Военный чиновник

– А мне Георгия дали, – похвастался Агеев, – а тебе что?

– Поздравляю, Сергей, это для офицера самый главный орден, просто так его не дают, как там – «носить, не снимая», – порадовался я за друга. – А мне – Владимира с мечами!

– Тоже тебя поздравляю! Знатный орден, при любой форме носится, и мечи… да ты же теперь потомственный дворянин, то-то радость твоему деду будет! – так же не скрывал радости за меня полковник. – Правнуки-то его теперь – потомственными дворянами станут при рождении!

Вернувшись, мы представились генералу Обручеву по случаю награждения высокими наградами, генерал поздравил нас и отпустил со службы – отмечать награды, но достойно для кавалеров таких орденов. Вышли опять на Дворцовую, стараясь уберечься от пронизывающего ветра (а ведь, когда пересекали площадь, идя на прием в Зимний, снаружи было практически безветренно, вот ведь переменчивая питерская весенняя погодка). Дойдя до Певческого мостика, мы взяли извозчика, решив пойти в модный фешенебельный ресторан «Донон», на набережной Мойки, 24. Вообще-то офицеру было не к лицу ходить пешком, даже если близко, но здесь еще сыграло то, что я, по крайней мере, уже замерз, так как был в лаковых штиблетах, не приспособленных для прогулок. Вот и искомый адрес, действительно, в двух шагах. Сунув извозчику двугривенный, я огляделся: ничего похожего на дорогой ресторан, я-то ожидал увидеть ярко освещенный подъезд, швейцара с бородой, а то и двух, но ничего этого не было и в помине. Сергей потащил меня куда-то во двор.

– Это здесь, иди за мной, – показывал дорогу полковник, видно, бывавший здесь не первый раз, – просто с улицы не заметно.

Двор, впрочем, был ярко освещен, летом здесь явно стояли столики под деревьями в тенистом саду. Войдя в помещение, где было тепло и уютно, мы сдали гардеробщику шинели и прошли в зал. Публики было немного, сегодня же Чистый четверг, все по домам сидят и предаются душеспасительным мыслям, очищаясь перед Светлым Христовым Воскресением. Из офицеров были мы двое, но нет, там, в углу, явно генеральские эполеты золотом блестят. Может, «превосходительства» тоже награды обмывают. По соображениям офицерской этики надо было бы спросить у старших по званию разрешения присутствовать, но Агеев не стал с этим заморачиваться и просто потащил меня к такому же столику в другой половине зала. Рядом чинно сидели какие-то господа во фраках, дам не было вовсе, то есть вообще. Полковник заметил, что высшая аристократия в общем зале не сидит, а больше прячется от публики по отдельным кабинетам, там и вход отдельный. Но мы не графы с князьями, хотя, если я так же буду делать карьеру семимильными шагами, он не удивится тому, что ему вскоре придется обращаться ко мне «ваше сиятельство, господин граф». На эту «подколку» я ответил, что скорее я буду в ближайшем будущем именовать его «превосходительством», поскольку мне до графа гораздо дальше, чем ему – до генерала.

Пока Агеев лениво перелистывал меню и изучал винную карту (я отдал заказ на откуп ему), у столика бесшумно возник официант.

– Что ваши высокоблагородия изволят заказать? – спросил он, наклоняясь в поклоне. – Осмелюсь предложить раков по-бордоски, свежайшие-с, все хвалят…

– Вот что, голубчик, раков мы у себя в деревне наловим, во Францию нам для этого ехать нечего, да и не из Бордо они, а здешние, чухонские, – осадил пыл халдея Агеев, – нам бы чего по-русски, стерлядки паровой отведать, например. А для начала осетрины холодного копчения, балычок тоненько порезать, сёмужки с лимоном и икорки, само собой, зернистой и огурчики свежие порезать. Вы что предпочитаете к рыбному столу, Александр Палыч, может, бутылочку шабли, нет, ну его, не подходит для сегодняшнего торжественного случая. Притащи-ка нам, братец, бутылочку «Клико», веселой вдовы, в ведерке со льдом, как положено.

