Где ты моя черноглазая, где?..
* * *
Завтра снова в колхоз, где козы
сосут молоко козлят, вьются стрекозы,
а толпы маленьких лохматых дьяволят
танцуют канкан на крыше мясомолочной фермы.
На них давно хмельные егеря наводят прицелы
штуцеров и трехдюймовок.
Там погреба, от массы крысоловок
похожие на бомбу Хиросимы.
Лет семьдесят там лампа Ильича,
но лампы не стоят без керосина.
Плюётся в небо сонный фокстерьер беззубым ртом…
Все тридцать два завязли в лисьих шкурах.
Там за покойником ненецкие каюры,
и шик семье, когда каюр с хлыстом.
по вечерам там пасмурно и дико,
когда в трубу влетает дьяволиха,
а Бог приходит, словно Дед Мороз на Рождество.
* * *
Этот август в деревне
под шелест листвы,
облетающей с вишен
губит. Я слышал, что дядя Миша,
внушавший доверие, опять
начал пить.
Порывы к письму становятся
тише и тише,
Лишь иногда сквозь рамы окон
узнавая луну, слышишь,
как Ангелы тихо садятся на крышу…
Но сонный отец мне объяснил,
что это скребутся летучие мыши.
* * *
Вечер, в деревне пустынно и тихо,
в старой корзине заснули котята.
– Дочка, в саду трындычит трындычиха,
ветер гуляет, зябнут маслята.
– Тебе-баруба, те-бе-бе-бе-ба.
– Видишь, луна золотится слезою.
– Папа, а кто целовал журавлиху,
Чтоб принесла меня ранней весною?
* * *
На черном зеркале забытого пруда,
где вянут запоздавшие кувшинки,
рисует неба стылая вода
унылые осенние картинки.
Почив в воспоминанье бабьих лет,
сырыми листьями на землю плачет ива.
Вороны незатейливый куплет,