Скетч-лента. Пилотный выпуск

Каждый раз, пролетая мимо ангела, Ноздр воображал, как тот каменеет: постепенно, начиная от невесомых сандалий и кончая краешками белесых крыльев; а последними, метаясь в ужасе, застывают прекрасные лазурные глаза. Однажды он подметил двух ангелов, день ото дня сидевших на кромке одной и той же горы, плечом к плечу, задумчиво и молчаливо. Ноздр часто ходил по этому маршруту – уж больно живописно выглядела неглубокая, широченная речушка у подножия древнего склона: сверху казалось, что она отливает желтизной, будто скрывая бесчисленную мириаду частичек золота. О, как прекрасно смотрелись бы на этом фоне два изящных голема, осторожно прижавшиеся друг к другу!

Как-то раз Ноздр подлетел совсем близко и, на минуту зависнув в воздухе, изрыгнул длинный, обжигающий сгусток пламени. Ангелы превратились в удивительные каменные изваяния. Но крылья мгновенно истлели, не выдержав высоких температур. Не раз потом дракон ходил мимо скульптуры, присматриваясь к ней и пытаясь смириться с неполной реализацией замысла. Не получалось – отсутствие крыльев раздражало, и однажды ему даже хотелось со всей мочи ударить по застывшим ангелам толстым, прочным как железо хвостом, чтобы они разлетелись на мелкие кусочки. Его остановили нежные, зеленые стебельки, пробивавшиеся сквозь плечи крепко прижатых друг к другу фигур. Это росли новые, ветвистые крылья – одни на двоих. Дракон смягчился, и морда его расцвела.

2-5 мая 2017 г.

21) Домашний очаг

Темные полосы, порывисто колыхаясь, зависли в небе. Они то сближались, опасно касаясь друг друга острыми краями линий, то отдалялись, чтобы на какую-то секунду обнажить светлое, пастельное небо. Птицы. Мириады птиц. Когда я уходил отсюда, на землю не падало и доли той тени, которая окутала сейчас родные поля, дороги, дома. Это другое место! Я не хочу узнавать те полуголые деревья и странные пучки травы, так неуместно угнездившиеся на пустой земле. Не желаю потакать хромым, пугливым собакам, с надеждой бродящим подле моей руки. Впрочем, глаза упрямо отмечают знакомые дома, заброшенные не так давно, но уже стремительно теряющие жилой вид, и покосившийся забор у миниатюрной избушки из ангарской сосны – стойкий, как смелые солдаты моего полка. За прошедшие годы я пропитался страданиями других, но не проронил ни слезинки, как пористая тряпка, которой все равно, что впитывать – воду или кровь. Литры высасывающей сознание бесплотной материи скопились во мне темным сгустком, который подсознательно хотелось исторгнуть из себя. Не было лишь повода. За все время я не получил ни одного ранения, хотя товарищи по оружию вокруг падали, корчились от боли, умирали. Мне не пришло ни единой весточки из родных мест, а слева, и справа, и поодаль люди плакали, читая письма, исполненные добрыми новостями или, наоборот, скорбями.

И вот я вернулся домой, но, против воли, снова попадаю в вереницу страданий. На этот раз, впрочем, вокруг пусто. Ничьи страдания не могут отвлечь меня от темного сгустка эмоций, дозревающего в груди. Мой дом бесславно сгорел – кажется, довольно давно, еще до разграбления деревни. Домашний очаг. Место моего рождения и место смерти казавшегося беспредельным бесстрашия. Дальше идти смысла нет. Пора остановиться и сделать наконец то, чего хочется, без оглядки на товарищей, подчиненных, начальников. Вынуть изнутри всю боль громким, несдержанным криком – таким, чтобы птицы испугались и встрепенулись бы, а стойкий, старый забор от неожиданности упал бы на землю, и, не в силах подняться, остался бы лежать в пыли, ожидая, когда дождь и время уничтожат его навсегда. Ненависть забурлила в моем сердце, а оттуда пошла по венам, артериям и добралась до мозга. Проклятая деревня! Почему мне суждено было родиться именно здесь? Я больше не вернусь сюда, больше не взгляну на эти уродливые пучки травы и призрачные дома! Она будет покинута навсегда, забыта мной точно так же, как и пережитые страдания. Все, больше ни шагу вперед! Довольно!

