Военный чиновник

Я согласился с предложением, и, переночевав в гостевом доме, мы с дедом устроили «смотрины» будущим сотрудникам лабораторий. В результате отсеялась почти треть, многие не знали про синтез анилина и не могли сказать, кто такой Зинин, и написать формулы его процесса, а уж кто такой Перкин знали только два человека из двух дюжин кандидатов. Хотя три-четыре человека произвели очень благоприятное впечатление своими знаниями и интересом к предстоящему делу.

Дед тоже задавал вопросы, похоже, что он уже расставлял людей по местам в предстоящей схеме процесса: кто потянет за начальника, а кто будет просто хорошим и грамотным исполнителем (такие даже более ценны для дела, так как специалиста еще поискать надо, а желающие «руками водить» всегда найдутся).

Так и оказалось: оказывается, у деда уже был готов штат для руководства лабораториями из опытных производственников, а требовались начальники среднего уровня и исполнители, каковых мы и нашли, еще двое были взяты кандидатами, остальным отказано. Мы объявили результаты и выбрали четверых лучших для стажировки в Петербурге: двоих в Военно-медицинской академии у Дианина и двоих в Михайловской артиллерийской академии на Ржевском полигоне у Панпушко (если там все будет хорошо). Почему я сомневался в возможности пройти стажировку в полигонной лаборатории? Да потому, что не был уверен в том, что после скандала с гранатой нам вообще разрешат там появиться. Ведь все не только замыкалось на Панпушко, с которым была предварительная договоренность о стажировке моих химиков, а зависело от начальства – того же генерала Демьяненко, что послал меня метать гранату в присутствии генерала Софиано и его свиты. Поэтому я все сначала узнаю, а потом дам деду телеграмму, и люди из Петербургского филиала дедовой компании встретят и разместят химиков как надо.

В воскресенье отметили мой день ангела (в прошлом году в это время я лежал в виде «мумия Игипетского», по выражению сиделки Агаши), а спустя год мог и закусить неплохо. Алкоголя на столе не было, но от всяческих вкусностей стол ломился, несмотря на то что был предрождественский пост – просто вкусности все были постные. Были приглашены дедовы деловые партнеры, которым я был представлен как чиновник Главного Штаба, в чине коллежского асессора, дворянин, награжденный орденом и золотыми часами «За заслуги» – дед заставил меня открыть крышку часов, на которой имелась внутри дарственная надпись, и с гордостью показал часы гостям. Дедовы партнеры, купцы-старообрядцы, только удивлялись тому, как у деда внук, еще в молодых годах, а уже в чинах и наградах.

В качестве подарка мне был преподнесен письменный прибор из уральского малахита с золоченой бронзой, весом как бы не пуд. Судя по размеру, стол, на который должно водружаться это сооружение, должен был быть размером как маленький аэродром. Шучу, конечно, но я был тронут подарком деда, который произнес прочувствованную речь и прослезился. В ответ я тоже поблагодарил деда и гостей, принесших свои дорогие подарки. Деда я вообще расцеловал в обе щеки совершенно искренне – так много сделал для меня этот человек, буквально спасший мне жизнь год назад – без него сгинул бы я в какой-нибудь лечебнице, как безнадежный больной. Наевшись и наговорившись о делах купеческих, гости разошлись, а мы еще долго сидели с дедом за самоваром, пили ароматный чай и вели неспешные разговоры. Я, конечно, сказал, что не стоило бы говорить гостям о том, что я коллежский асессор, ведь императорского Указа о производстве в чин нет, на что дед ответил, что он разбирается в людях, если уж полковник Агеев что-то обещал, то в лепешку разобьется, а сделает.

– Я же видел, как он носом землю роет, – сказал дед, – такой человек попусту болтать языком не будет. Он – надежный, ты держись его, Сашка, чую я, генералом он точно скоро станет и тебя за собой как паровоз потащит.

В понедельник я прибыл к Агееву со своими документами. Полковник перелистал их:

– Так – метрика, все в порядке; свидетельство о крещении по православному обряду – тоже; а вот что же вы, дорогой мой Александр Павлович, университет по второму разряду закончили? Я ведь был уверен, что вы, с вашими-то знаниями, закончили одним из лучших, по первому разряду, – укоризненно посмотрев на меня, сказал полковник. – Ведь по второму разряду вы при поступлении на государственную службу только на чин XII класса можете рассчитывать, то есть на чин губернского секретаря, а вот если бы по первому – тогда сразу на чин X класса, коллежского секретаря. И, перепрыгнув за заслуги через чин титулярного советника, вы вполне бы могли претендовать на чин VIII класса, то есть на чин коллежского асессора, что я и хотел вам добыть.

