Генеральная репетиция

– Чёрт с ним, с этим русским. Россия большая, баб много, нарожают ещё. Но в этот раз ты и твои подельники облажались по-крупному! Обидели вы хорошего, уважаемого человека, и ваше счастье, что обошлось без мокрухи. Сейчас ваши действия тянут на срок от шести до пятнадцати лет по статье сто сорок шестой: разбой по предварительному сговору группой лиц.

– Никакого сговора не было! – кашляя, выговорил Майрбек.

– А ты говорил, что мимо шёл?! Как же так, дорогой ты мой Майрбек Атлангериев? Это – три! – опять грязный, с кровавыми плевками пол оказался перед лицом Майрбека.

Следователь снял полотенце с руки и сел за письменный стол.

– Что, гнида, удивлён? Вот твоё личное дело, – следователь показал папку. – И нечего здесь в «незнанку» играть!

Через час с небольшим Майрбек лежал на шконке в душной переполненной камере, уткнувшись лицом в стену, приходил в себя и готовился к худшему. Чистосердечного признания следователь от него так и не добился.

– Вот суки, что творят! – сказал один из новеньких сидельцев, появившийся в «хате», пока Майрбек был на допросе.

Майрбек, превозмогая боль, нехотя повернул голову, посмотрел на новенького и сразу же узнал его. Это был его старый знакомый Хизар Дакаев. Они жили в одном доме. Перед тем как уйти в армию, Майрбек и Хизар вместе тусовались, несмотря на то, что особой дружбы и доверия между ними не было. Они были совершенно разными людьми. Майрбек окончил десять классов школы, ему нравилась математика, поэтому и попал служить в артиллерию, а Хизар после седьмого класса бросил школу и сидел на шее у родителей. Диагноз: «лёгкая степень умственной отсталости – дебильность», выставленный врачами в детстве, накладывал свой отпечаток на всё. Хизар отличался от своих сверстников патологической жестокостью, был труслив и туп, хотя во всех уличных потасовках был в первых рядах. Как это сочеталось, непонятно. Перевалив двадцатилетний рубеж, Хизар ушёл из дома. Родители вздохнули с облегчением. Жить как-то нужно было, а зарабатывать на жизнь честным трудом совершенно не хотелось. Разгул бандитизма в республике пришёлся как нельзя кстати. Улица и группировки с распростёртыми объятиями приняли Хизара. Сколько дорожка ни вьётся, а всё равно приводит к развилке. Направо пойдёшь – в тюрьму попадёшь. Налево пойдёшь – могильный холмик найдёшь. Так он оказался в одной камере СИЗО с Майрбеком и светившим ему сроком – от трёх до семи лет за хулиганство по двести шестой статье. Отмазаться, сославшись на врождённое заболевание, не получилось, эксперты не стали заморачиваться и признали его дееспособным. В камере товарищеские отношения, прерванные службой в армии одного из них, вышли на новый уровень.

Через месяц затворничества Майрбека вывели из камеры на очередной допрос и привели в комнату, которая за это время стала для него родной. За решётчатым окном под самым потолком комнаты светило тёплое октябрьское солнце 1991 года. За столом сидел всё тот же матёрый следователь. Перед ним на столе лежала папка уголовного дела и знакомое до боли, в прямом смысле этого слова, вафельное полотенце.

– Ну что, не надумал говорить правду? – начал допрос следователь.

Майрбек молчал, неотрывно глядя на полотенце.

– Можешь молчать, вопрос по тебе уже решён, суда не будет.

Майрбек поднял глаза на следователя, впервые проявив интерес к разговору.

– Что смотришь? Решено тебя и твоих подельников отдать родственникам обиженного вами человека.

Майрбек испугался не на шутку. Он догадывался, какая участь ожидает его, попади он в руки родни этого терпилы[7 - Терпила – потерпевший, пострадавший (жаргон).], и вот мысли материализовались.

– А если я напишу чистосердечное признание? – спросил полушёпотом Майрбек. – Уж лучше срок мотать.