Черные птицы продолжали летать над деревней, но они больше не интересовали меня. Пусть себе летает воронье, пусть пялится на неприкрытую стыдобу разрушения. Я кричал, и производимый мной зычный, надрывный звук, как ни странно, внушал надежду. С ним я избавлялся от прошлого и вступал в будущее. Он уверенно возвещал о себе, не боясь побеспокоить кого-то, как имеющий такое право и волю этим правом воспользоваться. Крик останется здесь, в деревне – я не возьму его с собой. Он будет вечно кружить над неприкрытыми деревьями, охраняя покой моей малой родины, моего домашнего очага.

28 июля 2017 г.

22) Начни чувствовать

“Когда свет меркнет, и остаешься совсем один, поначалу страшно. Видишь все будто через дымку, пока не привыкнешь к новым глазам. А слышишь… не знаю, как это объяснить… буквально все. Удивляешься, когда впервые – и сразу с легкостью! – читаешь невысказанное. Даже не слышишь, а просто чувствуешь. Где-то в соседнем доме вдова выронила из рук последний кусок колбасы и грязно выругалась, думая, что она в одиночестве – нехорошо как-то, и липкий неприятный сгусток разливается по всему телу. Противно, хочется перебить этот запах горечи. Идешь на детскую площадку: там всегда найдется повод для радости. И вот уже свежая струйка чего-то живительного и вкусного, как мороженое, наполняет тебя целиком.

А потом наступает усталость. Хочется прилепиться к чему-нибудь до боли знакомому, чтобы обрести чувство дома или хотя бы его подобие. Да, в этом состоянии уже не вернешься к себе в комнату, не растянешься на уютной кровати. И нужно обязательно найти замену, запомни! Иначе, переполняемый вихрем чужих эмоций, ты не справишься с собой, захочешь тоже поучаствовать в неровно пульсирующей жизни, обрекая себя сам на все новые и новые страдания. Стой в сторонке и просто наблюдай, постарайся наслаждаться каждым приятным моментом и закрываться от гнусностей. И тогда – мы все на это надеемся – ты перейдешь на следующую ступень.

Вот мне, например, полюбилась старая телефонная будка в тихом уголке города. Раньше я несколько раз звонила оттуда в другие страны. Случайно, наобум. И если у людей находилось несколько минут, я с ними болтала – просто так, обо всем на свете. Студенческие годы, моя ушедшая молодость… И, знаешь, даже сейчас остались такие же девушки и молодые люди, готовые провести несколько часов в одинокой серенькой будке, подцвечивая ее своими искренними словами и эмоциями. За время, проведенное мною здесь – уже после того, как я перестала слышать и начала чувствовать, – они подарили мне много сил, исцелили меня от страхов. И я поселилась вокруг старой будки навсегда. Иногда я представляю, как играет музыка, и в самом деле начинаю ощущать ее. Боюсь, ты пока не сможешь понять, как это прекрасно, не сможешь поверить, что ради этого стоит немного потерпеть.

Я вижу твои усталые глаза. Думаю, больше ты не воспримешь. Покидаю тебя – конечно же, на время. Я сказала тебе то, что должно, чтобы ты крепился и знал, к чему идешь. Оставляю тебя наедине со страданием – перетерпеть и победить! Вспоминай меня, когда будет трудно… Прощай”.

Я слегка улыбнулся и вдруг почувствовал, как дымка застилает глаза.

7 сентября 2017 г.

23) Звезда нулевой величины

– Леся, как я тебе?

– Потрясно, как всегда!

– Подай мне еще одну, а?

Леся достала из приоткрытой коробки сигару, немного помялась и отдала ее мне. Я привычно нежился в кресле гримерки, поглядывая на интерьер. Расписанная кривыми мазками рожа клоуна приглядывала за комнатой веселыми глазницами. Леся торопилась навести порядок в гримерной, но гримерная сопротивлялась: здесь, в этом священном месте, нельзя было спешить!

