Жена напрокат

– А ты, светлуша?

– После работы мне надо заскочить к Миронову…

– К чему этот прыжок влево? Твоя дистанция конкретная: присутствие – дом! И ни на пальчик в сторону!

– Это ты так считаешь.

– Ты уже два месяца в новой конторе! К чему эти левые забеги до полуночи и длинней?

– Хоть я и в новой, но надо навести бухмарафет в старой. Я обещала… Он там зашивается один… Принимала у него бухгалтерию – всё тёмно, запущено. Пока всё осветишь, распутаешь…

– Кто-то запутывал долгими годами, а ты распутывай? И сколько на это тебе надо лет? Ты ж уже в другом месте работаешь!

– Или ты тормознутый? Я ж обещала чисто по-человечески! Не могу я вот так бросить… Надо довязать кой-какие хвосты… Надо погрести кой-какие пустяки.

– Пустяки спокойно оставляй Миронову, и в семь я тебя жду дома.

– Жди. Я не запрещаю. А я поеду туда.

– Родина зовёт?

– Она, родимая… Ну надо ж концы подгрести!

– Кончай с концами. Кончай этот левый сексбол. В семь жду!

– Я не возражаю.

Семь ноль-ноль.

Её нет.

Звоню в мироновскую шарашку.

Отвечает рубач.

Оказывается, на весь притонелли остались лишь трое. Этот охранник, бабальник Миронов и наша орденоноска порядочная.

Прошу позвать её.

– Генсек! – докладываю ей. – Меня потрясает ваше служебное рвение. Пахать в две смены в разных заведениях – это очень, наверно, трудно? Ну зачем вы рвётесь на безоглядный износ? Слопают же ведь!

– Но не тебя же!

– А останки хорони я? Гробчик-веночек-свечулечки заказывай, могилку рой, слёзки лей, в грудку себя колоти… Мне только это и остаётся? А кому-то только радость? К чему такое грубое разделение обязанностей? Я ни с кем и ничем не желаю делиться. Всё гребу себе. Весь банк!

– Я не возражаю. Греби. Но где-то в районе полуночи. Пожалуйста! Хоть большой ложкой!

– Мадам! Кончай меня кошмарить.

Как человек весьма воспитанный, я считаю своим высоким долгом предупредить, чтоб потом вы не говорили обо мне: ах, какой он несносный коварец! Если ровно через час вы не будете блистать своим присутствием дома, я, извините, поеду вас встречать с дружком Топориком. И уж тогда у кого-то на плечах может не досчитаться дурьей курьей сообразиловки. Товарищ местоблюститель, извини, но я предупреждаю, это не чёрный юмор. Это суровая необходимость. Время пошло!

– Не пуржи! – вяло порекомендовала она.

Я смолчал и вежливо положил трубку, разыскал в кладовке свой лёгкий баклушный топорец с кривой рукояткой и стал точить его напильником.

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

Влетела ко мне в комнату мёртволицая тёща.

– Я слышала весь ваш разговор. Что вы делаете?

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Точу топор. Пойду с ним встречать нашу многознамённую порядочную в сопровождении панка Миронова.

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Но зачем точить? Убить можно и так… обухом… И просто тупым…

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Просто тупым – грубо. И очень может быть даже больно. Я хочу облегчить этому пламенному людолюбу кончину.

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– А при чём тут он? Сучка не захочет – у кобеля не вскочит!

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Выходит, наша порядочная – порядочная сучка?

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Я этого не говорила.

Вжик-вжик. Вжик-вжик…

– Я про это и не спрашивал…

Тёща схватила телефонную трубку и позвонила нашей порядочной:

– Рысь ты непутёвая!… Разнесчастушка!… На метле дом-м-м-мой из того сада небритых ежей! Не то задам порежа!… Он наточил топор! И очень остро! И поедет, стуколка, встречать тебя!

Тёщенька, милая моя матя, сделала своё доброе дело и с чувством свято исполненного долга отбыла в обморок.

По праву любящего зятя я уложил её в пуховую постельку, подал воды, с горушкой горсть таблеток, размахнул до предельности окно и вызвал дорогой скорую.

Врач скорой и наша порядочная сексопилочка причалили вместе.