Fatum

Fatum
Андрей Алексеевич Воронин

А что, если конец света будет завтра? как поведут себя люди? что произойдет с разными странами? разными людьми, религиями, политиками, бизнесом? Сохранятся ли обычаи, или все полетит кувырком? и можно ли на что-то надеяться, когда надеяться не на что?

Андрей Воронин

Fatum

FATUM

Памяти ФТМ

Глава 1

Силы небесные

Высоко, в заброшенных богами и забытых людьми горах, смиренно, но гордо доживала свой век некогда всемирно известная обсерватория. При ней, разделяя и ее судьбу, и ее характер, прижились четверо астрономов – старый академик  Иван Палыч Фурманов, его ученик с женой, Женя и Таня, оба когда-то были аспирантами академика, а теперь уже разбирают милые послания по Емеле от троих внучат, и сравнительно молодой – под сорок – мужчина, о котором сказать можно было только то, что он сам есть, – это безусловно, имя у него тоже есть, Тимур, – хотя подлинное или нет – это уже вопрос, вот он сидит на стуле, или смотрит в окуляр телескопа, – а остальное было совершенно не ясно. Откуда он взялся, почему один, без семьи, зачем он заперся в добровольной (или нет?) ссылке в горной глухомани, что бросил он в краю родимом – никто не знал. И уж тем более – что ищет он в краю чужом. Он не любил говорить о себе, работал много и хорошо, общался вежливо, был вполне покладистым, не ершился – а чего еще желать от человека, с которым коротаешь годы отшельнического труда, без особой цели, без надежды изменить что-нибудь в своей тающей жизни, хрупкая гармония которой и есть единственное ее оправдание.

Старый академик в быту был простоват, любил побрюзжать, играл роль строгого, но справедливого вожака стайки, посмеиваясь над академической иерархией, воспроизводить которую его обязывало положение. Но ни за что не признался бы ни себе, ни людям – остальной троице – что любил их без памяти и частенько незаметно подглядывал из своего темного угла за их работой, просто движениями, стряпней, прогулками по единственной безопасной тропке – с умилением и стариковской завистью, глубоко спрятанной под покровы отеческой заботы.

Перед разговором, положившим начало всей нашей истории, он несколько дней ни с кем не общался, сердился, вертелся на стуле, чертыхался, хлопал себя ладонями по коленкам, и свирепо сверлил взором любого, кто приближался на расстояние прямого попадания. А потом и вовсе замер. Супруги уж решили, что дед болен, пытались…  – да куда там, им же еще и досталось, «отстаньте и уйдите», – это еще в мягком изложении.

Наконец его угол ожил, задвигался и заскрипел половицами.

– Так, все сюда, и немедленно! – глухим, но нервным голосом дед отдал приказ по команде, и все, побросав дела, метнулись в его закуток. Дед уже поставил стулья в кружок, вскипятил чайник, уселся под любимой настольной лампой с выцветшим абажуром – единственное, что с годами уцелело из его личного имущества, закурил трубочку и наклонившись, таинственным шепотом – чтобы никто посторонний ни-ни, заговорил.

– То, что я скажу, надо еще проверить. Всем. И по отдельности. Займетесь завтра. Но, похоже, сходится. Да. Дела, дорогие мои, мои милые. – Дед пустил дымовую завесу, и никто , разумеется, не заметил, как со щеки скатилась слеза. Нет, дед был кремень, в сантиментах не замечен.

– Около недели назад пришло сообщение из Индии, ну я вам говорил, – мы еще смеялись, – помните, что пропала планета в созвездии N. Так вот, зря смеялись. Пропала. Нет ее. Но это еще цветики. Куда пропала – вот вопрос.  – как и положено, драматическая пауза, колючий взгляд и  – боже, неужели и впрямь что-то серьезное – дед-то почти плачет!

– Кажется, я знаю ответ. – а спазмы уже душат, не отпил, а откусил кусок воды, судорожно проглотил. – Планета была поглощена небесным телом неизвестного нам типа. Я назвал ее небесным хищником. Что-то аналогичное черной дыре, но летит с непредсказуемой скоростью и засасывает в себя космическую материю. И энергию. Последствия такого обжорства для N будут, разумеется, катастрофическими. Это ясно. Но ясно, друзья, и другое. Нам тоже не избежать встречи с хищницей. Скорость, с которой несется дыра, ясно показывает: она недавно возникла для наблюдений и направление движения – прямо на нашу солнечную систему. Понимаете?

– Не может быть! – три голоса, но отнюдь не трио, было ответом.

– Да, не может быть. Правильно. Но будет. Вот в чем штука.

– Иван Палыч, но ведь это…

– Да, моя милая, да, Танюша. Это конец. Нашей солнечной системе. И нам с вами, и всем нашим – тоже. Пока я не уверен, но можно предположить, что до полугода у нас еще осталось. А дальше – ничего не могу ни сказать, ни предположить…

Все на свете иголки впились в головы троице.