Но, видя, как вытянулось мое лицо, ведь дед уже отрекомендовал меня своим партнерам как асессора, продолжил:

– Да полноте, не расстраивайтесь раньше времени. В государственных делах важно, как бумаги написать, да как и когда их подать, – утешил меня полковник, – а уж за мной, и особенно за Николаем Николаевичем Обручевым, в этом дело не станет.

– Про заслуги ваши распишем, а они у вас на двух асессоров потянут, про орден за изобретательство и как этим нос утерли англичанам, про испытания пламенем и болью, что Бог вам послал пройти, про то, что перед лицом смерти не дрогнули и в лицо врагу посмеялись, про все упомянем.

– Сергей Семенович, – прервал я описание моих подвигов на ниве изобретательства и в борьбе со шпионами, – а ведь я еще одну штуку, кажется, изобрел. Вот пока ехал в Петербург и придумал, – и я протянул листки бумаги полковнику.

– Что это? – спросил Агеев. – Какие-то черточки, схемы, стрелки, формулы.

– Это, Сергей Семенович, счетно-вычислительная машина, работает на электричестве, собрана из пяти сотен телеграфных реле, которая считает быстрее лучших вычислителей-математиков и не делает при этом ошибок. На мой взгляд, эта машина пригодна для шифрования и дешифрования сообщений. Обычно у шифровальщика уходит какое-то время, чтобы зашифровать сообщение и передать его по телеграфу, потом его принимают и расшифровывают, на что тоже уходит время. С момента начала шифрования и получения уже расшифрованного сообщения проходит определенное время, зависящее от величины передаваемого сообщения и квалификации шифровальщика. Ведь если пользоваться нынешними средствами шифрования, то решение Петербурга может прийти слишком поздно.

– Да, скорость сообщения между штабами имеет значение, – ответил Агеев, – а что ваша машина могла бы сделать?

– А вот что, – приободрился я, видя, что полковник задумался. – Практически обеспечивать диалог между, например, начальником штаба Варшавского военного округа и начальником Главного Штаба, причем шпионы, даже если они подключатся прямо к линии, ничего не поймут в абракадабре цифр. Коды менять несложно, для этого есть машина-программатор, использующая вот такие карточки, – я нарисовал заранее, как выглядит перфокарта[5 - Перфокарты применяли еще в машинах Жаккарда для выделки плотной ткани с рисунком, с тех пор такая ткань называется «жаккард», на металлических пластинах пробивали отверстия по двоичному коду: есть отверстие – нет отверстия, то есть машина Жаккарда была программируемым станком задолго до появления ЭВМ, еще раньше в счетной машине Беббиджа был также реализован двоичный код – это была уже механическая счетная машина, работающая по заданной программе, позволявшей делать различные математические вычисления.]. Такая карта – как приказ машине выполнять действия в строгой последовательности. Кроме того, машину-вычислитель можно использовать для сложных инженерных расчётов, например в кораблестроении и для стрельбы на дистанции, когда цель не видна, например поставить вычислитель на батарее двенадцатидюймовок в каком-то из фортов Кронштадта, глубоко в каземате, и батарея успешно будет крупнокалиберные снаряды за горизонт швырять, причем не просто так, а накрывая движущуюся цель. Перед этим машина поможет составить таблицы стрельбы для артиллеристов, что с большой вероятностью обеспечит поражение цели. Да мало ли какие расчёты она способна выполнять – любые, где нужно оперировать огромными объемами цифр, и сделать это быстро, например, в статистических отчетах и переписи населения Империи.

– Очень интересно, Александр Павлович. Если вы не против, я сегодня же доложу Николаю Николаевичу, только перед этим встречусь с шифровальщиками, вдруг у них что-то подобное уже есть.

