Черные сны

– Доброе утро…, – он забыл, как назвал котенка. Наклонился и погладил выгнувшуюся дугой спинку. – Сейчас, дорогуша, позавтракаем. После чего из шкафа достал пакетик и насыпал в блюдце корма. На секунду задумался и добавил еще, пока разноцветные звездочки не посыпались через край.

Предстоящее мероприятие пугало. И в то же время не терпелось скорее осуществить свой план. Как говорила врачиха в детдоме перед очередной прививкой: «Сделали и забыли». Легкая дрожь временами прокатывалась по телу. Егор чувствовал себя на пике, словно перед каким – то важным выступлением на публике.

Чтобы не привлекать внимание и не возбуждать ненужное любопытство, в контору пришел, как обычно, раньше всех и до появления Изотовой успел выкурить сигарету. Облокотившись, на затертые перила крыльца, всматривался в серый унылый день. Было прохладно. В сыром воздухе чувствовалось приближение зимы. Настоящие холода задерживались, и Егор уже мечтал о них. Надоели сырость, слякоть, уныние, затянувшееся умирание. В промозглую осень в нем просыпалась скверная старуха – хандра. Следом средняя брюзжащая сестра – апатия и младшая – квашня – меланхолия. И рыба. В это время года белое лоснящееся жирное брюхо появлялось чаще обычного.

Егор вспомнил холодные, окрашенные зеленой краской блестящие стены детдома. Воспитателей в белых накрахмаленных халатах. Вспоминал унылый лес, усадьбу, разрушенный и погруженный в забвение «графский» дом, затянутый облетевшей желтой листвой Князевский пруд. Почему-то память пробудила образ Санечки Лещинко, который спал на соседней койке и у него не до конца смыкались веки. Отчего казалось, что он подсматривает. Егора всегда пробирал страх, когда ночью вставал в туалет, шаркая тапочками, обнимая от холода себя за плечи, шел по длинному, выложенному плиткой коридору в уборную, а когда возвращался совершенно продрогший, ловил на себе из-под неплотно прикрытых век взгляд Санечки.

– Здрасте, – услышал за спиной Егор неприветливый голос Изотовой.

– А, здрасте. – Егор от неожиданности вздрогнул. Он не слышал, как женщина поднялась по ступеням. – Я не слышал вас.

Изотова не ответила и, казалось, не замечала Егора. «Скоро она со мной вовсе перестанет здороваться», – подумал он, выстреливая щелчком окурок. «Ничего, недолго осталось, змеиное отродье». А вслух сказал:

– Много у меня сегодня дел?

– Потерпите, Нагибин, сейчас скажу. Не заводите меня с утра. Если у вас паршивое настроение, не надо его портить другим.

– Я не собирался.

– Знаем, как вы не собираетесь, – она кинула на него злой взгляд. Егору показалось, что женщина боится его. От этой мысли он улыбнулся.

– Да, вы правы. Всю ночь жутко спал, а вроде и как бы и не спал даже. Утром встал, смотрю, а у меня руки по локоть в крови. Подумал, кровь что ли носом шла. Потрогал. Нет. Не шла.

Изотова как-то поспешно заскочила в кабинет, быстро прошла через комнату и остановилась у дальней стены возле окна. Повернулась лицом к Егору и не снимала куртку, словно собиралась в удобный момент выскользнуть из конторы. Он прочитал в ее взгляде страх, и это развеселило его еще больше. Он плотоядно цокнул, провел языком по зубам, словно выискивая остатки пищи и двинулся к Изотовой.

– Не подходите, – побледневшими губами проговорила женщина, – я закричу.

– Это вам не поможет, – Егор еще несколько секунд держал маску маньяка-убийцы, потом не выдержал и широко улыбнулся. – Чего вы меня так боитесь, Татьяна Михайловна? Что я вам сделал?

– Знаете, что, Нагибин… Со мной шутить не надо, – от злости щеки ее покраснели и она вся разрумянилась. – Лечиться вам надо.

– А-а-а, – протянул Егор, – вот вы о чем. Конечно надо. Знаете, какой я опасный? Я настолько опасный, что когда иду по городу, все собаки разбегаются по подворотням, а маленькие детки начинают плакать. Я настолько опасен, что от моего взгляда у людей по коже бежит мороз и потом долго по ночам мучают кошмары. И это вы еще не видели мою коллекцию ножей.