– Ну нешто мы не понимаем, ваше высокоблагородие, господин полковник, может, изволите сами на стерлядок взглянуть, вам их и поймают тут же, – предложил официант, – вон у нас «акварий» возле фонтана.

И правда, в большом аквариуме плавали разнообразные рыбы, а на дне, шевеля усами, сидели крупные раки (видимо, будущие «бордоские»). Выбрав стерлядок среднего размера, побойчее, мы вернулись к столику, где уже были сервированы закуски и стояло ведерко с шампанским. Официант подвинул нам стулья и спросил:

– Прикажете открыть?

– Да уж давай, братец, открывай.

Ловко открыв бутылку, официант продемонстрировал полковнику пробку и налил немного вина в бокал. Агеев сделал глоток, а затем кивнул головой, давай, мол, наливай.

Шампанское и впрямь было хорошим, в меру охлажденным. Поскольку это был мой первый бокал шампанского в этом веке, я попытался его оценить. Доводилось мне пить в лучшие годы и «Клико» и «Дом Периньон», но это как-то отличалось, и в лучшую сторону.

– Неплохой Резерв[27 - Резерв – выдержанное вино, в случае с «Клико», белый или розовый брют.], – отметил полковник, отпив пару глотков. – Что же, за нас, кавалеров орденов Империи Российской, и дай Бог, чтобы не последних.

Потом мы отдали должное закускам, а затем принесли стерлядок, отдельно блюдечко с порезанным лимоном и отваренной некрупной картошки с зеленым (!) укропом. Стерлядка была приготовлена на пару с какими-то травами, а не просто так. Под нее хорошо прошел еще бокальчик брюта, после чего Агеев, насытившись, произнес:

– Хорошо поесть и выпить, Саша, это еще то удовольствие, но ведь не в этом счастье.

– А в чем, Сергей? – ответил я, опасаясь, что полковник ответит: «в служении государю», тогда придется пить стоя за государя императора, бить бокалы и заказывать «Боже, царя храни», впрочем, оркестра здесь никакого нет. Были бы мы пьяны, то исполнили гимн «а капелла»[28 - А капелла от a cappella (итал.), пение без инструментального сопровождение, без музыки, как правило, хором.], и пусть тогда хоть кто-нибудь остался сидеть!

Затем, естественно, стрельба в потолок, битье зеркал и халдейских морд, все как в низкопробном советском кино про дебоши белых офицеров. Но здесь аристократический ресторан, никто даже не говорит громко, тем более не бузит, да и револьверов у нас с собой нет…

– Нет, Саша, счастье не в этом, а в том, когда тебя любят, когда тебя ждут и ты нужен. Я ведь женюсь, друг мой, и предлагаю тебе быть шафером на моей свадьбе, – прочувствованно сказал Агеев, разливая остатки шампанского. – Завтра Страстная пятница, предложение делать нельзя, а вот сразу после Пасхи отправлюсь просить руки. Я уже однажды просил, но получил от ее мамаши отказ, что, вот будешь генералом, Сережа, тогда и приходи. Ну, я хоть и не генерал, но после награждения Георгием, думаю, долго в полковниках ходить не буду, тем более государь меня заметил, вот сегодня, когда Черевина подозвал, генерал-лейтенант ему про меня прямо дифирамбы пел, какой я храбрый и отважный был в Корпусе[29 - В Корпусе жандармов, где с подачи генерала Черевина и начинал свою разведывательную деятельность Агеев, как специалист по противодействию иностранным шпионам.].

– Сергей, это тот генерал-лейтенант с алкогольным носом в сизых прожилках и вислыми усами, что сопровождал императора, дойдя и до меня?