Агеев забрал мои документы и, спросив разрешения, взял с собой бумажки с чертежами и рисунками, обещав вернуть. Потом я поехал в Михайловскую академию, где узнал, что Панпушко на полигоне, оставил ему записку и попросил передать ее штабс-капитану по его возвращении и пошел к медицинским химикам. Меня принял Дианин, довольно приветливо, и сказал, что испытания препарата СЦ успешно продолжаются, сейчас его применяют при хирургическом лечении рваных и размозжённых ран, после их хирургической обработки и удаления пораженных тканей засыпают порошок внутрь раны, а потом обновляют присыпки при перевязках. Больные идут на поправку гораздо лучше, чем при обычном промывании карболкой и наложении повязки с той же карболовой кислотой. Я сказал, что остановился в «Астории», и попросил, если будут какие-то новости, информировать меня. Также я напомнил профессору о нашей договоренности относительно стажировки на кафедре двух-трех химиков из Москвы при условии, что я беру на себя их содержание. Дианин согласился и сказал, что сообщит приват-доценту Северцеву о его будущих стажерах. Я сказал, что они могут быть уже через три-четыре дня, и за время стажировки они должны будут освоить самостоятельный синтез СЦ, на мой взгляд, на это уйдет не более недели.

Приехав в гостиницу, я обнаружил конверт от Агеева с запиской, где мне было предложено прибыть к 12.00 для доклада по моей машине. Одеться получше, не забыть орден.

Вечером ко мне пришел гостиничный мальчик-посыльный в сюртучке с начищенными медными пуговицами и парадном кепи с названием отеля. Он сообщил, что меня дожидается штабс-капитан, а вот фамилию он забыл, малороссийская какая-то. Получив свой пятачок серебром и зажав его в кулачке, он вприпрыжку побежал к лестнице вниз (лифтом пользоваться ему, видимо, запрещали, лифтовая машина, она – для господ-постояльцев). Я сообразил, что Панпушко, должно быть, ждет, и поспешил вниз.

Панпушко выглядел довольно веселым, непохоже, что он побывал под арестом из-за происшествия на полигоне. По его словам, генерал Софиано на следующий день вызвал генерала Демьяненко и, по слухам, хорошенько его «пропесочил» за то, что тот послал статского, то есть гражданского, метать боевой снаряд. Софиано хотел даже извиниться передо мной и велел Демьяненко отыскать меня, а Николай Афанасьевич поручил это сделать Панпушко, отчего Семен Васильевич и знает все подробности «генеральских разборок». Но я уже уехал, а генерал Софиано велел продолжать испытания гранат и сказал, что походатайствует перед пехотным начальством о привлечении к испытаниям пехотных офицеров из Ораниенбаумской офицерской школы, но пока никто не появлялся. Заместитель генерал-фельдцейхмейстера распорядился, чтобы Панпушко лично ему докладывал о ходе испытаний, чем вызвал злость Демьяненко, и бедный штабс-капитан оказался «между молотом и наковальней». Я задал вопрос, нельзя ли моим химикам приехать на полигон, чтобы пройти стажировку по изготовлению ТНТ?

Панпушко даже замахал руками.

– Что вы, Александр Павлович, – вскричал он, – и думать забудьте. После того случая генерал Демьяненко распорядился никого из статских на полигон не пускать, особенно, как он выразился, этого «индюка-изобретателя». Так что никаких стажеров!

– А если на полигон приедет военный чиновник, скажем из Главного Штаба, в чине титулярного советника или даже коллежского асессора, – спросил я взволнованного штабс-капитана, – неужели не пустят?

– Пустят, – ответил Семен Васильевич, – а кто этот чин из Главного Штаба?

– Я, – ответил ваш покорный слуга без ложной скромности, – на днях определяюсь на службу по военному ведомству. А со мной двух гражданских химиков пропустят?

– Может, и пропустят, – удивленно посмотрев на меня, сказал Панпушко. – Но вот если выяснится, кто их привел, то у меня могут быть неприятности. Давайте сделаем так, – предложил штабс-капитан, – я понял, что вам нужно подготовить людей для синтеза ТНТ на заводе вашего деда, не так ли? У меня все равно кончается сырье для получения ТНТ, а впереди еще дополнительные испытания, на которых настоял заместитель генерал-фельдцейхмейстера генерал от артиллерии Софиано. Поэтому я напишу рапорт об откомандировании одного из своих лаборантов, потолковее, на ваш завод, якобы с целью проверить качество синтезированного у вас ТНТ для последующего размещения заказа на закупку. Вы мне телеграфируйте, когда у вас все будет готово для синтеза, и я отправлю на завод своего унтера, он и обучит ваших людей на месте. Что у вас есть и где находится завод?

