Янтарный призрак

– Валь! – окликнул друга Веригин.

– А? – отозвался тот, поворачиваясь к своему спасителю всем корпусом, по которому сползала хлопьями мыльная пена.

– Я спрашиваю, ты испугался там, на глубине?

Решетников провел ладонями по лицу сверху вниз, сгоняя воду, затем встряхнул руками, рассыпая мелкие брызги, и растянул губы в смущенную улыбку.

– Да. Струхнул, – не стал он кривить душой и честно признался. – Думал все, хана! Кранты!

– Главное – не паниковать. Спокойствие, только спокойствие.

– Это что, фрагмент будущей лекции перед группой записавшихся в ваш клуб „чайников“?

– А ты уже не „чайник“?

– Да я уже матерый подводник! – Валентин выпятил грудь и ударил в нее кулаком! – На моем счету тысяча и одно погружение! – Но при виде удивленного лица друга поспешил прибавить: – В обычную эмалированную ванну!

Максим рассмеялся и похлопал по мокрому плечу приятеля:

– Ты каким был в школе, таким и остался.

– А каким я был в школе, Макс?

– С закидонами! Никто не знал, что от тебя можно было ожидать.

– Ты тоже, кстати, не изменился, старина. Уж слишком открыт и доступен.

– А разве это плохо?

– В наше время, когда все вокруг только и занимаются тем, что дурят, предают, обводят вокруг пальца, кидают, „обувают“ и прокатывают, жить с душой нараспашку – непростительная роскошь!

– А я не жадный! – закрывая вентили душа, сказал Веригин. – Моя душа – мое богатство! Другого у меня нет.

Смыв с себя остатки мыла и шампуня, Решетников принялся вытираться полотенцем.

– Смотри, нарвешься на какого-нибудь энергетического Дракулу или вампиршу, они из тебя всю твою душу выкачают, Макс!

– Не выкачают! – заверил товарища Веригин. – Мои душа и тело неразделимы.

– Народ и партия тоже когда-то были едины, – напомнил Валентин и, приблизившись к Максиму, повернулся к нему спиной: – А ну-ка, глянь, что там у меня на лопатке? Не пойму, ремень, что ли, от акваланга натер. Болит немного.

– Пятна какие-то, – услышал Решетников и понял, откуда на его теле появились эти отметины.

– Это ж, Макс, следы от твоих пальцев! – оборачиваясь к своему наставнику по подводному плаванию чуть ли не закричал Валентин. – Ты ж мне синячищи наделал, когда тряс меня за плечо! Во! – Он нащупал еще одну болезненную точку на коже под левой ключицей. – Еще один фингал! А я-то думаю, что это у меня там такое. А это, оказывается, автограф моего кореша!

– Чего ты разбушевался, как Фантомас! Пройдут твои синяки! Это же не татуировка!

– У меня начнется пигментация кожи! Что будет? Что будет?! – Решетников растянулся на спортивной скамейке и стал оглашать своды раздевалки предсмертными стонами.

– Ты что, совсем рехнулся? – изумился поведению друга Веригин. – Или у тебя после пережитого помутнение рассудка?

– Опустение желудка! – заорал в рифму симулянт и подскочил, едва не стукнувшись головой о потолок. – Отметим мое второе рождение где-нибудь в ресторане! Жить хорошо! А хорошо жить еще лучше! Ура!

Решетников, размахивая полотенцем и улюлюкая, завихлял своими конечностями, изображая ритуальный танец спасшихся от наводнения аборигенов. Максим молча наблюдал за пляской Валентина, не очень-то отличавшейся от пляски святого Витта. Он прекрасно понимал, что это просто необходимая эмоциональная разрядка.

«Теперь за Валькину нервную систему можно быть спокойным, – с облегчением подумал Веригин. – Выплеск отрицательных эмоций состоялся».

Когда плясун закончил свой сольный номер, Максим почти полностью оделся.

– Пляшешь ты оригинально, – застегивая верхнюю пуговицу тенниски, произнес аквалангист-инструктор. – Сгодился бы на роль саксаула в ансамбле «Березка».

– Фу! – присев на скамью, выдохнул Решетников. Он пропустил мимом ушей шутку одноклассника, хитро посмотрел на него, улыбнулся, подмигнул и спросил: – А знаешь, чего я больше всего испугался там, на дне?

– Чего же? – насторожился Веригин.