– Да, это генерал Черевин, друг государя и начальник его охраны. Он в свое время уговорил перейти меня в Корпус жандармов офицером для особых поручений. Я ведь не всегда был жандармом, на них ведь нигде не учат, и офицеры подбираются разные: кого вытурили из полка за проступки, а кто сам ушел, вроде меня. Я ведь в лейб-гвардии Ее величества кирасирский полк, что расквартирован в Гатчине, в знаменитые «синие кирасиры» был назначен. Но быть гвардейским кирасиром весьма накладно, а семья наша средств не имела, отец умер, а вскоре и матушка, остались я и сестра, она на Бестужевских курсах сейчас учится, а как я поступил в жандармы, то вовсе прекратила со мной общаться, маленькая еще была, глупая, книжки революционные читает, дура. Я ей деньги посылаю, а они назад возвращаются, гордая, не берет «подачки от жандарма, у которого руки по локоть в крови борцов за народное счастье». Уж я просил приглядеть за ней своих знакомых по Корпусу, как бы с бомбистами-анархистами не связалась, но пока, говорят, только книжки читает и разговоры разговаривает с такими же, как она.

А с Наташей я, считай, с детства знаком, их имение рядом с нашей деревенькой, – рассказывал дальше Сергей, – и любим мы давно друг друга, она хоть и младше меня на двенадцать лет, но я для нее был просто друг и как бы старший брат. Вот прошлым летом она согласилась стать моей женой, и пошел я просить Наташиной руки у ее маменьки, графини. Ну и получил отказ: «Ты, говорит, Сережа, нам как родной, но был бы ты генералом, я бы еще подумала, а так, извини…»

– Так что, друг мой Саша, – продолжал Агеев, – конец нашим холостым пирушкам, хотя мальчишник мы еще устроим, а ты пока холостой, отдавай должное Катюшиным прелестям, но и на барышень из приличных семейств поглядывай, ты ведь теперь потомственный дворянин и надворный советник в 23 года с двумя орденами, среди которых Владимир с мечами – это же редкость среди статских, война-то вон когда закончилась, когда ты еще в гимназию ходил. Так что на твой орден смотрят, те, кто понимает, конечно.

И правда, два прилично одетых господина за соседним столиком упорно глядели на меня:

– Прошу простить покорно, вы Александр Павлович Степанов? – обратился ко мне один из них.

Да это газетчики из питерской «Недели»: Гайдебуров, редактор, и второй – Меньшиков вроде. Да, вот они представляются Агееву:

– Господин полковник, прошу еще раз извинить, мы не сразу признали вашего визави[30 - Визави от vis-a-vis (фр.) – лицо, сидящее или стоящее напротив.], – подошел к столу Гайдебуров, – позвольте представиться: Гайдебуров Павел Андреевич, редактор еженедельника «Неделя», и Меньшиков Михаил Осипович, секретарь редакции и постоянный корреспондент. Позвольте нам задать пару вопросов господину надворному советнику.

– Это на усмотрение Александра Павловича, – ответил Агеев и подозвал официанта, приказав убрать со стола.

– Александр Павлович, – начал Гайдебуров, а Меньшиков достал свой неизменный блокнот, – вижу, что вы теперь на государственной службе и не обойдены чинами и наградами…

– Это без комментариев, – оборвал газетчика полковник, – видно, что он не жалует пишущую братию.

– Понимаю, – продолжил Гайдебуров, – поэтому не буду спрашивать, за что чины и награды, тем более такие. Я хотел лишь спросить о завершившихся в Военно-медицинской академии испытаниях чудодейственного препарата, что вы изобрели, слухами об этом полнится весь Петербург, мои знакомые врачи наперебой обсуждают эту новость. А господин фон Циммер тоже причастен к этому изобретению, где он сейчас, в Москве или здесь?

– Господин фон Циммер трагически погиб во время взрыва в лаборатории, а я вот, видите, тоже пострадал там же. Да, препарат СЦ (он назван по первым буквам наших фамилий) сейчас прошел необходимые испытания, и об этом будет опубликована статья в ближайшем номере «Военно-медицинского журнала».

– А можно ли приобрести ваш препарат и где?

