Говорила мама…

А Григорий против:

– В корнях удобрение. Да… На будущий год нам сунут огород в другом месте. Нечего беречь кому-то удобрение. Дерём с корнем!

Набрали два чувала.

Подвёз на мотоцикле весёлый наш соседец Алёша Баркалов.

Дома я сварил кукурузу.

Гриша отщипывает понемногу зернинки и подаёт маме. Она лежит на койке.

Мама улыбается:

– Толька, поглянь-ка… Гриша отпускае мне тилько по две зернятки.

– И то ладно! – вскинул руку Григорий. – Даю! А то вон… Сын и мать ругались. Мать укоряет: «Я ж тебя, чёртов жеребяка, с сосочки, с ложечки кормила!» А сын в ответ: «Так зато тебе и лопатой не накидаешь! Словно в печь: сколько ни вали, всё ничего нет!»

Мама гордо восклицает:

– Яа-ак хороше! Три сыночка – сразу три лопатищи! В Воронеже Гриша носил меня в больнице на руках аж на четвэрту этажуху!

Григорий не любит, когда его ухваливают, и тут же гасит похваленье нежданным сердитым попрёком:

– Ма! Как же не цвести Вашим полипам в желудке, если поститесь по четыре дня подряд? Во рту ж ни крошки!

30 августа 1992

К счастью – под конвоем!

Мама ест борщ и жалуется:

– Рука болит… Как жуёт. Лежу, як коровяка. Ничё не роблю. Ну целыми ж днями валяюсь с открытыми глазами и ловлю мух! Хиба цэ дило? Или я придумляю себе разные болячки?

Ладошкой она отгоняет муху от лица:

– Ото у нас мухи! Пока ложку борща от миски донесёшь до рота, всё из ложки выхлёбають! А я вот молодец. Гриша намахал повну мисяку борща, и я его напропал домолачиваю!

– А в мисяке полстакана, – уточняет Гриша.

Мама вздыхает:

– На дворе жара. Не продыхнуть. Травичка вся попривяла… Когда прошло оно, наше время? Днём или ночью? Не видали. А все стали вжэ старые та больные… «Как же долго нас вели к счастью под конвоем…»

30 августа 1992

Молитву и курица слышит

Маме кажется, что гостейку всё не так потчуют.

– Гриша, – тревожится она, – та шо ты напал на петухов? В них же мясо резинное! Зарубай хоть одну курицу!

Гриша сопит.

Больной маме не возрази. Слова поперёк не кинь. И согласиться он не разбегается. Каждый же день по петуху отстреливает! Два-три кило свежатинки на двоих! Сама мама мяса не ест. Не то что петуха, бульона в рот не вотрёшь!

Все дни, что я здесь, мама пристаёт к Григорию с курицей. И все дни он твердит одно:

– Да что в той Вашей курице?! На один зубок нечего возложить!

– Зато у курицы мясо мягкое та укусное. Тольке завтра ехать. А курица не рубана! Ты шо творишь, комиссар Топтыгин?

– Хоть всех перерублю! – вскипает Григорий.

Он бросает разминать в ведёрной кастрюле мешанку и бежит в сарай за топором.

Откуда ни возьмись с сарайной крыши с воплями вдруг пикирует тараном на него красным боевым снарядом пулярка.[80 - Пулярка – жирная откормленная курица.]

Такая гнусь!

Чтоб хохлатка напала на всеми почитаемого пана Григореску?!

Не хватало, чтоб ещё села на голову и принципиально клюнула в темечко?

На родном пепелище и курочка ж бьёт!

Ведёрный чугунный кулак-кувалда был при Григории. Он со всего маху залепил вражине по уху. Та и пошла винтом по сетчатой загородке.

Делать нечего. Рубить край надо!

Григорий топор в руку, курку в другую и, подбежав к торчавшей попиком колоде, с полузамаха отвалил воинственной психопатке голову.

Эта история воспотешила маму.

– То, Гриша, – заключила она, – так и должно було случиться. Я стилько тебя просила. Зарубай та зарубай! Моя молитва и до курицы дойшла. То щэ хороше, что напала одна. А ну налети все шестьдесят! Шо делал бы? Га? В прах бы заклевали нашего сердитого комиссара…

А в Москву я всё же повёз петуха.

1 сентября 1992

Отдохнул и – погреб вырыл, или Дать спасибо!

Вскоре после школы меня вкружило в журналистику, и весь оставшийся кусок жизни припало мне куковать вдалеке от своих.

А кто не давал прикопаться возле наших?

В Евдакове, куда мы переехали из Насакиралей, ходила газетёшка «Путь к победе». В народе её называли «Путь к горшку» или «Вокруг двора». А то ещё короче. «Брехаловка».

Потом перебрались наши в Нижнедевицк. Была и там газетка «Ленинский завет». С издёвкой навеличивали её «Ветхий ленинский завет».