– И чего орать? – рассуждал сам с собой. – Чего топать? Себе прямой убыток. Голос порвёшь, сапоги развалишь…
Хозяева пошептались и вялой вереницей потащились к себе под взгорок, где за узкими, как гробы, грядками помидоров, лука, чеснока наползали друг на друга, жались сараи, ещё чуть дальше хороводом кружились бараки вокруг старого колодца со всхлипывающим на ветру журавлём.
– Не допустим заражению! – Василий бесстыже вывалил на улицу свои козлиные потроха, полил божью росу. Медные брызги суетливо заметались шапкой над коленом.
Я слышу их соль на губах. Отворачиваюсь.
– Хватя, стахановец, – шумнул Василию Алексей. – Человека затопишь. Лучше опустись, подержи… Наваливайся все колхозом!
Меня распяли по бузине, как Христа. Куда ни ткнись – руки, руки, руки. На руках, на правой ноге, на груди, на голове.
Потихоньку Алексей взял мою пострадалицу ногу, отклонился назад.
На цыпочках сзади подлетел Сергуня, вдел пальцы в пальцы на животе у Алексея. Таким же макаром взвенились в цепочку Клыков, Авакян, Гавриленко…
Не оборачиваясь, Алексей мягко лягнул в пах Сергуню.
– Легче, охламоны. Не то ногу с корнем выдернем.
– Что ж мы без понятия? – подхлюпнул носом Сергуня. – Не репку из сказки тянем.
– Вот именно. Не репку! А потому, Сергуха, отцепись от меня. Все отцепись!.. Все!.. Вот так… Ас, двас – в…а-али-и, – шепчет тихонько Алексей. – А-ас, два-ас – в…а-а-али-и…
Неожиданно Алексей так сильно дёрнул за ногу, что искры сыпанули у меня из глаз.
Он как-то виновато улыбнулся мне и осторожно положил ногу на землю.
– То была свихнута вбок… Теперь вроде лежит ровно… Гля, – присмотрелся он к ноге, – косточку уже не видно. Ушла голубка под кожу. На своё месточко убежала.
– А ты её не отломил? – засомневался Клык.
– За кого ты меня принимаешь? – упёрся кулаками в бока Алексей.
– За хирурга Пирогова.
– Кончай баланду травить. Подержите, гаврики, ещё. Надо чашечку надёжно… на место… на колено… Дёрну ещё разок… А ты, – подолбил мне в пятку ногтем, – терпи, казачок, новым Стрельцовым будешь.
– Потерпеть, – докладывает за меня Юрка, – ему раз плюнуть, товарищ лекарь-пекарь!
– Э нет! Тут одним антисанитарным выпадом не отыграешься.
33
Жизнь проста, да простота сложна.
С. Тошев
Как добираться домой? На тракторе?
– На тракторе будет слишком тряско, – поскрёб Алексей затылок.
– Хоть кнут впрягай… – припечалился Василий.
– Скажешь, когда впряжёшь! – отмахнулся Алексей от Василия. – Да пока по этим горам-оврагам докувыркаешься на моём трескуне, из человека не боль – душу вытряхнешь. Надо несть на одеяле.
Кто-то побежал за одеялом. На пятый.
Но с одеялом прибежал – Митрюшка.
Откуда он проявился? Он же должен быть в техникуме!
Может, братчик мне привиделся?
Но он сам сунул руку поздороваться. Сказал на присмешке:
– Держи пятерик, орденохват!
Рука тёплая, живая…
Я не стал его ни о чём спрашивать. И до выяснений ли тут?
Под меня подпихнули одеяло и понесли. Митрюшка был первый справа.
Ехать на одеяле было не сахар. Одичалая боль ломала меня, выбивала из терпения, из воли.
Чуть кто из шестерых качнись вразнопляс, густая боль заставляла меня кусать себе руки. Ещё хорошо, что кнутовище Василий прочно привязал, примотал кнутом к ноге. Это хоть немного усмиряло боль.
Вечерело. Последнее солнце горело медью.
Следом колыхалось козье стадо. Всё двигалось, всё молчало. Как на похоронах.
Эта дорога звалась дорогой с одним концом, последний вздох. По ней уносили покойников к Мелекедурам, на кладбище. Но ещё пока никого не принесли с той стороны, о т т у д а. Значит, я первый, кого несут обратно, о т т у-д а? Ну да ладно. Главное, лишь бы не т у д а.
Интересно, что думает покойник, когда его несут хоронить? Уже ничего не думает? Старательный Боженька за него думает? Какого ж всё-таки он, зажмуренный, мнения о тех, кто тащится за ним, как вот эти медномордые бобики? Ударнички! Победили называется. Забили! А чего тогда носы в сиськи траурно упёрли? Это и всё? Всё? Привет вам с дрейфующей станции!
Что я буровлю? Или меня несло в бред?..
Наверно, я ещё ногу не сломал, а молва уже кружилась по нашему посёлку с угла на угол, с языка на язык.
Мы на порог, ан на моей койке уже сидит незнакомый кудерчатый старчик. Он был очень заинтересованный,[145 - Заинтересованный – пьяный.] его клонило в сон. Старец всё норовил лечь.
Дедан Семисынов не давал, прочно держал за плечо.
– Права рука, лево сердце, – подал мне руку Семисынов.
Я вяло давнул её.
– Я зарулил его сюда, – похвалился Семисынов, указывая глазами на незнакомыша. – Мы тут на углу паслись… Видим – несут. Надо в помощь бежать. Мы и приспели в хату зараньше аварийщика. А он, – Семисынов пошатал локоть у своего приятеля, – знаткой знаха. Мастер заговаривать любые болести.