– Иван Палыч, мы сами должны проверить, или сообщить коллегам по электронке? – из Жени вопрос выполз сам собой, автоматически.

– Да вы что, смеетесь – сообщить? Если я ошибся, не простят, а если нет, это слишком серьезно. Надо подумать, вообще стоит ли об этом кому-нибудь говорить.

– Как это? – было давно принято, что наводящие вопросы задает Таня. Именно ей академик адресовал «полные ответы», как он выражался, то есть излагал академическим голосом академические соображения. Если надо бывало, ставь диктофон и пиши – готовый текст, не нужна правка, посылай в журнал и выйдет отличная статья.

– Понимаешь, Таня, если все верно, – впрочем, может рано это говорить, ну да ладно, – представь себе, что начнется там, в миру. Лучше не знать, когда придет косая, тебе любой врач скажет. Иллюзия безопасности – это самый сладкий миф нашей цивилизации. Ее стержень. Ей приносились такие жертвы, что и не подсчитать – и людские, и материальные, и умственные. Сколько людей только и работают, что на так называемую безопасность – бомбы, химические и бактериологические, психотропные, лазерные – да мы толком и не знаем, чем именно нас укокошат наши мужественные защитники. Или их коллеги из-за колючки. Безопасность – самая дорогая иллюзия, и ее трогать запрещено. Она как наркотик – успокаивает и обезболивает.

– Но ведь это самообман!?

– Гм. Отчасти. Но видишь ли… Нет никакого «подлинного», истинного самосознания – ни у человека, ни у людей в целом. Нету. А есть мифы, в которые нас с пеленок научили верить.  Если мы ничего не скажем, то до конца – почти до конца, поглощение займет миллисекунды – люди будут жить как ни в чем ни бывало, умрут мгновенно и без паники, без боли за себя и ближних своих. Просто все вместе прекратят существование в этом мире. Понимаете, на полслове и на полвздохе – разве не мечтают об этом те, кому предстоит пережить мучения – чтобы все равно умереть?

– Я категорически с Вами не согласен, – тихо, в глубоком раздумье вымолвил Тимур, – впервые за многие годы взяв на себя инициативу в беседе. – Простите, но Вы не великий инквизитор, и не бог, чтобы судить, что надо, а что не надо людям. Я знаю, что Вы мудрый, предусмотрительный и добрый человек. Но зачем тогда обманывать? Всех? И даже себя – разве Вы уверены, что молчание – золото? Если цивилизация привыкла себя обманывать – надо быть выше, надо быть лучше цивилизации. Простите мою патетику, я отвык говорить много. Признаюсь, у меня были очень веские основания покинуть столицу, – коротко говоря, я разочаровался в людях, пережил глубокую депрессию и вновь ожил только здесь, с вами. И благодаря вам всем, спасибо вам за это. Но перед самым страшным и неожиданным, общим концом – надо найти в себе силы отбросить сладкую ложь, вернуться к тому, чего, как Вы говорите, нет – истинному самосознанию. Да, его нет актуально, но оно спит в каждом нормальном человеке. Иначе у людей, у человечества вообще не будет шансов состояться в моральном смысле – многие тысячелетия сон разума не прерывался. И вот – час Икс. Отвори глаза, оцени себя как ты есть, не лги себе, – вот что выстрадала наша долгая и мутная история. Шанс искупить грех неподлинного бытия человечество упустить не должно.

Твердо, преодолев смущение, Тимур встретил взгляд деда, и тот не стал возражать. Вздохнул, покачал головой и выдавил:

– Верно и ты говоришь. Ладно, давайте пока ничего не решать, вот вам задания на завтра, – и разговор зашел о вещах, для широкой публики не предназначенных.

Дня, конечно, не хватило. Да и двух тоже было мало, хотя к вечеру стало понятно, что в принципе дед оказался, увы, прав. Феномен, которому придавали совершенно другое значение – так называемая темная энергия – была известна уже давно. Но только сейчас проявилось ее свойство, прежде не отмеченное никем – она, оказывается, может сгущаться и то ли вдруг возникать, то ли носиться вихрем на огромных межзвездных просторах, не подчиняясь ни гравитации, ни световым константам, ни инерции и геометрии. Самое тревожное, что направление ее движения с учетом кривизны пространства-времени как раз приближалось к траектории движения Солнца. То есть прикидки академика оказывались верными, а для более точных расчетов нужно совсем другое оборудование.

– Хочешь – не хочешь, а придется, видимо, разослать сообщение, не предваряя выводов – пусть проверят-перепроверят на более мощных станциях, через спутники и радиотелескопы. – Академик обвел троицу тяжелым взглядом, черные круги под глазами, седая щетина и всклокоченные седенькие волосики выдавали крайнюю степень тревоги. Хотя разговор и не был закончен, к нему не торопились возвращаться – ответственность за то или иное решение была и впрямь гигантской. Это не в шахматы играть – сообщить миру, что послезавтра, мол, конец света.