– Завод находится под Москвой, в Купавне, там заводы моего деда – Ивана Петровича Степанова. Сейчас строится отдельный цех для ТНТ, на расстоянии двух верст от других построек. Из того, что есть – я видел две цистерны: одна с толуолом, другая – с кислотой, они закопаны в землю и обвалованы, так что, если случится протечка, все попадет в специально вырытый карьер, а не пойдет в поселок или в реку. Оборудования пока никакого, и я просил бы вас или ваших лаборантов набросать примерную смету того, что надо для синтеза пятисот пудов ТНТ в год.

– Сколько? – переспросил Панпушко удивленно.

– Пятисот пудов в год, потом понадобится больше, но это будет уже не опытное производство, а отдельный завод со своей лабораторией. Я даже хотел предложить возглавить его вам с генеральским жалованьем и бесплатным домом, если бы у вас вдруг возникли проблемы по службе и грозила отставка. И вашим унтерам достойное место бы нашлось…

– Спасибо, я бы отказался, не могу, присяга и честь офицера не позволяют. А вот один из моих унтеров хочет оставить службу, – сказал штабс-капитан, раздумывая, – старший фейерверкер[6 - После реформы 1884 года чин соответствовал старшему (взводному) унтер-офицеру, имеющему три поперечные лычки на погонах.] Василий Егоров подал рапорт, решил уйти в отставку, – нет средств содержать семью: трое детей у него, жена больная и денег не хватает – лечить, учить, кормить, одевать, да еще за постой платить – никакого унтер-офицерского жалованья не хватит. Рапорт пока у меня, я хотел испросить для него прибавки жалованья, но, думаю, откажут.

– Вот пусть Василий и приезжает в Купавну, посмотрит, что за место, с кем работать, – сказал я Панпушко, – а платить я буду вдвое или даже втрое против его нынешнего жалованья, жилье бесплатное дадим – домик с палисадником и огородом. Будет у деда старшим мастером в новом цеху, справится?

Глава 2

«ВОТ ВАМ ПЕРВОЕ ЗАДАНЬЕ…»

Вот вам первое заданье – в три пятнадцать, возле бани…

    В. С. Высоцкий

Прибыв днем к Агееву, я увидел у него в кабинете еще одного полковника в форме Главного Штаба с серебряными аксельбантами. Агеев представил меня как будущего своего зама по техническим вопросам, автора нескольких изобретений, в том числе имеющих прямое военное назначение. Полковник неразборчиво пробормотал свою фамилию, так что придется обращаться к нему «господин полковник». Отрекомендовался он начальником шифровального отдела Главного Штаба. Следует сказать, что никаких гражданских шифровальщиков, вроде бестолкового вольноопределяющегося Петеньки из романа господина Акунина и снятого по этому произведению фильма «Турецкий гамбит» вообще не могло существовать. Шифровальным делом занимались офицеры, окончившие Николаевскую военную академию по первому разряду, комплектовавшую русскую армию офицерами Главного Штаба и начальниками штабов соединений. То есть это были лучшие из лучших офицеры, имеющие хорошую теоретическую и практическую подготовку.

– Александр Павлович, полковник Агеев рассказал мне о сути и цели вашего предложения по шифровальному делу, – сразу, без экивоков, начал шифровальщик. – Хочу вас огорчить, подобная машина нам не нужна. – Видя, как вытянулось мое лицо, полковник продолжил, уже помягче: – Видите ли, я понял, что вы неплохо владеете математическим аппаратом, но для практических целей у нас все уже есть, я не буду вдаваться в подробности, они представляют государственный секрет, но русский код еще никому не удалось взломать. Тем не менее мне интересно послушать, на каких принципах может работать ваша машина.

– Господин полковник, машина использует двоичный код и может проводить сложные вычисления, в том числе и с комплексными числами, – пояснил я. – В качестве элементов, обеспечивающих бинарное кодирование чисел, используются простые электромагнитные реле, которые уже много лет производятся в России компанией «Сименс Гальске».

– Мне показался интересным этот подход, – продолжил шифровальщик. – Тем более что он позволяет проводить сложные инженерные расчеты, например, когда нужно извлечь квадратный корень из отрицательного числа. Такие расчеты полезны инженерам, занимающимся, например, колебательными процессами, а вот в военном деле я пока не вижу ему применения, по крайней мере в обозримом будущем.

