– Тогда вам в шестнадцатую комнату.
– Член… Нечлен?.. Какая разница?
Она опускает глаза долу.
Я плетусь в шестнадцатую комнату с табличкой «Рукописи». Приоткрываю дверь:
– Здесь крематорий юных гениев?
– Здесь, здесь, – кивает роскошная толстушечка, оторвавшись от груды рукописей, к которым скрепками прилаживала ответы на фирменном бланке. – Пишите адрес. Через месяц ответ… А вот и наша заведующая.
Вошла дама с усами.
Ах, как я распрямился! Весьма-с далеко ей до моих усов! У неё пародия, а усы – это у нас!
Усатая заведующая посмотрела на рукопись без энтузиазма, с ленивым любопытством и вышла.
Заглянул какой-то мышастый мужичок. Собакевич в уменьшенном формате. Голова сплюснута, глаза навылупке. Казалось, вот-вот их выдавит из-подо лба.
Хмыкнул он и прикрыл дверь.
– Если рукопись не глянется, вы вышлите?
– Вы что!? – удивилась девушка. – Не высылаем! Смотрите, – показывает на подоконник и стол в горах рукописей. – Если всё рассылать, когда ж работать? Можете приехать и забрать.
– Спасибо и на том. Пожалуйста, автограф на память, – подаю разовый пропуск.
Я откланялся и отчалил.
Галинка привезла четыре билета.
– У тебя, – говорит, – рука лёгкая. Вскрывай.
Отвинтил им головы – ничегошеньки. Что ж… Се ля ви…
И тогда я сказал:
– Если вы не можете выбрать выигрышный билет, то вот вам в наказание… Мы уже почти полгода вместе, а дневник молодожёнов про тебя и про меня всё толком не ведём. Начни всерьёз… Смотри по вечерам свои теле «Юркины рассветы» и записывай, что произошло за день интересного в семье. Работай! Совмещай приятное с бесполезным! Только меньше дави на клавиши. Ты девушка. У тебя сила не должна быть лошадкина. Так что, Галина Васильевна, Родина в моём лице поручает вам вести машинописный дневник.
– Привет! Оправдаем ваше доверие, товарищ мужчина. Начинаю с завтрашнего дня.
20 октября 1976. Среда.
Дрожжи
Приезжаю домой, говорю мужу:
– Корми меня немедленно. Иначе я тебя проглочу.
Т. бросился спасаться, т. е. печь блины. Тут выяснилось, что он поставил подходить дрожжи на пироги. В подогретое молоко вылил дрожжи. Молоко свернулось. Значит, оно кислое?
– Можно в такое молоко сыпать муку? – спросил он.
– Милый мой, спроси что-нибудь полегче.
– Ну ты же хозяйка! Должна чувствовать женским чутьём.
– Если б я когда-нибудь видела, как их пекут, я бы, наверное, знала.
Я уронила в это молоко маленькую ложку. Она утонула.
– Она занимается подводным плаванием, – уточнила я и спросила:
– А можно мне одно яйцо сварить?
– Бери без спросу.
– Не могу без спроса у хозяина. Кто возьмёт без спросу, тот останется без носу. Не ты ли говорил?
Он молча сварил мне два яйца. Но и тех оказалось мало. У нас в магазине яйца мелкие, голубиные. Куры перестали добросовестно нестись. Занеслись голуби.
Мы замесили снова тесто и легли смотреть «Юркины рассветы».
Попутно я ем «Алёнку». Вчера мой расщедрился. Купил в универсаме. Все брали бутылки. А мой… Прекрасный муж. Самый лучший во всех трёх ближайших околотках.
Я малость вздремнула.
К одиннадцати чуть подошло тесто.
Он замешивал и раскатывал тесто, упорно игнорируя свою жену, притом молодую. Я резала яблоки, готовила начинку. Дай Бог, чтобы он всегда оставался настоящим мужчинчиком!
Пироги испекли в полночь.
Т. так старался, схватился за горячий поднос и обжёг обе руки. Сунул их в мазь Конькова, мы держим её строго на кухне.
Т. сказал:
– Что ж не жечь, раз мазь пропадает?
Я перевязала ему два пальца и скормила ему из своих рук полпирога.
21 октября 1976. Четверг.
Платок
Проснулись. Т. спрашивает:
– Крутиться будем?