– Перестаньте, – взвизгнула Изотова, – я пожалуюсь на тебя Марковне, нет, товарищу Алексееву и тогда тебя вышибут с пожарки.

– Да жалуйтесь. Пускай меня вышибут и тогда я навечно пропишусь у вас, заговорщиков.

– Каких заговорщиков? – насторожилась женщина.

– Шучу, – после короткой паузы сказал Егор, пристально наблюдая за лицом Изотовой. От его взгляда не ускользнуло перемена в мимике, словно ее разоблачили, и она судорожно соображает, как бы поскладнее вывернуться. – Дайте мне задание что ли и я пойду.

– Дай раздеться, – бухгалтер оправилась от шока и уже говорила обычным тоном. Она принялась неспеша расстегивать куртку. «Храбрится, – подумал Егор, стыдно за свой испуг, теперь будет отыгрываться. Черт с ней. Время у меня есть». Он сунул руку в карман и проверил, на месте ли ключ от машины. Ощутив в пальцах рифленый металл, успокоился. Он терпеливо дождался, пока женщина с независимым выражением лица в тишине, нарочито не замечая его, разделась и включила чайник. Все эти действия она производила словно какой-то ритуал в полном молчании и тишине. Слышались шуршание ее одежд, глухие удары каблуков коротких сапожек, потрескивание донца электрочайника, шуршание перекладываемых ею бумаг.

К тому времени уже пришла разрумянившаяся толстая Данилкина, подчеркнуто строгая Тамара Сергеевна и Червяков. Крикнув из коридора: «Всем здрасте!» Он заперся у себя в кабинете. Егор сидел в «теточной». Из-под бровей вглядывался в «приспешников дьявола». Пытался угадать в их лицах те неуловимые черты, которые могли бы их выдать, сообщить об их тайной деятельности, о гнилой сущности. И казалось, что ему это удается. Как они не старались вести себя обыденно и непринужденно, он замечал в их взглядах какую-то объединяющую тайну. Они не ругались, смотрели друг другу в глаза, были добрыми и предупредительными, о чем-то едва заметно кивали и не договаривали. Начнут о чем-то говорить, а потом вдруг взглянут на Егора, замолчат. Егор стал вспоминать, что они вели так себя всегда, словно одна семья добрых христиан, вернее секта. Скрепленные, спаянные одной высшей идеей.

Женщины косились на Егора и разговор у них не клеился. Они явно его смущались. Вернее пристального взгляда, которым он их разглядывал. «Чувствуют, шельмы, что хвост горит», думал он, провожая немигающим взглядом исподлобья, оборачивающуюся то и дело обеспокоенную Изотову, словно за ней бежала маленькая собачка и тявкала, а она опасалась, что та ее цапнет.

Он хотел сразу поехать к старой фабрике, но посмотрел на список посещаемых и передумал. Сначала направился к Кокушкиным. Мать с сыном у него вызывали больше всего беспокойства. Тревожила племянница Софьи Петровны и ее мясник-сожитель. Стоило вспомнить последнюю встречу, как все внутри от негодования закипало. Он придумывал десятки планов, как избавить Кокушкиных от истязателей, но ничего действительно существенного в голову не приходило. В темном облаке из мрачных мыслей он дошел до известного адреса.

Егор поднимался по лестнице и уже миновал второй этаж, когда наверху хлопнула дверь, и кто-то стал спускаться. Он не всматривался в лицо, прижался к стене, пропуская прохожего. Предвкушение недоброй встречи с мясником поглотило его, он прорабатывал линию своего поведения и мысленно проговаривал слова, которые скажет амбалу.

– Надзиратель фигов, – услышал Егор за спиной. Не осмыслив сказанное до конца, уловив лишь презрительные интонации, он инстинктивно обернулся на голос. Ниже ступени на три стояла племянница Софьи Петровны. Из – под бежевой засаленной на манжетах куртки выпирал, словно под нее засунули подушку, живот. Егор молча смотрел на будущую мамашу и не знал, что ответить. Смысл слов постепенно доходил до него.