«Вот тебе и раз, облом-с», – подумал я, а вслух произнес:

– Спасибо за откровенность, господин полковник, но ведь вы же не будете отрицать теоретическую значимость подобного вычислителя?

– Конечно, не буду, – ответил главный шифровальщик Империи, – в конце концов, это очень интересная математика. Полковник Агеев сказал, что вы хотели построить такую машину на свои средства, поскольку вы человек обеспеченный. Так вот, я вас просто хочу предупредить, что государство такую математическую игрушку не купит. Университет мог бы дать денег на «чистую науку», но, как выпускник университета, вы же знаете, насколько богат Петербургский университет, – там, в его закромах, как говорится, мышь от горя повесилась, а уж что и говорить о провинции, включая Москву. Так что, зачем вам тратить свои деньги на дорогую математическую игрушку, молодой человек, – она себя никогда не окупит! Вспомните про судьбу машины Бэббиджа, на которую британское правительство потратило в первой половине нашего века около двадцати тысяч фунтов – астрономическая сумма! Если вы в курсе, то машина никогда так и не заработала в полную силу: то есть валы крутились, диски с цифрами – тоже, но качественного прогресса этот механический монстр не дал. Так и ваши реле – быстродействие их низкое, несколько десятков хороших расчетчиков справятся быстрее, а ломаться ваша машина будет часто…

– Я понимаю, что это не совсем ваш профиль, господин полковник, – не унимался я, – но, может, вы посоветуете использование релейной вычислительной машины для расчета координат при артиллерийской стрельбе. Я понимаю, что она займет большое помещение, и даже на самый большой броненосец ее скорее всего не поставить, но, может быть, перспективно использовать ее для расчета таблиц стрельбы фортов Кронштадта?

– Я не артиллерист, – заметил полковник, – но мне кажется, такие таблицы давно рассчитаны, и в какой-то мере эффективность стрельбы кронштадтских позиций охладила пыл англичан, когда они мобилизовали свой Гранд Флит и хотели послать его бомбардировать Петербург после обострения обстановки на южной границе Империи. Поняв, что это не Александрия, форты которой они разнесли в клочья огнем с моря, гордые бритты отказались от этой идеи, узнав, насколько защищен Петербург орудиями фортов Кронштадта. Да и с артиллерией ничего не выйдет – существуют линейки и планшеты, которые проще и лучше подходят артиллеристам, а фарватер Финского залива давно пристрелян береговыми батареями.

Мы еще поговорили о математике, но уже стало ясно, что идея с релейной вычислительной машиной еще не созрела – ей нечего делать в этом времени.

Вот такой бывает «горькая участь попаданца» – он думает, что аборигены будут слушать его раскрыв рот и внимать каждому слову новоявленного «гуру». Ан нет, им его прорывные технологии и вовсе не нужны, не созрело еще до них общество. Вот в тридцатых годах двадцатого века вычислительная машина Штибица на четырех с лишним сотнях реле была востребована, пусть и на одно действие уходило около минуты. Быстродействие удалось повысить, доведя количество реле до полутора десятков тысяч, но уже были на подходе ламповые ЭВМ, и релейные машины тихо умерли. А ведь во время Второй мировой войны усовершенствованная машина Штибица, сотрудника американской компании «Белл», участвовала в опытах по обеспечению противовоздушной обороны, а ее последняя модель так и называлась – «баллистическая», думаю, не надо объяснять, почему.

Потом полковник-шифровальщик ушел, а я остался в кабинете Агеева. Агеев смотрел на меня сочувствующим взглядом.

– Ну, вот видите, дорогой Александр Павлович, все же надо предварительно обращаться к специалистам, – сказал мой будущий начальник (а может, уже и нынешний, с чего это он мне предложил принарядиться перед визитом к генералу Обручеву), – а то бы конфуз мог выйти в кабинете Николая Николаевича. Но мы туда все равно отправимся, поскольку вы должны собственноручно подать прошение о приеме на службу, моя виза на бумаге уже есть, и она, как вы можете убедиться, положительная.

Потом мы прошли в кабинет Обручева, где полковник Агеев официально представил меня как кандидата на должность его зама по техническим вопросам, а я подал генералу бумагу с визой Сергея Семеновича.