– Твоей мохнатой рожи в стеклянном наморднике! – Валентин расхохотался. – У тебя, Макс, и так вид экзотический, – продолжал гоготать Решетников, – ну а в маске и подавно! Ты со своей бородой, усищами и гривой ну вылитый Нептун! Трезубца только не хватало! Мурло в акваланге! Чучело небритое в гидрокостюме! Ты на себя в зеркало-то смотрел? От тебя, наверное, все новички шарахаются! «Я водяной, я водяной!» Да так ты всю вашу клиентуру распугаешь! Я как взглянул на тебя, когда ты меня за плечо тряс, так и обмер! Мать честная! Кто это? Ихтиозавр? Несси? Челюсти? Ан нет! Это Макс в специальном облачении, немножко небритый и не совсем подстриженный! Ха-ха! А у меня сначала душа в ласты ушла!

На этот раз веселье Решетникова было не наигранным. Он вошел, что называется, в свою колею и язвил над приятелем в свойственной ему манере.

– Твой внешний вид меня потряс до глубины корней моих волос, Макс! Я даже забыл, как дышать! Вот и пришлось воспользоваться твоим загубником.

– Не убедительная отговорка, – сказал Веригин, которому словесные извержения друга заметно подняли настроение. – Но могу с полной уверенностью сказать одно: ты вышел сухим из воды!

– И это мы с тобой отметим! – хлопнул в ладоши Валентин. – ресторан за мной!

Глава седьмая. Маленькая победа

Марина Лосева третью неделю не появлялась у Веригина в его «хрущобе» на Рабочей улице и не звонила ему – такова была ее страшная месть. И то сказать, вышвырнул за дверь, как паршивую собачонку! Немудрено, что уже который день девушка не могла прийти в себя.

«Ничего! Ты еще вспомнишь обо мне! – грозила она кулаком в пустоту, лежа на диване и щелкая пультом дистанционного управления телевизора. – Позвонишь мне! Прибежишь сюда… Нет! Приползешь на коленях, как змий на брюхе! Будешь каяться, вымаливать у меня прощение! Ха-ха! Но не дождешься! Такое не прощается! Я тебе не уличная девка из подворотни! Я заставлю считаться с собой!»

Пред мысленным взором предстала картина: Веригин на коленях подметает бородой пол у ее ног. «Прочь, о недостойный! – вещает она и хохочет дьявольским смехом.

«Пресмыкайся, корчись, дергайся, конвульсируй! Все равно не прощу! Ни за что! Никогда! Ты навеки разбил мне сердце!»

Марина прижала руки к груди.

«Впрочем, тебе, бессердечному мордовороту, не понять терзания человеческой души! У тебя в грудной клетке вместо сердца даже не камень, а силикатный кирпич, нет, булыжник из арсенала российского пролетариата! А посему тебе, Веригин Максим, как закоренелому злодею, выносится следующий приговор: ты предаёшься забвению!»

В разгар подобных размышлений девушка послужила бы неплохой натурой, для статуи Афины Паллады, что, как известно, вышла из головы своего папаши Зевса, по которой тюкнул внушительных размеров колуном колченогий Гефест. В отличие от греческой богини, произведенной на свет в доспехах и полном вооружении, современница компьютерного бума и СПИДа могла вести наступательные и оборонительные действия только лишь с помощью черного пластмассового предмета продолговатой формы с многочисленными кнопками, посылам которого подчинялся такого же цвета ящик со стеклянным экраном, именуемый в народе «те?ликом».

– Повторяю приговор! Предать подсудимого вечному забвению! – Марина рубанула антрацитовым пеналом, словно шашкой. – Через отрубание бороду и сбривания усов! Решение окончательное! Обжалованию не подлежит!

Для пущей убедительности сей вердикт был сопровожден крестообразным рассеканием воздуха, что долженствовало обозначать крест на судьбе Веригина.

Вдруг Марина осознала, что она стоит под роскошной люстрой из хрустальных висюлек, зависшей над ней царственным венцом, размахивает как угорелая пультом с претензией на скипетр и горланит не своим голосом! Ни дать ни взять – Екатерина Вторая произносит тронную речь с обличительными словами в адрес низложенного императора Петра Третьего, не оправдавшего надежд ни России, ни знати, ни супруги. Горько вздохнув, Лосева опустилась в мягкое кресло и швырнула пульт на журнальный столик.

– Мечты, мечты! Где ваша сладость? Мечты ушли, осталась гадость, —продекламировала она меланхолично широко известное двустишие и уткнула подбородок в колени.