Суетливая женщина не понимала этого. Она готовила меня к выступлению только внешне – раскладывала какие-то крема, присыпки… Но тут же портила все своей вертлявостью! Поначалу я пытался заворожить ее дымом превосходной сигары – думал, расслабится, согласится выпить со мной. Но Леся и думать не могла на работе о чем-то постороннем! Теперь же я просто курил в свое удовольствие, чтобы хоть как-то перебить гнусное раздражение, расщепляющее изнутри. Я не могу выйти к толпе со слабостью в глазах, чертова ты баба! Не понимает, будто хочет вывести меня из себя, чтобы я там – ТАМ! – соскользнул с колеи. Все, хватит с меня, пора идти, а то хуже будет…

Я резко встал, зашагал к выходу из гримерной. Сигара карикатурно упала прямо на пол – уберет! Леся беспомощно развела руками, давно уже не пытаясь дотянуться до меня своей дурацкой кисточкой, чтобы сделать последний мазок. Без которого я ну никак не смогу выйти на сцену!

И вот я там. Пятно света вокруг меня, и полная темнота в зале. Молчание. На моих концертах поначалу всегда так – я их приучил. Не люблю, когда сразу начинают визжать, как полоумные. Не они меня должны зажигать, а я их! А они будут благодарить меня уже в конце. Мой голос прорывается в зал не сразу. Сначала звучат инструменты – надо же как-то подготовить народ к прекрасному… И только через пару десятков секунд, когда нервы уже на пределе, я разрываю тишину.

Концерт обычно продолжается долго – проклятые зрители, как вампиры, хотят еще и еще. Вот и в этот раз они меня снова замучили – почти после каждой песни вызывали на бис! Немудрено, у меня же был юбилей, на котором я, как всегда, пел свои обычные тексты. Чертовы вампиры! Я владею их душами, но они владеют моим телом – до мельчайшей мышцы, до языка… Даже на свой юбилей я не могу послать их подальше и просто напиться в хлам!

Еще немного поревев, толпа начала успокаиваться, и я тут же закруглил программу. Раскланялся с довольной ухмылкой – тьфу! Толпа явно принимала все за чистую монету. Восторженные молодые взгляды скользили по моему телу и в конце концов впивались в нимб славы над моей головой. Ребята на сцене продолжали играть, как ни в чем не бывало – счастливые… им не надо было выделываться. А я подпрыгнул, использовав барабан как подставку. Тот грохнулся и покатился в зал, а преданные фанаты уже тянули руки, чтобы дотронуться до него. Ладно – последний поклон, и все!

Снова в гримерку. Где-то за стенкой еще несколько минут продолжали волноваться звуки, а потом все стихло. Я обнаружил себя на полу, беспомощным, жалким. Голова склонилась к Лесе на колени, волосы чувствовали легкое поглаживание, а губы впились в горлышко фляги. Выступили слезы отвращения – к себе, к гримерше, к миру… «Чертова баба, – только и мог прошептать я сквозь дрожь. – Чертова баба…».

10-11 октября 2017 г.

24) Закройся!

Никто не любит, когда настойчиво смотрят прямо в глаза. В этом видится угроза. Возникает протест. Хочется отвернуться или хотя бы закрыться ладонью. Почему же? Неужто все взгляды злые? Пожалуй, нет… А ежели есть и добрые, почему мы протестуем, когда нам не желают зла?

Представьте ребенка. Его лицо плавает в пухлой темноте – тела не видно, только голова и руки. Резкий свет придает коже оттенок бледности. Кто позади него, в черной глубине? Вы не видите. Кто перед глазами? Он видит. Определенность, отсутствие вариантов, невозможность домыслить угнетают…

Или представьте солнце. Смотреть на него тяжело. Глаза слепнут, щурятся. Другое дело – наблюдать луну. Она мягкая, компромиссная. Такое наблюдение не требует подготовки. И все-таки мы видим луну, да и все остальное, только благодаря солнечному свету.

Поэтому ребенок поступает мудро, хоть и инстинктивно. Не смотри на свет, закройся, отвернись! Свет нужен, чтобы ты мог видеть, но глаза существуют вовсе не для того, чтобы смотреть на свет.

16-17 октября 2017 г.