На семи ветрах

Я зашторила окно, слегка косея, потихонечку мускатным солнцем греясь. В голове раскрепощённость и веселье, мутно-сладкая, раскованная прелесть…

Надо жить – как танцевать на кромках лезвий! А не дохнуть здесь нелепо и паршиво! Как отчаянно бесстрашный путник лезет к ледяным, хрустально солнечным вершинам…

На Серёгу не могла я наглядеться, собачонкой, значит, под ноги кидалась!.. Как же хочется в ромашковое детство – ни альфонсов, ни измен и ни предательств!

Чтобы песенки играли на пластинке! (Я реву… и что-то взвизгиваю матом…). Как же хочется мне яблочной пастилки – с упоительным, уютным ароматом…

Как же нагло подставляли, как же врали – в мире злобном, отвратительном и склизком! Сколько можно наступать на те же грабли и считаться ненормальной альтруисткой?!

… Утро жалобно мерцает спецэффектом… издевается и голову морочит… На изорванной, закапанной салфетке – гениальные, пронзительные строчки:

«по стакану лезет муха
нужно дать Серёге в ухо
тело просит пастилы
мир ужасен все козлы»

Анна

Баттл

– Поэтов местных много я знавала,
но все они достойны… санузла.
Лишь только Иннокентий Коновалов –
краса и гордость города Орла!
… Пришли на баттл Наташка, я и Люба.
И замерли в почтенье. Это – он!
Стиляга, рэпер, украшенье клуба.
Весь в чёрном. Неприступен. Отрешён.
О как арктически сурово светят
его глаза! Он царь и божество.
И я пролепетала: «Иннокентий….»
А он ответно вымолвил:
«Чего?»

Но тут звонок: бухгалтер загнусила,
что надо переделывать отчёт,
и там ошибок, словно блох на псине,
и это всё никак не подождёт!

… Потом мне Любка ночью позвонила,
что зря ушла я разгребать завал.
Там пел Квасков, стихи читал Чернилов,
но Иннокентий живо всех порвал!
Уверенный, поджарый и спортивный,
он ненароком покорёжил стол,
носясь, как будто веник реактивный,
кошак с наскипидаренным хвостом.
От крика по стене пошло вибрато,
и пробрало на улице собак…
В традициях провинциальных баттлов
он выл, скача по сцене, как сайгак.

– Фу, Люб, как можно…
– Ладно, всё в порядке!
Ну, сдёрнул шнур, колонки своротил…
ногами дрыгал, словно бы в припадке,
как мельница, руками он крутил…
Какой экспромт, ну правда, было круто!
Мы прослезились все до одного
на фразе о звезде, что три минуты
светила, но исчезла почему-то…
Ведь это ж про тебя, ну, про звезду-то,
как ты ушла внезапно от него!

– Не может быть… А это точно, Люба?
– Да разве я врала тебе когда?!

Подкараулив милого у клуба,
шепнула страстно: «Это я… звезда…
которая куда-то там скатилась…
и стало в небе без неё черно…»
А он сказал, бездушная скотина,
арктически холодное:
«Чего?»

3. Семи смертям не бывать

Анна

Здесь такое настало лето…

Здесь такое настало лето –
разливаешь по блюдцам просто:
в тихих улочках запах хлеба,
сполох цинний закатно-пёстрый.
Здесь такие стучатся ливни,
что калитка небес трясётся.
После – капли на листьях липнут.
В каждой – сердце, и в каждой – солнце.
По окраинам дремлют дачки,
и туманится прудик сонно.
Птичьим гомоном озадачен,
вертит рыжей башкой подсолнух.
Речка полнится влажным летом,
струйным шёлком купает отмель.

Но бегут новостные ленты, глянул – замер, и глянул – отмер: взрывы-танки-пальба-окопы, накрывает далёкой болью. В чёрной трещине дома – копоть… и весёленькие обои. Сад, нелепый среди разрухи, мама держит в пелёнках тельце, голова у седой старухи перемотана полотенцем…