Хроники дошкодного возраста

Потом сказали, что в рамках стратегии надо писать объявления. Расклеивать и публиковать в соцсетях на районе. А только потом, когда ее кто-то увидит, искать.

Они так и делали. Но мало ли собак на районе? Друзья Маши к тому же сами ходили и все равно искали и искали, но, конечно, без толку. К тому же они знали, что собака по своему тяжкому жизненному опыту избегает людей. Ну какие шансы?

Но в группу по поиску собаки записались уже 132 человека. Собака, кстати, была совсем не породистая.

Позвонил ловец. Он объяснил, что отвечает теперь за эту собаку. Ему поручили после переговоров с приютом в организации, где состоял ловец. Оказалось, есть такая организация. Когда объявления сработают, объяснил он, я приеду, выстрелю в нее и усыплю, иначе она будет убегать.

Маша должна была утром посидеть с Андреичем, но вдруг сорвалась к друзьям: кто-то из прочитавших обьявление видел вроде такую собаку.

Я все равно не допускал и мысли, что ее найдут в таком городе. А Маша говорила, что недавно эта организация 40 дней искала собаку и нашла вчера.

Весь день они снова ее искали: во дворе, где ее увидели (или не ее), и в лесу. Искали члены группы. Искали те, кто присоединился к ним на ходу во время поисков. Искали маленькую дворнягу, не рассчитывая, понятно, ни на какое вознаграждение.

Хозяйка, которая и побыла-то хозяйкой несколько часов, плакала, не переставая, третий день.

Потом я уехал в командировку в Минск. Потом в середине дня Маша написала мне: «Поймали собачку». Я все равно не верил.

Она прислала фотографию.

– Ловец работал? – все-таки с тревогой спрашивал я.

– Сами справились, – сказала Маша. – Еще два человека из группы ее увидели, позвонили. Мы приехали, искали и нашли. Подошла к нам на голос опекуна.

Хозяйка продолжала плакать. Она тоже не верила.

Жалко, что у меня аллергия. Очень жалко.

Мальчику бы пригодилась собака.

И наоборот.

25 ноября

Я никогда не пойму, зачем запихивать яблоко в гнущийся резиновый стакан, а потом полчаса пытаться съесть его оттуда, а вернее выпить это яблоко, страшно скрежеща всеми десятью зубами.

26 ноября

Андреич гуляет по улице. Видит меня, проезжающего мимо, и требует: давай, выходи!

Я выхожу, и он показывает мне все свои любимые, дорогие сердцу места: колодец, куда страшно заглянуть, калитку, которую он знает как открыть… Крепко держит меня за руку и тянет, тянет куда-то еще. Я не знаю, куда. Я знаю, что это другой мир. Я готов.

27 ноября

Снег засыпал все так, что не выйти на улицу. Вот и Андрей не может. Но в отличие от меня, он счастлив, что столько новых впечатлений дарит эта интересная, оказывается, штука – жизнь. И он хохочет, показывая пальцем на сугробы.

А я-то только сейчас думал, что мне что-то не до смеха и что мои впечатления от жизни как-то притупились. Еще, наверное, с того времени, как я дворником пару лет разгребал такие сугробы вокруг Ленинской библиотеки.

Но я смотрю на Андрея и потом опять на этот снег, и уже его глазами. И в глазах опять восторг. Вот что он во мне зажигает. Всё.

Где-то были санки.

29 ноября

В 8.30 Андрея разбудили звуки с улицы. Он выглянул в окно и увидел армию тракторов. Андрей не без помощи мамы залез на подоконник. Тракторы убирали снег. Самый большой – с лентой, по которой снег сначала ползет наверх, а потом слетает в кузов самосвала. Это было уже завораживающее зрелище.

А был еще совсем маленький, который будто танцевал на этой небольшой улице. И еще несколько.

Андрей стоял на подоконнике, просто замерев. Он прислонился руками к стеклу и смотрел на все это. Когда руки у него замерзали, он совал их Даше, чтобы она подула на них. И снова прилипал к стеклу.

В какой-то момент тракторы перекрыли всю проезжую часть. Водители стали сигналить, причем беспрерывно, конечно.

Андрей в знак солидарности с ними тоже с восторгом нажимал рукой на воображаемый руль… Он хорошо знает, как это делается. Машинки – главное и пока единственное его настоящее увлечение в жизни.

Так, не издав при этом ни звука, он простоял, наверное, час. Он был счастлив. Эмоции переполняли его. Жизнь наполнилась смыслом.

30 ноября

Даша готовит Андрею оладьи со сметаной. Вот оладьи, вот сметана. Андрей с удовольствием берет оладушек и зачерпывает им сметану. Потом аккуратно, дочиста слизывает сметану, не трогая оладушек. И опять зачерпывает. И опять слизывает. То есть оладушек нужен ему как ложка. Но дело в том, что никакую другую ложку для сметаны, кроме теплого оладушка, он не признает (хотя вообще-то ложкой пользуется виртуозно). Пробовали (оладьи в том числе, так как они пропадают), но никакого толка. Зачерпывать сметану можно только оладьями. Но есть их – ни в коем случае. А сметану очень любит. Но только если черпает ее оладьями. Почему так?

Зачем жизнь загадывает столько загадок?

Не знаю, а может, он просто увидел, как то же самое делаю я.

Декабрь

1 декабря

Я понимаю, что те, кто запрещает смотреть детям мультики, когда они хотят, не скрываются. Они на виду. Они говорят об этом и пишут. Они кичатся своей правильностью и рассказывают, почему все это так вредно, как давит на психику и как не способствует развитию ребенка.

Да, вы не прячетесь, вы упиваетесь вашей стойкостью и вашим, без преувеличения, мужеством…

А мы, которые позволяем нашим детям смотреть мультики сколько влезет, не на виду, нет. Да пожалуйста! Айпад, телефон, телевизор! О, телевизор. От большого экрана просто не оторваться! И если не ютуб, то сколько же детских каналов! А почему бы и не ютуб?!

Да, мы не афишируем своего малодушия. Да, так проще: если начал капризничать, если потребовал тебя в одной комнате, а ты якобы занят в другой… Если сидит в автокресле и намерен освободиться, чтобы принять управление вожделенным рулем…

Мультики помогут и спасут. Мультики! А вы со своим безукоризненным отношением к детям мучайтесь и страдайте. И ребенок будет страдать вместе с вами. Ломайте ему жизнь, продолжайте, чего уж там.

И помните. Мы просто не на свету. Нам это не нужно. Но знаете что? Вас жалкие сотни. Вас можно пересчитать по пальцам, и мы это еще сделаем.

А нас – миллионы! Нас тьмы, и тьмы, и тьмы! И мы – вместе!

Вместе с нашими маленькими.

2 декабря

Некоторое время тому назад мне моя более или менее взрослая 22-летняя дочь Маша предъявила претензию, граничащую с обвинением.

– Почему, – спросила она, – ты, папа, нас в свое время не научил английскому?