– Что, козлина, не узнаешь? К старперше спешишь? Черта с два ты ей поможешь, урод. А может, – глаза ее сузились, тонкие сухие губы растянулись в ехидной усмешке, – ты на Федечку запал? А? Соц-пидор-помощничек -хренов?

Егор смотрел в злое лицо девицы, и его собственное стало искажаться в какой-то ужасной гримасе. Злорадная улыбочка стекла с лица племянницы, она отступила на ступеньку ниже, развернулась и поспешно засеменила по лестнице вниз.

– Соц-пидор-помощничек, – услышал Егор уже этажом ниже и противный смешок. Он стоял, сжимал кулаки и боролся с нестерпимым желанием догнать мерзкую девчонку. В нем бурлила и рвалась наружу бешеная, необузданная злость, которой стоит дать лазейку и она выберется и наделает дел. В глазах потемнело. Егор очнулся и огляделся, словно только что пережил обморок на ногах. Он понятия не имел, сколько секунд или минут пребывал в таком состоянии. Он сглотнул. Горло судорожно сжалось. Облизал сухие губы и посмотрел вниз, между перилами. Было тихо. По-видимому, племянница уже вышла из подъезда. Стряхнув оцепенение, Егор развернулся и медленно стал переставлять отяжелевшие ноги, словно их притягивал мощный невидимый магнит, скрытый под бетонными ступенями.

С тяжелой одышкой он поднялся на пятый этаж. С минуту стоял возле двери, переводя дух, прежде, чем постучал. Ему открыл Федор. Он смотрел на Егора, задрав голову, огромными глазами, увеличенными большими толстыми линзами, похожими на донца от пивных бутылок. «Интересно, – подумал Егор, – через свои он видит паскудников?». А вслух сказал:

– Здорово, Федь. Как сам?

– Хорошо, – настороженно произнес Кокушкин, отступая и пропуская Егора в квартиру.

– Как чувствует себя Софья Петровна?

– Спасибо, хорошо, – Кокушкин продолжал настороженно вглядываться в Егора, предупредительно согнул руки в локтях и поднял вверх, намереваясь принять куртку гостя. Вся его поза выражала раболепее и трепет. Егору стало сразу жалко его.

– Этот дома? – он указал подбородком на захватанную дверь.

– Нет, – поспешил ответить Кокушкин, – и Лида тоже ушла. Буквально перед вами. Так что не волнуйтесь. Мама спит, но ей пора вставать, – отчитывался со старанием Кокушкин. – Я ее сейчас, это, быстро покормлю. Кашечка готова. Манная, она ее любит. Сегодня утром она была спокойная. – Торопливо говорил Федор. Настороженность в его взгляде прошла и теперь, когда понял, что от гостя плохого ждать нечего, по щенячье радовался. Бегал вокруг Егора и старался быть предупредительным. Он забежал вперед и открыл дверь в комнату. Егор шагнул через порог и сразу же уловил запах грязной собачатины.

– Мам…

– Тихо, – прервал Федора Егор и поднял руку. – Не буди пока. Зайди и закрой дверь.

В его голосе появились командирские нотки. Он не смотрел на удивленного Кокушкина, а всматривался в комнату:

– Где клетка? – не оборачиваясь, спросил он. Черты лица заострились, глаза ушли глубже, он стал похож на следопыта.

– Клетка? – робко переспросил Кокушкин.

– Да, птичья клетка, с железными прутьями такая.

– Там в углу за коробкой с книгами.

– Паршин принес? – негромко допрашивал Егор.

– Да. А что?

– Давно?

– С полгода, наверное.

– Я сейчас тут осмотрюсь, – Егор обернулся и посмотрел на притихшего, стоявшего у двери, как бедный родственник, Федора. -Ты не волнуйся, я быстро. Ничего страшного не произойдет. Я только посмотрю в это вот стекло.

При этих словах, Егор достал из кармана свое приспособление. И без того огромные, увеличенные очками глаза Кокушкина раскрылись еще шире. Он с минуту смотрел на очки, затем перевел взгляд на Егора. В нем сквозило недоверие, а в глубине искоркой мерцала смутная нехорошая догадка.