На семи ветрах

Мы всегда найдём причину для ссоры…

Анна

Мы обязательно встретимся! (очень любовная лирика)

Страстью безумной пьяная, буду тебе верна.
Мощное обаяние, аж потекла слюна.
Летом под сенью яблонек – буду я лицезреть…
Средь овощей и ягодок, сорной поляны средь,
в ласточкином чириканье, в позднем тепле утра
будет гамак поскрипывать, виться дымок костра.
Жажда любовной повести – мания, не каприз!
Будешь и ты готовиться – к нашему часу Х.

Как о тебе я грезила суетной, злой зимой.
Счастье моё, поэзия! Дивный, манящий мой,
нежный, брутальный, редкостный, нет, все слова пошлы!..
Мы обязательно встретимся. Слышишь меня, шашлык…

2. До седьмого пота

Анна

Друзья

Я заложница вечных гонок.
Я сдаю на отлично кросс.
В двадцать муж, в двадцать пять ребёнок,
несомненный карьерный рост.

А ребята… живая повесть
и мятущиеся огни.
Где я вижу вокзал и поезд,
видят символ пути – они.
Им подарена лёгкость ямба,
мне предписан унылый счёт.
Так среди урожайных яблонь
несъедобный возрос дичок,
в пенье флейт ворвалась трещотка,
снег нагрянул в разгар весны,
неуместно торчит хрущёвка
в стае домиков расписных.

Я каркас нежилого дома,
я надёжный упор плиты.
А они – золотая дрёма,
сувенирчики и цветы…

Приползают в беде нередко,
осуждают, но дорожат.
«Ты спасательный круг, жилетка!».
Я устрою, найду деньжат,
чётко выведу с перепутий
и не хлопну в сердцах дверьми.
«Ты волшебница!»
Но по сути –
попаданка в волшебный мир.

Я умом понимаю, вроде, про гитару и про бистро, как принцессы и принцы бродят в мире офисов и метро. И растерянно озирают – дом, работу, вчерашний долг… Дети, изгнанные из рая. Птицы певчие – в стиле фолк… И несчастны они стократно, и бегут они в сон и брань. Их затягивает обратно – за хрустальный барьер, за грань.

И брожу я среди драконов, по пещерам и ковылям, по воздушным мостам влюблённых, по эльфийским лесам-полям. Там костёр за туманом брызжет, сеет в озеро донный блеск, шустро вертит макушкой рыжей, пряди плещутся до небес. Шпили замка рассвет пронзают, а по стенам текут вьюнки. Правда, ландыши ускользают от жестокой моей руки… Сине море вскипает, пенясь, треплет ветер его вихры.

И поёт опалённый феникс…

И глаза у меня мокры…

Анна

Пазлы

Стыкуешь пазлы и опять, и снова, залатывая бреши полотна. Не ведая картины и основы – о чём она и какова она.

Упорен ли, отчаян ли, рассеян… тщеславься ли, безумствуй ли, скандаль – ты будешь видеть «пазлинки» соседей. Не цельный мир, но малую деталь.

То кисточкой порхаешь легковесно, сгоняя пыль с мозаичного «я». А то в сердцах швыряешь не на место раскрашенный кусочек бытия. И кажется, он жалок и потрёпан, не обрамлён спасительной канвой: частичка луга, бездны, небоскрёба, и просто тень – неведомо кого. А хочется – мазками, мощно, сильно! всю ширь объять, размах её и рост, и скорбный голос вещей птицы Сирин, и утешенье птицы Алконост…

Сквозь отторженье горькой правды-матки, раздрай извне и горечь изнутри, покой и лень, метанья и припадки, где жадно – «дай» и жертвенно – «бери»… Ты будешь петь (пусть даже и не ново) для слова – не для красного словца… о двуединстве малого, земного, твоей судьбы – и замысла творца.

Текучая материя живая, непостижимо вечный метроном. Ты пишешь, потихоньку прозревая единство пазла с общим полотном. И хрупок он, и по краям источен, и не встаёт с иными наравне…

Но как иначе? Если ты – источник,

латающий прорехи в полотне…

Анна

Они говорят мне

Рокот дальнего говора
отражает река.
Стяги славные, гордые.
Медных труб перекат,
да под лунной жемчужиной вороньё ли, орлы.
Да над степью разбуженной свист калёной стрелы…
Видишь, время сразиться нам.
Чуешь пламя и звон.
Долети же зегзицею – до последних времён…

Так ложились года мои – и столетья внахлёст.