– Ладно, расслабься! А то всю комнату зассышь от страха, – ухмыльнулся следователь. – Тебе повезло. Джохар решил дать таким ублюдкам, как ты, амнистию. Для тебя есть одно «но». В республике создаётся президентская гвардия и вооружённые силы. Учитывая твою воинскую специальность, решено предложить тебе поступить на службу в полк полевой артиллерии. Согласишься служить республике и человеку, благодаря которому ты не будешь кормить лагерных вшей, – молодец. Откажешься…

– Я согласен! – заорал Майрбек, прерывая следователя.

Когда на кон поставлена свобода, будешь служить хоть чёрту, хоть дьяволу. Так Майрбек опять стал артиллеристом. Служил, хотя это громко сказано, в артиллерийском дивизионе, на вооружении которого состояли гаубицы Д-30, наводчиком орудия вплоть до ноября 1994 года. «Служба» не мешала зарабатывать на жизнь старыми методами, но на это уже никто не обращал внимания.

Хизар Дакаев, как и его товарищ, тоже не задержался к камере СИЗО, попав под «амнистию» Дудаева. Первое, что он сделал, оказавшись на воле, это решил наказать своего обидчика, русского соседа, благодаря заявлению которого его и закрыли в камере. Половину следующего за освобождением дня он просидел в укромном месте, наблюдая за входом в подъезд. Сосед, его жена и восьмилетний сын вернулись домой. Вечером Хизар стоял возле входной двери обидчика. Ничего не подозревающий сосед открыл входную дверь и сразу же был вырублен мощным ударом кастета в челюсть. На шум выбежала жена. Удар – и женщина лежит без чувств рядом с мужем. Толкнув ногою входную дверь и убедившись, что она закрылась на защёлку, Хизар схватил онемевшего от ужаса мальчишку и поволок в гостиную. Там он привязал его к столу, предварительно засунув тому кляп в рот. Бесчувственную женщину раздел и привязал к дивану, не забыв про кляп. Теперь обидчик. Решение подсказала шведская стенка, прикреплённая к стене в гостиной. Мужчина с голым торсом и спущенными до коленей штанами был подвешен на её перекладинах. Первой в сознание пришла женщина, через несколько минут очухался хозяин квартиры.

– Ну, что, свинья русская, не ожидал меня увидеть? – прошипел Хизар. – Сейчас я буду тебя резать.

Мужчина что-то пытался сказать, но кляп мешал говорить и дышать. Зверь, почуявший свою силу над беспомощной жертвой, был неумолим. Взяв на кухне самый большой нож, вернулся в гостиную, водя большим пальцем по остро заточенному лезвию. Не отвлекаясь на мычание мужчины, Хизар распорол тому живот, от лобка до грудины. На ковёр на полу гостиной вывалились кишки жертвы. К удивлению палача, русский не потерял сознание от боли, а, сделавшись мертвецки бледным, застонал. Из глаз потекли слёзы. Вторым на очереди был ребёнок. Изнасиловав мальчика под стоны и мычание родителей, Хизар одним движением ножа отрезал ему член вместе с мошонкой, после чего вытащил кляп и засунул отрезанные органы в рот потерявшему сознание ребёнку.

– Что, сучка, скулишь? – Хизар склонился над женщиной. – Своего русского выблюдка жалко? Вас, свиней, в республику никто не звал.

Подошёл к мужчине, отвесил тому пощёчину, взял за подбородок и, приблизив свою зловонную пасть к его лицу, прошипел:

– Не нравится? Смотри дальше, мразь!

Жестоко изнасиловав женщину, тем же самым ножом, которым кромсал её ребёнка и мужа, сначала отрезал ей груди, а потом голову. Взяв голову за волосы, подошёл к мужчине.

– А всего-то надо было тебе закрыть пасть и не совать своё свиное рыло куда не просили! Подыхай, собака! – Хизар смачно плюнул в лицо мужчины, пристроил отрезанную голову на стол рядом с мальчиком и вышел из квартиры, заперев входную дверь на ключ.

Мальчишка умер через несколько минут от потери крови, не приходя в сознание, а несчастный отец и муж, наблюдавший показательную казнь самых дорогих его сердцу людей, умер в агонии через два часа после ухода палача.