– Все права на СЦ уступлены моему деду Степанову Ивану Петровичу, на фабрике которого он и производится. Желающие купить могут обратиться в представительства компании, они есть во всех крупных городах Империи, естественно, есть и в Петербурге, в Гостином дворе на Невском. Пока компания продает препарат СЦ только оптом в аптеки и аптечные магазины.

Пусть будет реклама, чем больше людей узнают, тем лучше препарат разойдется. Надо подсказать деду, пусть дадут рекламные объявления в крупные газеты и в местные, там, где есть представительства.

Глава 4

ПАСХАЛЬНАЯ

Наступил вечер перед Пасхой, Сергей потащил меня куда-то на Литейный, потом мы свернули в переулок и увидели небольшой храм. Агеев стал озираться по сторонам и вдруг шепнул мне:

– Вот она, вон там, у колонны, в шляпке, под вуалью, а рядом ее мамаша.

Я посмотрел в ту сторону, но шляпок и девушек под вуалью было не менее десятка и у каждой рядом торчали родственники, так что я не был уверен, Наташа это или нет. Тем более что вид шляпки сзади мне не позволял оценить избранницу Сергея. Наконец, в полночь зазвонили колокола и начался крестный ход вокруг храма, священник возглашал: «Христос воскресе!», а люди хором отвечали: «Воистину воскресе!» и так три раза. Было видно, что люди истово молятся и осеняют себя крестным знамением. Краем глаза я наблюдал за Сергеем, он крестился, как бы отмахиваясь от назойливой мухи, и на лице его я не видел того просветления, которое было у других. Что-то я не вижу в нем истинной веры, даже я более истово крестился, а Сергей вел себя точь-в-точь так, как ведут себя большинство людей XXI века, посещая храм на Пасху: ну обычай такой и что… Возможно, это было оттого, что мысли его занимала та девушка в шляпке с вуалью.

Священник взмахнул кадилом, и все пошли внутрь, оставшиеся начали поздравлять друг друга со Светлым Христовым Воскресением, а «чистая публика» – потихоньку расходиться, иначе пришлось бы стоять в битком набитом храме еще четыре часа. Оставив меня одного, Сергей поспешил к двум женщинам, собиравшимся выйти за церковную ограду. Было слышно, как он поздравил их, но ни одна из них не сделала даже попытки расцеловаться, хотя я видел, что так поступали даже люди незнакомые друг другу и делали это с радостью. Мать с дочерью только кивнули и что-то сказали Сергею, нервно сжимавшему в левой руке фуражку, и продолжили свой путь.

Я немного разглядел избранницу полковника: стройная фигурка, белокурые волосы под шляпкой, рост средний – обычная девушка, мимо которой пройдешь и тут же забудешь. Разве что молоденькая – она рядом с мамашей выглядела как гимназисточка выпускного класса, а Агееву-то уже 35 лет… Скорее, ему уж мамаше предложение делать надо, стал бы графом (или не стал? Я как-то не очень разобрался во всех правилах наследования титула, вот жене от мужа титул вроде передается, а наоборот, может и нет…)[31 - Титул в Российской империи передавался исключительно по мужской линии. Так что, Агеев никаким графом бы не стал, женись он хоть на дочке, хоть на мамаше, хоть на обеих сразу.].

Тут ко мне подошел расстроенный полковник.

– Нет, ты видел? – кипел он. – Даже похристосоваться не захотели!

– Да плюнь ты на них, может, им на улице неудобно, спесь графская не позволяет. Поехали лучше домой, поздно уже, да и ночь сегодня ясная, а значит, будет холодно. Зайдем лучше ко мне, – предложил я, – тяпнем коньячку и на боковую.

Так и сделали. Только коньячку полковник влил в себя столько, что мне пришлось проводить его до квартиры и уложить в койку, сняв, естественно, шинель, китель и ботинки и накрыв пледом, чтобы не замерз.

Утром я проснулся от осторожного стука в дверь и услышал Катин голосок:

– Вставайте, Александр Палыч, завтрак готов.