Коля немного посмотрел на друга, кружащего вокруг своей машины с усатым автомехаником в СТО, и вышел на улицу, встав у стены сервиса. Маша поднялась в кафе на второй этаж за мороженым. Было время подумать.

Зазвонил телефон. Это была Лена. Зарёв с улыбкой ответил. От одного ее голоса ему становилось тепло на душе, он всегда сравнивал его с мурчанием кошки.

«Я не хочу умирать. Мне нужно время… больше времени. Я хочу успеть написать обо всём, о чём хотел написать, я хочу объездить мир, я хочу петь и играть на гитаре, я хочу найти свою любовь, хочу маленьких детишек, которые бы называли меня папой, я хочу… Сколько рассветов и закатов я пропустил? А на небесах только и говорят, что о закатах и о море. Я не хочу умирать.

Правильно сказал великий: иногда складывается ощущение, будто политики никогда не слышали музыки. В ней есть всё. Она многогранна и уникальна. Она достаёт до глубины наших бездонных душ, светит нам там, где нет солнца и вечный мрак. В этом музыка напоминает тебя. Избитый людьми вопрос: что есть счастье? И мой ответ: твоя улыбка. Можно я тебя обниму? Ты такая тёплая. Ты такая живая.

– А ты помнишь совет Лиса Маленькому Принцу?– спрашиваю я.

– Зорко лишь сердце.

Ты улыбаешься. Я не просто вижу, я чувствую твою улыбку, также хорошо, как и тебя. Наш секрет прост: мы дарим друг другу счастье. Это и есть лучшее, что можно найти.

– Пошли? Нам ещё до дома добираться».

Цвет подошел к другу и стал ждать окончания разговора, достав пачку сигарет, но потом, передумав, убрал ее обратно, пытаясь, насладится видом серого неба.

Николай на прощание сказал в трубку:

– Я целую твой голос.

Как только Зарёв убрал телефон в карман. Цвет начал говорить, смотря куда-то в сторону:

– Я тебе не рассказывал, недавно я сбил женщину. Она выбежала на дорогу, когда я с нашими ребятами из группы ехал к себе, показать наброски нового альбома. Там было темно, переходов нет, ничего. Перебегала со своим мужем-доходягой. Пьяная, беременная, вышло насмерть, а ее шатающегося мужа даже не задело. Я не ожидал того, что это произойдет. Никто такого не ожидает. Меня оправдали, мол, темно, без перехода и прочее… Я видел ее мужа в суде, жалкий человек. Алкоголик, живет на пособие, беднота. Но он страдал, искренне страдал. Называл её «Катюшей», «своей Катюшей». Это был их четвертый ребенок. Пол? Я не знаю или не помню, или не хочу… Но меня оправдали, – он трясущимися руками достал сигарету и закурил, протяжно затягиваясь на глазах у наступающего вечера. – Я сегодня бил того урода с таким наслаждением. Я как будто избивал себя за ту женщину. Он заслужил и получил, и надеюсь, что еще получит. А вот я… Это ведь грех?

Его чуть оттопыренные в стороны уши слегка покраснели на холоде.

– А что говорит сердце?

Цвет бессильно качнул головой:

– Оно плачет.

Николай взял друга за руку. Антон повернул к нему голову.

– Ты уже ничего с ними не можешь сделать. Это ушло. Грехи искупляются любовью и болью. Эти двое всегда идут рука об руку. Ты…

– Твоя рука… – медленно перебил его Цвет. – Она теплая.

Николай опустил глаза вниз, сам не веря в это. Его руки внезапно перестали источать холод.

Антон отпустил его и потрогал свою кисть, улыбнувшись:

– Да ты целитель.

Он смотрел снизу вверх на своего друга и не мог оторваться: до банальности знакомые черты лица Зарёва вмиг стали такими родными, будто он увидел их под другим освещением, будто забытый блеск прошлого вернулся, будто…

Цвет опустил глаза и снова закурил, смотря вперед:

– Помнишь тот момент, когда из динамиков впервые полилась музыка… Наша музыка? После стольких лет разговоров, это случилось.

– Это была наша маленькая победа.

– Нет, это была большая победа. Наша и большая

– А потом ты уехал, пути разошлись. От чего ты бежал в этот город, прихватив с собой легкую сумку с одеждой и зеленый томик Пушкина?

– Наверное, от себя самого, от собственной никчемности. Я не хотел более досаждать людям своим присутствием.

– И кем ты стал, друг мой? – с нежностью в голосе спросил поэт.

– Кем мы стали… – ответил Антон, провожая взглядом выезжающий из автомастерской блестящий порше.

– Их квартиры – продолжение шикарных ресторанов, – перехватил взгляд друга Зарёв.

– И мы стали такими. Я вот живу и что-то несу, став тем самым красивым человеком, которым я завидовал и никогда не любил, презирал. Разве мы всё те же сорвиголовы-творцы, которых восславили тогда в прессе?

– Ты про четыре часа?

– Да. Мы, как будто, что-то выпустили из своих рук за эти годы, хотя, кажется, что наоборот, только прибавили, и деньгах, и в солидности, а тут, – он похлопал свою грудь. – Пусто. Пусто. И не закрывается ничем.