На следующий день Хизар вернулся с канистрой бензина, ещё раз посмотрел на дело своих рук, облил все комнаты и поджёг квартиру. Почуяв вкус крови и власти над жертвами, он сорвался с тормозов. Кровавые эпизоды злодеяний Хизара слились в большую, полноводную реку, кровавые воды которой уносили жизни русских, армян, в общем – «неверных». В начале 1992 года, когда в республике прокатилась волна нападений на воинские части и арсеналы вооружения, он урвал себе лёгкий бронежилет первого класса защиты и автомат Калашникова, который ему не понравился из-за своих размеров, мешающих скрытному ношению на дело. А вот бронежилет пришёлся по вкусу, в нём было спокойнее. К осени 1994 года Хизара можно было приравнять к серийному убийце, только в окружении Дудаева не было желающих наводить порядок в республике. В начале осени он стал обладателем пистолета-пулемёта «Борз»[8 - «Борз» – волк (чечен.).]. С этой «игрушкой» он и продолжал свои похождения до ноября 1994 года.

4

Утро 24 ноября не отличалось от утра предшествующих дней. Звонок будильника, умывание, завтрак и сборы на службу. За окном шёл снег, падая большими хлопьями. Зима окончательно взяла власть в свои руки. Столбик термометра больше не поднимался выше нуля градусов, а снег продолжал сыпать, укрывая всё вокруг своим одеялом.

Прошло больше двух недель, как Матвей подписал контракт. Нет ничего томительнее ожидания. Когда ждёшь наступления конкретной даты или события – это одно, а когда ожидаешь «леди Неизвестность» – другое. Но время шло, про него не вспоминали. Единственное, что напоминало о предстоящей командировке, это неразобранная сумка, а также конверт с письмом и деньгами, начавший замусоливаться в нагрудном кармане кителя.

«А может быть, в верхах что-то не срослось и всё отменяется? Баба с возу – так ей и надо!» – в очередной раз подумал он и вышел из квартиры.

Настроение было хорошим, шёл, насвистывая себе под нос какую-то мелодию. Дежурная машина приехала без опоздания. Окунувшись в тёплый полумрак кунга, увидел, что свободных мест нет – придётся ехать, согнувшись в три погибели.

– Чего стоишь в проходе, не видишь, тебе с заднего ряда машут? – толкнул Матвея в бок командир одного из мотострелковых взводов, Андрей Ильин.

– Значит, нам туда дорога, – Матвей похлопал Андрея по плечу. – А то я уже собирался к тебе на колени пристроиться.

– Размечтался! Иди, противный, пока дама не передумала.

Матвей и Андрей были друзьями детства, жили по соседству и учились в одной школе. Жизнь периодически разводила и сводила их, как бы проверяя дружбу на прочность. Они постоянно подкалывали друг друга. С чего это началось и как переросло в традицию, они не помнили. Но каждая их встреча непременно начиналась с безобидной шутки или розыгрыша.

Это махала Женя. Когда Матвей подошёл, она вскочила и предложила:

– Садись, а я к тебе на колени сяду.

Как бы неудобно было ехать, Матвей не посмел бы предложить то же самое девушке. Но раз уж предложение исходит от самой девушки – другое дело.

– Привет! – сказала Женя, устраиваясь удобнее на коленях Матвея. – Не тяжело?

– Привет. А ты уже села?

– Везёт же! Я тоже так хочу! – воскликнул Ильин, увидев довольные лица сослуживцев.

– Иди ко мне, малыш, я и тебя возьму, – Матвей призывно поманил его рукой. – Женя подвинется.

– Перетопчется! Я эгоистка и делить тебя ещё с кем-то – не собираюсь.

Он сделал вид, что не услышал сказанных слов. Не стал выяснять: когда это, скажите на милость, я стал вашей собственностью? В то же время он понял, что эти слова сказаны от души и идут от сердца девушки. «Вот это поворот! – подумал Матвей. – Чёрт побери! Эти слова дорогого стоят и звучат как признание в любви». Не найдя подходящих слов в ответ, обнял Женю за талию и прижал к себе. Душа пела от восторга – о таком начале дня он даже не мечтал.

Доехали до КПП бригады. Народ с шумом вывалился из тёплой будки автобуса и, пройдя через вертушку, отправился в свои подразделения. Матвей спрыгнул на землю и, резко развернувшись, подал Жене руку:

– Сударыня, разрешите вам помочь.

– Вы так обходительны, – вкрадчиво сказала Женя, очутившись на земле. – Идём?