– Завтра, Женя, сообщи, пожалуйста, по узкому кругу рассылки, копию в Президиум, да и в Министерство, пожалуй, тоже.

– Секретность ставить?

– Валяй. – Академик обвел всех потухшим взором, и вздохнул прерывисто, в несколько заходов, как дети после хорошего рева. – А что, может, напьемся, молодежь, давненько мы не бражничали? А то ведь – доведется ли еще?

– Давайте. Спирт или вино?

– Я бы коньячку, того, что нам прислали итальянцы, чего беречь – в расход его! – дед делал вид, что хорохорится, но актером он не был никогда.

И запылал очаг, комнату заполнил тонкий запах изысканного напитка. Cavalino Rosso XO –  из тех светлых коньячков, что покупают нечасто, а ценят и того реже. Пили молча, боясь неверным словом потревожить новое чувство общности, почти родства, которое только что возникло и уже в младенчестве обречено. Одно дело жить вместе, другое – вместе умирать.

– Не забыть бы завтра почту детям – нет, конечно, ни слова, просто проведать, как они там, – Таня сказала это как будто сама себе, и робко оглянулась на мужа, – может он сделает что-нибудь, он ведь всегда выручал в трудную минуту, а минут этих трудных было ох сколько, за десятки-то лет, да в горах! Но Женька выдавил из себя подобие улыбки настолько жалкой и неловкой, что стало ясно, – притворяться не надо.

Выпили изрядно, коробка со стружками и красивыми вензелями была почти пуста – куда девается коньяк в наших компаниях, вы не знаете? Было же когда-то девять бутылок! И тепленькие, но не тяжелые, разбрелись по спальням. Казалось. что до утра-то по крайней мере время им принадлежит, что вот завтра они на свежую голову найдут, наконец, правильные решения, либо приняв, либо стряхнув с себя выбор – как жить планете последние свои мгновения.

Ан нет. Никто из наших бражников не слышал шум подлетающего вертолета, никто не вставал отпирать двери, и как могли в три часа ночи к ним добраться с материка – они тоже понять не могли. Зато быстро сообразили, что это были за гости. Уж у них-то ключи ото всех дверей.

Глава 2

Силы земные

Экипаж в летной форме – понятно, летчики, а гости –  в штатском. Самый главный – моложавый, с бесцветными водянистыми глазами, был корректен, но не вежлив. Ничего никому не объясняя, обращаясь с учеными как с неодушевленными предметами, требующими, правда, бережного отношения, он негромким голосом объявил, что обсерватория временно закрывается на профилактический ремонт, а коллектив будет размещен в санатории для диспансеризации и лечения.

– Никаких ответов на ваши вопросы у меня нет. – Устало, без всякого выражения бросил он, затянулся сигаретой и отвернулся к окну, и пока все собирали вещички, так и не повернулся.

Таня попыталась было возмутиться, набрала воздуха для гневной тирады, он один из гостей рявкнул:

– Прошу сохранять молчание! Еще наговоритесь! Ишь, разговорчивые какие!

– Отставить! – прошипел начальник. – Не хами, Саша, они не арестованы, и не задержаны. – И обращаясь к академику, изложил ситуацию. – Уважаемый Иван Павлович, до особого распоряжения Вам надлежит пребывать под наблюдением врачей. И Вашим коллегам. Никаких комментариев я дать не могу, подробнее все узнаете на месте. К вам вылетела комиссия из столицы, они имеют спецпоручение встретиться с вами и решить, как быть. Моя команда получила приказ не вступать с вами в разговоры. Прошу меня понять, у меня приказ сопроводить вас до места назначения.

Коньячок – вот что значит иностранная штучка – не взбодрил, а расслабил астрономов, голова кружилась, конечности – включая язык – были не верны, и ко всему этому кошмару примешивалось чувство вины – в такую минуту оказаться не вполне в кондициях. Просто переглянувшись, они поняли, что, даже не успев отправить почту, уже оказались под колпаком – хотя как это возможно – никто толком не мог себе представить. Неужели все это время их прослушивали, но как? Здесь уже почти полгода никого не было посторонних. Тимур? Да нет, конечно, не он, по всему видно, что не стукач. Письмо, так и не отправленное, но уже набранное на компьютере? Так в сомненьях они и погрузили свои пожитки в вертолет, через два часа пересели на самолет и еще через три оказались на каком-то военном аэродроме, судя по всему – где-то невдалеке от столицы. В самолете – а сидения почему-то шли не рядами, а вдоль бортов, – успели переговорить. Академик считал, что их везут к руководству для предварительной информации, ничего страшного, собственно, и не происходит.

– Понимаете, мы не представляем никакой угрозы – ни для кого. Что нам будет? Поговорят и отправят обратно. Не вижу других вариантов. Таня, ты не нервничай, перед лицом общей беды с нами ничего не сделают. Просто у них манеры такие – хотят поговорить – тащат на аркане, невелики птицы, подумаешь, академик и трое докторов, эка невидаль!